— Мустафа пал ниц, и камешки рассыпались по полу. — Но я уснул… — Внезапно он осекся и закричал: — Он мне подсыпал какого-то снадобья! Да, он подсыпал мне сонного зелья в кофе! Теперь я точно знаю это! Именно из-за этого я спал как убитый, спал, как ленивый осел, весь день напролет!
Олимпия уставилась на россыпь камней и стекляшек, валявшихся на полу. Ей трудно было дышать. Трюк!
Она закрыла глаза, стараясь восстановить в памяти всю картину покушения. Было очень темно. Что он говорил и с каким выражением лица? Ее сердце ликовало при мысли, что Шеридан жив, но ее разум восставал против совершенного им вероломства. Силы оставили Олимпию, ее колени подкашивались.
«Ублюдки, черт бы их побрал», — сказал Шеридан. Но те люди, переодетые в евреев, с тюрбанами, спрятанными под шляпами, сели вместе с ними на борт судна еще в Рамсгейте… «Они пытались убить меня!» Возмущенный голос Шеридана, в котором одновременно слышалось изумление, до сих пор звучал в ушах Олимпии. Капитан был явно удивлен этим обстоятельством, несмотря на все жуткие истории о стаге, которые сам рассказывал. Совершенно ясно, что на них в этот вечер напали две разные шайки. Одни бандиты говорили с сильным португальским акцентом, а другие действовали молча.
«О Боже, — простонал тогда Шеридан. — Кто бы мог подумать?»
Олимпия застыла на месте.
— Это были настоящие убийцы! — воскликнула она. — Те, которые носили на головах тюрбаны.
— Ну и что, если даже они и были настоящими убийцами? — возмутился Мустафа. — Ты растолкала их и спасла его. — И он собрал с пола горсть морских камешков. — А что сделал он? Вот его благодарность за все!
Олимпия провела ладонью по лбу, стараясь сосредоточиться.
— Но… но, может быть, он забрал с собой драгоценности из предосторожности? Или… как приманку… чтобы увести бандитов за собой? Сбить со следа тех, кто охотится за нами?
— Почему же тогда он не сказал мне об этом? Почему? Послушай меня, принцесса! Из этой гавани сегодня перед рассветом выходит в море какой-то корабль. Я уверен, что Шеридан-паша на его борту!
— Нет! — жалобно воскликнула Олимпия. — Он не может гак поступить с нами.
Мустафа хмыкнул и, растопырив пальцы на руке, начал загибать их по очереди.
— Он бросил меня в Стамбуле. Он бросил меня в Испании, в Альбуэре. Он продал меня пиратам в Новом Орлеане, Лаффит-паше. Он отплыл из Рангуна, оставив меня на берегу. Он подарил меня как-то одному адмиралу, но тот вернул меня ему обратно. Пять раз Шеридан-паша пытался отделаться от меня с помощью своих трюков. Он вполне способен на подобные поступки, о прекраснейшая. Уверяю вас. Он, конечно, сможет всегда оправдаться, найти самые благородные объяснения своим действиям, уж будьте уверены. Он заставит вас поверить в то, что ночь — это день. Но взгляните. — И Мустафа указал на свою голую грудь, видневшуюся в вороте рубахи. — Он забрал у меня тескери, охранное свидетельство султана. Это мог сделать только Шеридан-паша — зачем какому-нибудь вору кусочек меди, не имеющий никакой ценности для того, кто не знает, что это такое? Кто, кроме моего паши, снял бы эту подвеску с моей шеи? И кто знал, где спрятан этот знак? Нет, это не покушение на жизнь, не несчастный случай. Он сознательно бросил нас, все рассчитав и взяв с собой тескери, без которого не мог уехать.
— Но… но как он мог украсть мои драгоценности, словно простой воришка…
Мустафа возмущенно взглянул на нее.
— Я вовсе не говорил об этом! Он не простой воришка.
— Но ты же сам обвинил его в этом.
— Нет, он вовсе не подлый, недостойный вор. — Мустафа возвел глаза к потолку и продолжал мечтательно: — Мой паша — иль-Абу-Гоуш, Отец Лжи, исполненный притворства и коварства, увенчанный хитростью и здравомыслием. — Слуга вновь взглянул на Олимпию. — Это мы слишком просты, принцесса, слишком простодушны. Мы глупцы. Тебе следовало бы лучше знать его.
— О чем ты говоришь? — Олимпия сжала руки от негодования. — Ведь я доверяла ему всем сердцем.
— Ай-ай-ай! Хорошо еще, что он взял только твои драгоценности. А теперь подумай, что случилось по его вине.
— Я до сих пор не могу в это поверить. Просто не могу! Мне кажется, что их украл кто-то другой.
— Да нет же, — поморщился Мустафа. — На такую хитрую проделку способен только Шеридан-паша и никто другой! О Аллах акбар! Хорошо еще, что нам удалось раскусить его, пока не поздно. — И Мустафа прижался лбом к ее лодыжкам, словно верный пес, обожающий свою хозяйку. — Что же мы будем теперь делать, принцесса?
— Я… я не знаю. — Олимпия кусала губы, находясь в полном замешательстве.
— Может быть, ты прикажешь, чтобы твой презренный раб отправился в гавань и навел справки о корабле, на котором хочет улизнуть этот гнусный британский дьявол?
Олимпия опустила голову.
— Я не знаю. Я все еще не могу в это поверить. Не могу… — Ее голос задрожал, и она замолчала.
— Я пойду и сделаю все, что ты скажешь, о прекраснейшая. Клянусь, ты не уступаешь в хитрости и уме Шеридану-паше. А красотою ты затмеваешь Полярную Звезду.
Комок подкатил к горлу Олимпии, на ее глаза набежали слезы.
— Я — жирная, тупая трусиха. Мустафа вскинул голову.
— Все, созданное Аллахом, — прекрасно, — сказал он. — Ты похожа на газель, моя принцесса. Твои глаза — словно прохладные зеленоватые воды оазиса; твои волосы . — словно утреннее солнце; твои руки и ноги достойны восхищения, о возлюбленная моего коварного паши. А теперь я отправлюсь на пристань.
Когда дверь за ним закрылась, Олимпия устремила невидящий взор на стену.
«Идите к Фицхью, — сказал ей Шеридан, притворяясь, что озабочен ее судьбой. — Если со мной вдруг что-нибудь случится».
Как это благородно звучит! Как это самоотверженно и мужественно с его стороны!
Какой же дурой она, должно быть, выглядела в его глазах. Тупой, безрассудной, маленькой дурой с наивными, как у теленка, глазами!
Олимпия содрогнулась. Никогда в жизни она не испытывала еще такого жгучего стыда. Оцепенение начало проходить, и в душе ее закипала ярость от пережитого унижения. Встав, она наступила на рассыпанные на полу стекляшки и камешки.
Олимпия нагнулась, подобрала с пола браслет из жести и поддельных камней и начала мять и ломать его в руках.
Кто он такой? Он подло обманул ее, обокрал, обвел вокруг пальца и думает, что она убежит поджав хвост, словно побитая дворняжка? Нет, он не дождется этого! Ведь она принцесса. Ее предки участвовали в переходе Ганнибала через Альпы; они стояли рядом с Карлом Великим, когда тот вступил натром Священной Римской империи; она находится в кровном родстве с австрийскими Габсбургами, французскими королями и Ватиканом.
А кто он такой? Совершенное ничтожество. Выходец из семьи какого-то англичанина незнатного происхождения. Да к тому же незаконнорожденный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Олимпия уставилась на россыпь камней и стекляшек, валявшихся на полу. Ей трудно было дышать. Трюк!
Она закрыла глаза, стараясь восстановить в памяти всю картину покушения. Было очень темно. Что он говорил и с каким выражением лица? Ее сердце ликовало при мысли, что Шеридан жив, но ее разум восставал против совершенного им вероломства. Силы оставили Олимпию, ее колени подкашивались.
«Ублюдки, черт бы их побрал», — сказал Шеридан. Но те люди, переодетые в евреев, с тюрбанами, спрятанными под шляпами, сели вместе с ними на борт судна еще в Рамсгейте… «Они пытались убить меня!» Возмущенный голос Шеридана, в котором одновременно слышалось изумление, до сих пор звучал в ушах Олимпии. Капитан был явно удивлен этим обстоятельством, несмотря на все жуткие истории о стаге, которые сам рассказывал. Совершенно ясно, что на них в этот вечер напали две разные шайки. Одни бандиты говорили с сильным португальским акцентом, а другие действовали молча.
«О Боже, — простонал тогда Шеридан. — Кто бы мог подумать?»
Олимпия застыла на месте.
— Это были настоящие убийцы! — воскликнула она. — Те, которые носили на головах тюрбаны.
— Ну и что, если даже они и были настоящими убийцами? — возмутился Мустафа. — Ты растолкала их и спасла его. — И он собрал с пола горсть морских камешков. — А что сделал он? Вот его благодарность за все!
Олимпия провела ладонью по лбу, стараясь сосредоточиться.
— Но… но, может быть, он забрал с собой драгоценности из предосторожности? Или… как приманку… чтобы увести бандитов за собой? Сбить со следа тех, кто охотится за нами?
— Почему же тогда он не сказал мне об этом? Почему? Послушай меня, принцесса! Из этой гавани сегодня перед рассветом выходит в море какой-то корабль. Я уверен, что Шеридан-паша на его борту!
— Нет! — жалобно воскликнула Олимпия. — Он не может гак поступить с нами.
Мустафа хмыкнул и, растопырив пальцы на руке, начал загибать их по очереди.
— Он бросил меня в Стамбуле. Он бросил меня в Испании, в Альбуэре. Он продал меня пиратам в Новом Орлеане, Лаффит-паше. Он отплыл из Рангуна, оставив меня на берегу. Он подарил меня как-то одному адмиралу, но тот вернул меня ему обратно. Пять раз Шеридан-паша пытался отделаться от меня с помощью своих трюков. Он вполне способен на подобные поступки, о прекраснейшая. Уверяю вас. Он, конечно, сможет всегда оправдаться, найти самые благородные объяснения своим действиям, уж будьте уверены. Он заставит вас поверить в то, что ночь — это день. Но взгляните. — И Мустафа указал на свою голую грудь, видневшуюся в вороте рубахи. — Он забрал у меня тескери, охранное свидетельство султана. Это мог сделать только Шеридан-паша — зачем какому-нибудь вору кусочек меди, не имеющий никакой ценности для того, кто не знает, что это такое? Кто, кроме моего паши, снял бы эту подвеску с моей шеи? И кто знал, где спрятан этот знак? Нет, это не покушение на жизнь, не несчастный случай. Он сознательно бросил нас, все рассчитав и взяв с собой тескери, без которого не мог уехать.
— Но… но как он мог украсть мои драгоценности, словно простой воришка…
Мустафа возмущенно взглянул на нее.
— Я вовсе не говорил об этом! Он не простой воришка.
— Но ты же сам обвинил его в этом.
— Нет, он вовсе не подлый, недостойный вор. — Мустафа возвел глаза к потолку и продолжал мечтательно: — Мой паша — иль-Абу-Гоуш, Отец Лжи, исполненный притворства и коварства, увенчанный хитростью и здравомыслием. — Слуга вновь взглянул на Олимпию. — Это мы слишком просты, принцесса, слишком простодушны. Мы глупцы. Тебе следовало бы лучше знать его.
— О чем ты говоришь? — Олимпия сжала руки от негодования. — Ведь я доверяла ему всем сердцем.
— Ай-ай-ай! Хорошо еще, что он взял только твои драгоценности. А теперь подумай, что случилось по его вине.
— Я до сих пор не могу в это поверить. Просто не могу! Мне кажется, что их украл кто-то другой.
— Да нет же, — поморщился Мустафа. — На такую хитрую проделку способен только Шеридан-паша и никто другой! О Аллах акбар! Хорошо еще, что нам удалось раскусить его, пока не поздно. — И Мустафа прижался лбом к ее лодыжкам, словно верный пес, обожающий свою хозяйку. — Что же мы будем теперь делать, принцесса?
— Я… я не знаю. — Олимпия кусала губы, находясь в полном замешательстве.
— Может быть, ты прикажешь, чтобы твой презренный раб отправился в гавань и навел справки о корабле, на котором хочет улизнуть этот гнусный британский дьявол?
Олимпия опустила голову.
— Я не знаю. Я все еще не могу в это поверить. Не могу… — Ее голос задрожал, и она замолчала.
— Я пойду и сделаю все, что ты скажешь, о прекраснейшая. Клянусь, ты не уступаешь в хитрости и уме Шеридану-паше. А красотою ты затмеваешь Полярную Звезду.
Комок подкатил к горлу Олимпии, на ее глаза набежали слезы.
— Я — жирная, тупая трусиха. Мустафа вскинул голову.
— Все, созданное Аллахом, — прекрасно, — сказал он. — Ты похожа на газель, моя принцесса. Твои глаза — словно прохладные зеленоватые воды оазиса; твои волосы . — словно утреннее солнце; твои руки и ноги достойны восхищения, о возлюбленная моего коварного паши. А теперь я отправлюсь на пристань.
Когда дверь за ним закрылась, Олимпия устремила невидящий взор на стену.
«Идите к Фицхью, — сказал ей Шеридан, притворяясь, что озабочен ее судьбой. — Если со мной вдруг что-нибудь случится».
Как это благородно звучит! Как это самоотверженно и мужественно с его стороны!
Какой же дурой она, должно быть, выглядела в его глазах. Тупой, безрассудной, маленькой дурой с наивными, как у теленка, глазами!
Олимпия содрогнулась. Никогда в жизни она не испытывала еще такого жгучего стыда. Оцепенение начало проходить, и в душе ее закипала ярость от пережитого унижения. Встав, она наступила на рассыпанные на полу стекляшки и камешки.
Олимпия нагнулась, подобрала с пола браслет из жести и поддельных камней и начала мять и ломать его в руках.
Кто он такой? Он подло обманул ее, обокрал, обвел вокруг пальца и думает, что она убежит поджав хвост, словно побитая дворняжка? Нет, он не дождется этого! Ведь она принцесса. Ее предки участвовали в переходе Ганнибала через Альпы; они стояли рядом с Карлом Великим, когда тот вступил натром Священной Римской империи; она находится в кровном родстве с австрийскими Габсбургами, французскими королями и Ватиканом.
А кто он такой? Совершенное ничтожество. Выходец из семьи какого-то англичанина незнатного происхождения. Да к тому же незаконнорожденный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135