Шеридан не оставил Олимпии времени на раздумья, он начал изо всех сил грести. Чудовищных размеров волна накатила и подняла вверх корму лодки. От грохота у Олимпии заложило уши. Она вцепилась в руль, стараясь справиться с ним. Шеридан издал истошный крик, делая последнее отчаянное усилие, чтобы взмыть на гребень волны, а затем бросил весла, которые исчезли в пучине вод. Волна вздымалась все выше и выше, она несла лодку на себе, словно норовистый сказочный конь, расходясь у носа шлюпки двумя серебряными веерами.
Олимпия с ужасом видела, как внизу — всего лишь в нескольких дюймах — мелькают острые рифы, волна пронесла лодку над ними, и вот уже девушка заметила впереди долгожданный берег. Грохочущая волна выбросила их на песок, обдав ледяным ливнем и отступив назад, оставляя за собой клочья пены.
Прежде чем Олимпия успела пошевелиться, Шеридан уже стоял по пояс в воде и тащил лодку на берег. Он изо всех сил упирался ногами в песок, приседая так, что вода доходила ему до подбородка. И вот наконец днище шлюпки заскрежетало по песку. Шеридан тащил лодку дальше, перекинув канат через плечо, его промокший до нитки бушлат давно уже лопнул по швам, и когда Шеридан напрягал мускулы, в прорехах белела рубашка.
К тому времени, когда Олимпия спрыгнула на берег, Шеридан уже вытащил шлюпку из воды и стоял у носовой части, тяжело дыша и кашляя. А на берег тем временем шла стеной новая штормовая волна.
Девушка, дрожа всем телом, прислонилась к корпусу шлюпки. Ее поташнивало от голода и пережитого страха. Она сглотнула, чтобы избавиться от подступившего к горлу комка, и оглянулась вокруг.
Уже почти стемнело. Олимпия смогла разглядеть только песчаную полоску берега, на которой тут и там виднелись плоские валуны и огромные каменные глыбы, а также крутой откос, удаленный от них на значительное расстояние. Опять пошел снег.
— Ну и что дальше? — спросила Олимпия. Шеридан глубоко вздохнул и отвесил ей поклон.
— Если мадам соизволит указать, где ее дорожный сундук и коробка со шляпами…
Олимпия скрестила на груди руки, пытаясь унять дрожь.
— Зачем вы паясничаете? — В ее голосе слышалось отчаяние. — Мы обречены здесь на верную гибель. Вымокшие до нитки. Замерзшие. Без огня, без еды, без крова. Мы неминуемо погибнем!
Шеридан состроил кислую физиономию.
— Нет, мне чертовски не везет, вот незадача! Оказаться на необитаемом острове вдвоем с особой, находящейся в столь мрачном расположении духа, — это ли не несчастье?
— Скоро совсем стемнеет.
— Я это знаю.
— Становится все холоднее и холоднее. Мы умрем от переохлаждения, не дожив до утра, если не примем каких-нибудь мер.
Он взглянул на нее со смирением.
— Теперь я понимаю, откуда у вас все эти мысли об общественной справедливости. У вас ярко выраженный революционный темперамент.
На глаза Олимпии навернулись слезы, она еле сдерживала их.
— Все мои мысли сейчас только об одном: как бы остаться в живых, — прошептала она.
— Ну вот еще. Вы опережаете события. — Усмешка играла на губах Шеридана, но глаза его светились мрачным огнем. — Вы ведь, в конце концов, еще живы и здоровы, хотя, конечно, чувствуете себя отвратительно, это понятно. Однако не спешите себя хоронить. — Шеридан тронул девушку за подбородок, его пальцы были холодными и шершавыми. — А знаете, ваше высочество, вы — прекрасный рулевой!
Олимпия оттолкнула его руку, не в силах взглянуть ему в лицо. Она не находила в душе прежней ненависти к этому человеку, возможно, потому, что очень устала и чувствовала себя такой несчастной, что не могла позволить себе сейчас сильных эмоций. Он взял ее за руку.
— Вы порезались.
Олимпия взглянула на ладонь и увидела кровь. Между указательным и большим пальцами виднелась кровоточащая ссадина.
— Я ничего не чувствую, — промолвила она и закусила губу, понимая, что вот-вот расплачется самым глупым образом. — Я так замерзла, что д-даже ничего н-не чувствую.
— Ну и прекрасно. Значит, вам не будет больно, когда я начну промывать рану.
Шеридан подвел ее к воде, взял за руку и вымыл рану ледяной морской водой из ведра. Затем он, поеживаясь, снял бушлат и расстегнул рубашку.
Олимпия затаила дыхание, глядя на его грудь.
— О Боже! У вас вся грудь в синяках и кровоподтеках.
— Отвратительное зрелище, правда? Это наглядный пример того, что случается с людьми, которым огорченные принцессы поверяют свои секреты, — добавил он.
Олимпия подавила чувство сострадания и жалости.
— Это случается с теми людьми, которые бессовестно лгут и нагло воруют, — заявила она жестко.
— Вот, возьмите. — Шеридан оторвал рукав от рубашки. — Лишенный всякой порядочности, я самым эгоистичным образом перевяжу сейчас вашу рану лоскутом, оторванным от своей последней рубашки. И после этого вы смеете утверждать, что я не желаю вам добра? — Он помог ей перевязать ладонь, крепко стянув рану.
Олимпия наблюдала, как он вновь надел рубашку, у которой остался один-единственный рукав, и, содрогаясь от холода, накинул мокрый бушлат. Девушка уже хотела было сказать «спасибо», но это слово застряло у нее в горле. Это по его милости она оказалась здесь, так за что же ей его благодарить? Она была бы сейчас сыта и согрета в… Уисбиче? Ориенсе? Риме?
Олимпия не знала, да и не хотела знать этого. Любой вариант был лучше, чем нынешнее бедственное положение, в котором она оказалась.
— Я хочу есть, — промолвила принцесса.
— И я тоже. — Шеридан оглядел пустынный берег. — У вас есть какая-нибудь идея?
— Нет.
— Хорошо, в таком случае я считаю, нам следует улечься прямо здесь и ждать прихода смерти. Может быть, вы умрете первой, и тогда я смогу поужинать ножкой принцессы.
В сгущающихся сумерках черты лица Шеридана были все еще хорошо различимы — даже сейчас он был неотразим. Или, вернее, именно сейчас, когда его красоту подчеркивал угрюмый величественный ландшафт скалистого берега и бушующего моря. Холод мучил Олимпию, ночь внушала ей ужас, но Шеридан, казалось, был сродни всем этим стихиям, он представлялся принцессе одиноким духом, порождением серой вечерней мглы.
Капитан протянул ей ведро.
— Принесите пресной воды, пока еще окончательно не стемнело. А я позабочусь о месте для ночлега.
Олимпия повернулась и пошла вдоль берега, поглядывая на крутой откос, взобраться на который было невозможно.
Снег валил теперь крупными хлопьями, устилая землю. Юбка Олимпии обледенела и била по ногам. Промокшая до нитки, несмотря на плотный плащ, Олимпия начала мерзнуть на ветру, превращаясь в ледышку.
С каждым шагом ей было все труднее и труднее передвигать окоченевшие ноги. Она споткнулась о бревно, упала, с большим трудом встала на ноги и пошла, пошатываясь, дальше.
Когда девушка наконец отыскала то место, где можно было взобраться на откос, она остановилась в задумчивости, не в силах вспомнить, зачем она искала этот пологий подъем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135