Хирургические халаты, особенно с пятнышками крови, обыкновенно поторапливали официальные визиты и ускоряли ненужные разговоры.
Он вышел из каюты и остановился в длинном коридоре, окидывая взглядом параллельные ряды открытых дверей. Никто не ждал в приёмной. Десять коек, и все пустые. И это нравилось ему больше всего.
Зайдя в медицинскую лабораторию, он помыл руки в раковине огромных размеров, затем стряхнул воду с пальцев, одновременно поворачиваясь, в непочтительной имитации жестов священника. Толкнув локтем сушилку для рук, под потоком воздуха потёр друг о дружку свои старые узловатые руки. За этим занятием он осматривал аккуратные ряды потрёпанных книг, которыми был заполнена его каюта. Над ним нависали две картины: изображение Иисуса Христа, увенчанного терновым венком, и маленькая, увядшая фотография двух одинаковых детей в костюмах моряков. Картина с Христом напомнила ему о множестве вещей, некоторые из которых противоречили сами себе, но всегда были интересны. Фотография его самого с братом-близнецом, Симоном, которого в Нью-Йорке убил уличный грабитель, напомнила ему о причинах, по которым он так никогда не женился и не завёл детей.
Брамбель вытянул пару латексных перчаток, включил лампы и должным образом разместил над столом. Затем открыл ящик для улик и неодобрительно посмотрел на путаницу костей. Он сразу же отметил, что некоторых костей недостаёт, а те, что имеются в наличии — скиданы вперемешку без малейшего уважения к анатомии. Он покачал морщинистой головой при мысли о всеобъемлющей некомпетентности окружающего мира.
Брамбель принялся вытаскивать кости, идентифицировать их и раскладывать на столе в правильном порядке. Не так уж много признаков повреждения животными, кроме следов от зубов грызунов. Затем он нахмурил брови. Число околосмертных разрывов необычное, просто из ряда вон. Брамбель замер, и кусочек кости завис на полпути от ящика к столу. Затем, медленнее, он поместил его на металлическую поверхность. Брамбель отступил на шаг, сложил на груди облачённые в зелёное руки и уставился на останки.
С самого раннего детства в Дублине, насколько он помнил, его мать лелеяла мечты, что её юноши-близнецы, повзрослев, станут врачами. Матушка Брамбель была необоримым стихийным бедствием; таким образом Патрик, как и его брат Симон, отправился в медицинскую школу. В то время как Симон имел склонность к работе и заработал себе в Нью-Йорке хорошую репутацию патологоанатома, Патрик считал бездарно потраченным то время, что ему приходилось быть отлучённым от литературы. С годами его всё больше тянуло к кораблям, а в последнее время — к большим танкерам, где команды были небольшими, а стол и кров — комфортабельными. И до сих пор «Рольвааг» оправдывал его ожидания. Ни тебе процессий переломанных костей, бушующих лихорадок или капающего триппера. Кроме нескольких случаев морской болезни, брюшной инфекции и, конечно, озабоченности Глинна по поводу охотника за метеоритами, его оставили читать книги. До этого момента.
Но, продолжая рассматривать набор сломанных костей, Брамбель почувствовал в себе нетипичное чувство любопытства. Тишина в медицинской лаборатории была нарушена посвистыванием «Веточки дуба».
Теперь более быстрыми движениями, весело насвистывая, Брамбель завершил раскладывать скелет. Он осмотрел личные вещи: пуговицы, обрывки одежды, старый ботинок. Естественно, на парне оказался лишь один ботинок: полоумные нищие забрали второй. Вместе с правой ключицей, кусочком илиума, левой лучевой костью, кистью и межкистью… В уме он составил список недостающих костей. По крайней мере череп на месте, правда, в нескольких частях.
Он склонился поближе. Череп тоже был покрыт паутиной околосмертных трещин. Край глазной впадины был массивен; нижняя челюсть крепкой; определённо, мужчина. Судя по состоянию шовных смычек, ему можно дать лет тридцать пять, может быть, сорок. Невысокого роста, не более пяти футов семи дюймов, но мощного телосложения, с хорошо развитыми сухожилиями. Годы тяжёлой работы, это несомненно. Всё соответствовало портрету планетарного геолога Нестора Масангкэя, который предоставил ему Глинн.
Множество зубов обломаны прямо у корней. Похоже, бедолага так яростно корчился в агонии, что сломал себе все зубы и даже расколол челюсть.
Продолжая насвистывать, Брамбель обратил внимание на остальной скелет. Практически каждая кость, которая могла быть сломана, сломанной и была. Он задумался, что могло нанести такую обширную травму. Очевидно, его ударило спереди, одновременно, с пяток до макушки. Картина напомнила ему беднягу-парашютиста, вскрытие которого он некогда проводил в медицинской школе: тот неправильно сложил парашют и упал прямо на шоссе I-95 с высоты в три тысячи футов.
Брамбель задержал дыхание, «Веточка дуба» внезапно умерла на губах. Он был настолько поглощён переломами костей, что даже не обратил внимание на прочие их характеристики. А сейчас обратил — и сразу отметил, что проксимальные фаланги пальцев показывают отслоение и осыпание, характерный след высокой температуры — или сурового ожога. Практически все периферические фаланги отсутствуют, вероятно, сгорели дотла. На пальцах ног и рук. Он склонился ниже. Сломанные зубы обожжены, хрупкая эмаль отслоилась.
Глаза внимательно осмотрели все останки. Теменная кость несла след тяжёлого ожёга, кость была мягкой и крошилась. Он склонился ещё ниже, понюхал. Ага, так и есть: он даже чувствовал запах. А это что? Брамбель поднял ременную пряжку. Чёртова штука оплавлена. И единственный ботинок не просто сгнил — он тоже обгорел. Клочки одежды тоже были опалены. Этот дьявол, Глинн, ни словом об этом не обмолвился — хотя просто не мог не заметить следов.
Затем Брамбель качнулся назад. С приступом сожаления он понял, что в смерти геолога ничего таинственного нет. Сейчас доктор точно знал, как погиб разведчик недр.
«Веточка дуба» зазвучала в тусклом свете медицинского отсека ещё раз, но теперь весёлая мелодия звучала несколько мрачновато. Брамбель осторожно закрыл ящик для улик и вернулся в свою каюту.
Isla Desolacion, 10:00
МакФарлэйн стоял у замёрзшего окна коммуникационного центра, рукой оттаивая стекло. Облака тяжело нависали над Клыками Хануксы, опуская пелену тьмы на острова мыса Горн. За спиной МакФарлэйна Рошфорт, ещё более напряжённый, чем обычно, стучал по клавиатуре «Silicon Graphics».
В последние полчаса развилась неистовая активность. Сарай из ржавого железа, скрывающий под собой метеорит, передвинули в сторону, а яму над камнем с помощью бульдозеров заново завалили грязью, что теперь выделялась тёмно-коричневым шрамом на сказочной белизне снега. Рядом с этой площадкой толпилась небольшая армия рабочих, каждый из которых был поглощён выполнением какой-то таинственной задачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Он вышел из каюты и остановился в длинном коридоре, окидывая взглядом параллельные ряды открытых дверей. Никто не ждал в приёмной. Десять коек, и все пустые. И это нравилось ему больше всего.
Зайдя в медицинскую лабораторию, он помыл руки в раковине огромных размеров, затем стряхнул воду с пальцев, одновременно поворачиваясь, в непочтительной имитации жестов священника. Толкнув локтем сушилку для рук, под потоком воздуха потёр друг о дружку свои старые узловатые руки. За этим занятием он осматривал аккуратные ряды потрёпанных книг, которыми был заполнена его каюта. Над ним нависали две картины: изображение Иисуса Христа, увенчанного терновым венком, и маленькая, увядшая фотография двух одинаковых детей в костюмах моряков. Картина с Христом напомнила ему о множестве вещей, некоторые из которых противоречили сами себе, но всегда были интересны. Фотография его самого с братом-близнецом, Симоном, которого в Нью-Йорке убил уличный грабитель, напомнила ему о причинах, по которым он так никогда не женился и не завёл детей.
Брамбель вытянул пару латексных перчаток, включил лампы и должным образом разместил над столом. Затем открыл ящик для улик и неодобрительно посмотрел на путаницу костей. Он сразу же отметил, что некоторых костей недостаёт, а те, что имеются в наличии — скиданы вперемешку без малейшего уважения к анатомии. Он покачал морщинистой головой при мысли о всеобъемлющей некомпетентности окружающего мира.
Брамбель принялся вытаскивать кости, идентифицировать их и раскладывать на столе в правильном порядке. Не так уж много признаков повреждения животными, кроме следов от зубов грызунов. Затем он нахмурил брови. Число околосмертных разрывов необычное, просто из ряда вон. Брамбель замер, и кусочек кости завис на полпути от ящика к столу. Затем, медленнее, он поместил его на металлическую поверхность. Брамбель отступил на шаг, сложил на груди облачённые в зелёное руки и уставился на останки.
С самого раннего детства в Дублине, насколько он помнил, его мать лелеяла мечты, что её юноши-близнецы, повзрослев, станут врачами. Матушка Брамбель была необоримым стихийным бедствием; таким образом Патрик, как и его брат Симон, отправился в медицинскую школу. В то время как Симон имел склонность к работе и заработал себе в Нью-Йорке хорошую репутацию патологоанатома, Патрик считал бездарно потраченным то время, что ему приходилось быть отлучённым от литературы. С годами его всё больше тянуло к кораблям, а в последнее время — к большим танкерам, где команды были небольшими, а стол и кров — комфортабельными. И до сих пор «Рольвааг» оправдывал его ожидания. Ни тебе процессий переломанных костей, бушующих лихорадок или капающего триппера. Кроме нескольких случаев морской болезни, брюшной инфекции и, конечно, озабоченности Глинна по поводу охотника за метеоритами, его оставили читать книги. До этого момента.
Но, продолжая рассматривать набор сломанных костей, Брамбель почувствовал в себе нетипичное чувство любопытства. Тишина в медицинской лаборатории была нарушена посвистыванием «Веточки дуба».
Теперь более быстрыми движениями, весело насвистывая, Брамбель завершил раскладывать скелет. Он осмотрел личные вещи: пуговицы, обрывки одежды, старый ботинок. Естественно, на парне оказался лишь один ботинок: полоумные нищие забрали второй. Вместе с правой ключицей, кусочком илиума, левой лучевой костью, кистью и межкистью… В уме он составил список недостающих костей. По крайней мере череп на месте, правда, в нескольких частях.
Он склонился поближе. Череп тоже был покрыт паутиной околосмертных трещин. Край глазной впадины был массивен; нижняя челюсть крепкой; определённо, мужчина. Судя по состоянию шовных смычек, ему можно дать лет тридцать пять, может быть, сорок. Невысокого роста, не более пяти футов семи дюймов, но мощного телосложения, с хорошо развитыми сухожилиями. Годы тяжёлой работы, это несомненно. Всё соответствовало портрету планетарного геолога Нестора Масангкэя, который предоставил ему Глинн.
Множество зубов обломаны прямо у корней. Похоже, бедолага так яростно корчился в агонии, что сломал себе все зубы и даже расколол челюсть.
Продолжая насвистывать, Брамбель обратил внимание на остальной скелет. Практически каждая кость, которая могла быть сломана, сломанной и была. Он задумался, что могло нанести такую обширную травму. Очевидно, его ударило спереди, одновременно, с пяток до макушки. Картина напомнила ему беднягу-парашютиста, вскрытие которого он некогда проводил в медицинской школе: тот неправильно сложил парашют и упал прямо на шоссе I-95 с высоты в три тысячи футов.
Брамбель задержал дыхание, «Веточка дуба» внезапно умерла на губах. Он был настолько поглощён переломами костей, что даже не обратил внимание на прочие их характеристики. А сейчас обратил — и сразу отметил, что проксимальные фаланги пальцев показывают отслоение и осыпание, характерный след высокой температуры — или сурового ожога. Практически все периферические фаланги отсутствуют, вероятно, сгорели дотла. На пальцах ног и рук. Он склонился ниже. Сломанные зубы обожжены, хрупкая эмаль отслоилась.
Глаза внимательно осмотрели все останки. Теменная кость несла след тяжёлого ожёга, кость была мягкой и крошилась. Он склонился ещё ниже, понюхал. Ага, так и есть: он даже чувствовал запах. А это что? Брамбель поднял ременную пряжку. Чёртова штука оплавлена. И единственный ботинок не просто сгнил — он тоже обгорел. Клочки одежды тоже были опалены. Этот дьявол, Глинн, ни словом об этом не обмолвился — хотя просто не мог не заметить следов.
Затем Брамбель качнулся назад. С приступом сожаления он понял, что в смерти геолога ничего таинственного нет. Сейчас доктор точно знал, как погиб разведчик недр.
«Веточка дуба» зазвучала в тусклом свете медицинского отсека ещё раз, но теперь весёлая мелодия звучала несколько мрачновато. Брамбель осторожно закрыл ящик для улик и вернулся в свою каюту.
Isla Desolacion, 10:00
МакФарлэйн стоял у замёрзшего окна коммуникационного центра, рукой оттаивая стекло. Облака тяжело нависали над Клыками Хануксы, опуская пелену тьмы на острова мыса Горн. За спиной МакФарлэйна Рошфорт, ещё более напряжённый, чем обычно, стучал по клавиатуре «Silicon Graphics».
В последние полчаса развилась неистовая активность. Сарай из ржавого железа, скрывающий под собой метеорит, передвинули в сторону, а яму над камнем с помощью бульдозеров заново завалили грязью, что теперь выделялась тёмно-коричневым шрамом на сказочной белизне снега. Рядом с этой площадкой толпилась небольшая армия рабочих, каждый из которых был поглощён выполнением какой-то таинственной задачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124