— Ты же сестра императора Гая Юлия, а император Клавдий — твой дядя. Со стороны Божественного Юлия Цезаря ты происходишь от Венеры, а со стороны Марка Антония — от Геркулеса. Неудивительно, что я отдал твоему сыну высшие почести.
Тетушка Лелия очень растерялась при виде таких знатных гостей. Она примчалась ко мне в съехавшем набок парике и принялась лихорадочно поправлять мою постель, приговаривая, что нехорошо было со стороны Агриппины не предупредить заранее о своем визите. Тогда она, тетушка, имела бы возможность достойно приготовиться к встрече. Агриппина же резонно возразила:
— Ты прекрасно знаешь, дорогая Лелия, что со дня смерти моей сестры Юлии для меня безопаснее всего вообще не делать никаких официальных визитов. Однако мой сын хотел непременно повидаться с Минуцием Лауцием, вот мы и приехали пожелать ему скорейшего выздоровления. Твой племянник — настоящий герой.
Живой, чрезвычайно располагающий к себе и, несмотря на свои огненные волосы, красивый мальчик застенчиво подошел поближе, чтобы поцеловать меня, и тотчас отступил, восторженно воскликнув:
— Ах, Минуций! Более чем кто-либо другой ты достоин имени Магниций! Если бы ты знал, как я восхищаюсь твоей непостижимой отвагой. Ведь никто из зрителей даже не догадывался, что у тебя сломана нога. Ты мужественно держался в седле до самого конца.
Он взял из рук матери какой-то свиток и, покраснев от смущения, вручил его мне. Агриппина повернулась к тетушке Лелии и пояснила ей извиняющимся тоном:
— Это книга о благоразумии, написанная моим другом Сенекой с Корсики. Весьма полезное чтение для молодого человека, пострадавшего из-за своей безрассудной отваги. Удивительно, что Сенека, человек с таким благородным образом мыслей, до сих пор пребывает в изгнании. Впрочем, в этом нет моей вины, ты же помнишь, что тогда творилось в Риме.
Но тетушка Лелия была слишком озабочена, чтобы внимательно слушать Агриппину. Она размышляла, чем бы ей попотчевать высоких гостей, ибо считала для себя позором ничем их не угостить. Агриппина упорно отказывалась от еды, но под конец сдалась:
— Ну хорошо, мы, пожалуй, выпьем лимонного напитка, который стоит у постели этого храбреца, а сын пусть еще отведает твоей сдобы.
Тетушка Лелия испуганно уставилась на нее и спросила:
— Неужели все зашло так далеко, дорогая Агриппина?
Агриппине не так давно исполнилось тридцать четыре года. Она была высокого роста; черты лица ее были благородными и выразительными, глаза — огромными и блестящими. Вдруг, к моему большому изумлению, она заплакала, опустила голову и призналась:
— Ты угадала, Лелия. Я уже сама готова носить воду из водопровода и покупать на рынке еду для моего ребенка. Три дня назад его пытались убить во время послеобеденного сна. Я больше не доверяю прислуге, потому что тогда странным образом никого не оказалось поблизости и совершенно чужие люди, настоящие разбойники, смогли незамеченными проникнуть в наш дом. Я хотела бы… Нет-нет, я лучше не буду говорить об этом.
Тетушка Лелия, разумеется, просто умирала от любопытства. Что бы значила эта недомолвка? Она так пристала к гостье, что та, поколебавшись, все же объяснилась:
— Я подумала, было бы замечательно, если бы около Луция постоянно находилось несколько молодых знатных всадников, на преданность которых можно было бы положиться и которые подавали бы ему достойный пример. Но нет, это лишь навредит им и погубит их будущность.
Лицо тетушки Лелии заметно вытянулось; похоже, она страшно перепугалась. У меня, однако, не было полной уверенности, что Агриппина имела в виду именно меня. Но тут в разговор вмешался сам Луций. Нерешительно положив свою ладонь на мою, он воскликнул:
— Если ты, Минуций, возьмешь мою сторону, мне нечего и некого будет бояться!
Тетушка Лелия пробормотала, заикаясь, что на Палатине скорее всего не одобрят того, что Луций Домиций собирает вокруг себя верных приверженцев, но я невежливо перебил ее:
— Я уже немного хожу на костылях, и скоро мои кости полностью срастутся. Возможно, я еще долго буду хромать, но, если меня не станут за это высмеивать, я охотно примкну к спутникам Луция и буду охранять его до тех пор, пока он не сможет сам защитить себя. Ведь Луций и сейчас уже довольно крепкий для своего возраста. Он хорошо справляется с конем и отменно владеет оружием.
По правде говоря, своими изящными манерами и искусной прической он несколько напоминал девочку, и это впечатление усиливалось благодаря молочно-белой коже, столь характерной для рыжеволосых; но я понимал, что Луцию уже десять лет, и коли он умеет ездить верхом и править колесницей, — то ему пора повзрослеть.
Мы поболтали еще некоторое время о лошадях, греческих поэтах и певцах, которыми он искренне восхищался, но так и не пришли к какой-нибудь определенной договоренности. Тем не менее мне стало ясно, что я всегда буду желанным гостем в доме Агриппины. Наконец мать и сын собрались в обратный путь, и Агриппина велела своему казначею выдать Барбу золотой.
— Бедняжка очень одинока, — объяснила мне позднее тетушка Лелия. — Многих отпугивает ее высокое рождение, а равные ей опасаются общаться с Агриппиной из-за боязни впасть в немилость у императора. Грустно видеть, как такая высокопоставленная матрона добивается дружбы хромоногого юнца.
Я не обиделся на ее слова, потому что и сам не мог не удивляться всему этому.
— Неужели она и вправду так боится быть отравленной? — спросил я осторожно.
Тетушка Лелия пренебрежительно фыркнула.
— Она все воспринимает куда серьезнее, чем следует. Средь бела дня в жилом доме да еще в центре Рима нынче не убивают. Эта ее история кажется мне какой-то странной. Лучше бы тебе не вмешиваться во все это. У императора Гая Юлия, красавца и душечки, действительно был целый ларь всяческих ядов, с которыми он очень любил забавляться, но, говорят, Клавдий приказал их уничтожить, а человека, готовившего отраву, сурово наказал. Ты же знаешь, что супруг Агриппины, отец Луция Домиция был братом Домиций Лепиды, матери Мессалины. Когда Луцию было три года, он наследовал отцу, но Гай все удержал за собой. Агриппина отправилась в изгнание и была вынуждена, чтобы выжить, обучиться ремеслу нырялыцицы за губками на одном пустынном острове. Луция же оставили на попечение тетки Домиций. Наставником его стал брадобрей Аникет; это и сейчас заметно по прическе мальчика. Между тем Домиция Лепида поссорилась с Мессалиной, и теперь она единственная, кто не опасается открыто поддерживать отношения с Агриппиной и баловать Луция. Мессалина носит имя их деда, Валерия Мессалы, желая показать всем, что она состоит в родстве по боковой линии с Божественным Августом. Ее мать сердита на нее, потому что Мессалина совершенно не скрывает, что влюблена в Гая Силия, повсюду с ним появляется, командует рабами и отпущенниками в его доме, как в своем собственном, и даже распорядилась перевезти к нему с Палатина дорогую мебель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Тетушка Лелия очень растерялась при виде таких знатных гостей. Она примчалась ко мне в съехавшем набок парике и принялась лихорадочно поправлять мою постель, приговаривая, что нехорошо было со стороны Агриппины не предупредить заранее о своем визите. Тогда она, тетушка, имела бы возможность достойно приготовиться к встрече. Агриппина же резонно возразила:
— Ты прекрасно знаешь, дорогая Лелия, что со дня смерти моей сестры Юлии для меня безопаснее всего вообще не делать никаких официальных визитов. Однако мой сын хотел непременно повидаться с Минуцием Лауцием, вот мы и приехали пожелать ему скорейшего выздоровления. Твой племянник — настоящий герой.
Живой, чрезвычайно располагающий к себе и, несмотря на свои огненные волосы, красивый мальчик застенчиво подошел поближе, чтобы поцеловать меня, и тотчас отступил, восторженно воскликнув:
— Ах, Минуций! Более чем кто-либо другой ты достоин имени Магниций! Если бы ты знал, как я восхищаюсь твоей непостижимой отвагой. Ведь никто из зрителей даже не догадывался, что у тебя сломана нога. Ты мужественно держался в седле до самого конца.
Он взял из рук матери какой-то свиток и, покраснев от смущения, вручил его мне. Агриппина повернулась к тетушке Лелии и пояснила ей извиняющимся тоном:
— Это книга о благоразумии, написанная моим другом Сенекой с Корсики. Весьма полезное чтение для молодого человека, пострадавшего из-за своей безрассудной отваги. Удивительно, что Сенека, человек с таким благородным образом мыслей, до сих пор пребывает в изгнании. Впрочем, в этом нет моей вины, ты же помнишь, что тогда творилось в Риме.
Но тетушка Лелия была слишком озабочена, чтобы внимательно слушать Агриппину. Она размышляла, чем бы ей попотчевать высоких гостей, ибо считала для себя позором ничем их не угостить. Агриппина упорно отказывалась от еды, но под конец сдалась:
— Ну хорошо, мы, пожалуй, выпьем лимонного напитка, который стоит у постели этого храбреца, а сын пусть еще отведает твоей сдобы.
Тетушка Лелия испуганно уставилась на нее и спросила:
— Неужели все зашло так далеко, дорогая Агриппина?
Агриппине не так давно исполнилось тридцать четыре года. Она была высокого роста; черты лица ее были благородными и выразительными, глаза — огромными и блестящими. Вдруг, к моему большому изумлению, она заплакала, опустила голову и призналась:
— Ты угадала, Лелия. Я уже сама готова носить воду из водопровода и покупать на рынке еду для моего ребенка. Три дня назад его пытались убить во время послеобеденного сна. Я больше не доверяю прислуге, потому что тогда странным образом никого не оказалось поблизости и совершенно чужие люди, настоящие разбойники, смогли незамеченными проникнуть в наш дом. Я хотела бы… Нет-нет, я лучше не буду говорить об этом.
Тетушка Лелия, разумеется, просто умирала от любопытства. Что бы значила эта недомолвка? Она так пристала к гостье, что та, поколебавшись, все же объяснилась:
— Я подумала, было бы замечательно, если бы около Луция постоянно находилось несколько молодых знатных всадников, на преданность которых можно было бы положиться и которые подавали бы ему достойный пример. Но нет, это лишь навредит им и погубит их будущность.
Лицо тетушки Лелии заметно вытянулось; похоже, она страшно перепугалась. У меня, однако, не было полной уверенности, что Агриппина имела в виду именно меня. Но тут в разговор вмешался сам Луций. Нерешительно положив свою ладонь на мою, он воскликнул:
— Если ты, Минуций, возьмешь мою сторону, мне нечего и некого будет бояться!
Тетушка Лелия пробормотала, заикаясь, что на Палатине скорее всего не одобрят того, что Луций Домиций собирает вокруг себя верных приверженцев, но я невежливо перебил ее:
— Я уже немного хожу на костылях, и скоро мои кости полностью срастутся. Возможно, я еще долго буду хромать, но, если меня не станут за это высмеивать, я охотно примкну к спутникам Луция и буду охранять его до тех пор, пока он не сможет сам защитить себя. Ведь Луций и сейчас уже довольно крепкий для своего возраста. Он хорошо справляется с конем и отменно владеет оружием.
По правде говоря, своими изящными манерами и искусной прической он несколько напоминал девочку, и это впечатление усиливалось благодаря молочно-белой коже, столь характерной для рыжеволосых; но я понимал, что Луцию уже десять лет, и коли он умеет ездить верхом и править колесницей, — то ему пора повзрослеть.
Мы поболтали еще некоторое время о лошадях, греческих поэтах и певцах, которыми он искренне восхищался, но так и не пришли к какой-нибудь определенной договоренности. Тем не менее мне стало ясно, что я всегда буду желанным гостем в доме Агриппины. Наконец мать и сын собрались в обратный путь, и Агриппина велела своему казначею выдать Барбу золотой.
— Бедняжка очень одинока, — объяснила мне позднее тетушка Лелия. — Многих отпугивает ее высокое рождение, а равные ей опасаются общаться с Агриппиной из-за боязни впасть в немилость у императора. Грустно видеть, как такая высокопоставленная матрона добивается дружбы хромоногого юнца.
Я не обиделся на ее слова, потому что и сам не мог не удивляться всему этому.
— Неужели она и вправду так боится быть отравленной? — спросил я осторожно.
Тетушка Лелия пренебрежительно фыркнула.
— Она все воспринимает куда серьезнее, чем следует. Средь бела дня в жилом доме да еще в центре Рима нынче не убивают. Эта ее история кажется мне какой-то странной. Лучше бы тебе не вмешиваться во все это. У императора Гая Юлия, красавца и душечки, действительно был целый ларь всяческих ядов, с которыми он очень любил забавляться, но, говорят, Клавдий приказал их уничтожить, а человека, готовившего отраву, сурово наказал. Ты же знаешь, что супруг Агриппины, отец Луция Домиция был братом Домиций Лепиды, матери Мессалины. Когда Луцию было три года, он наследовал отцу, но Гай все удержал за собой. Агриппина отправилась в изгнание и была вынуждена, чтобы выжить, обучиться ремеслу нырялыцицы за губками на одном пустынном острове. Луция же оставили на попечение тетки Домиций. Наставником его стал брадобрей Аникет; это и сейчас заметно по прическе мальчика. Между тем Домиция Лепида поссорилась с Мессалиной, и теперь она единственная, кто не опасается открыто поддерживать отношения с Агриппиной и баловать Луция. Мессалина носит имя их деда, Валерия Мессалы, желая показать всем, что она состоит в родстве по боковой линии с Божественным Августом. Ее мать сердита на нее, потому что Мессалина совершенно не скрывает, что влюблена в Гая Силия, повсюду с ним появляется, командует рабами и отпущенниками в его доме, как в своем собственном, и даже распорядилась перевезти к нему с Палатина дорогую мебель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112