Четверо суток он с ней не виделся: грипп уложил его в постель, но, как только встал, тут же пришёл в кабаре. Тереза дружески приветствовала его: — Ты совсем исчез, скрылся с глаз моих? Под ласковой шуткой — беспокойство; выделывая па румбы на танцевальной площадке, он спросил Терезу о Жеребе, нет ли от него вестей. Нет, к несчастью, нет ничего нового. Она разыскала контору фирмы, вербовавшей моряков по просьбе капитана торгового судна. Ей обещали запросить судно. Если получат ответ, сразу же сообщат. «Оставьте номер телефона, так будет лучше». Но телефона у неё нет, она будет заходить к ним время от времени, справляться, нет ли чего нового. И даже уже побывала там дважды, но нет, ничего нового до сих пор, «Бальбоа», должно быть, ушёл в другой рейс. «Панамские суда не имеют определённого маршрута, они идут туда, где есть груз, корабли-цыгане», — поясняет испанец Гон-сало, экспедитор фирмы, уставившись на неё с явным вожделением. Терезе оставалось только ждать, ничего больше, и жить в надежде на удачу.
Алмерио поинтересовался, что она делала эти дни. Ах! Новостей полон рот, ей много надо ему рассказать. Она как натянутая струна, ни танец, ни беседа её не отвлекают.
— Знаешь, с кем я сегодня обедала? Потрясающее ела жаркое из курицы. Думаю, ни за что не догадаешься!
— С кем?
— С Вавой.
— Вава из Масиэла? Это опасный субъект. С каких пор ты с ним знакома?
— Только что познакомилась… Сейчас объясню… Но она не успела. Кто-то вбежал по лестнице и крикнул:
— В Баррокинье избивают женщин!
Тереза вырывается из объятий Алмерио, бросается вниз по лестнице, выскакивает на улицу. Булочник следует за ней, он не понимает, что происходит, но не желает оставлять женщину. На площади Ажуды они видят возбуждённых людей, спорящих друг с другом. На площади Кастро Алвеса их значительно больше. С Баррокиньи доносятся сирены полицейских машин. Тереза сбрасывает с ног туфли, чтобы быстрее бежать, она не замечает Алмерио, который следует за ней по пятам.
25
Мимо Терезы проносится машина, битком набитая арестованными, за ней — другая, ещё две стоят в Баррокинье, в них вталкивают остальных арестованных.
Сопротивление сломлено, конфликт был коротким и быстро погашенным. Из прибывших в Баррокинью машин высадились агенты и полицейские, оцепили улицу, ворвались в дома и стали избивать всех подряд. Кастеты гуляли по спинам бунтовщиц. Где это видано — оставлять без внимания приказы полиции? «Обломайте этих ослиц дубинками!» — приказал полицейский инспектор Элио Котиас, блюститель общественного порядка, выдающаяся личность. Несколько мужчин, находившихся в это время в домах свиданий, попытались прийти на помощь бунтовщицам, но и им досталось, и их арестовали. Многие женщины старались дать отпор прибывшим полицейским. Мария Петиско поцарапала и укусила детектива Далмо Коку, а негритянка Домингас, сильная как бык, дралась, пока не свалилась побеждённой. Агенты волокли женщин и заталкивали в полицейские машины. Урожай богатый, давненько за одну облаву не было схвачено столько проституток. Весёленькой будет эта ночь в тюрьме.
Добежав до начала Баррокиньи, Тереза видит Акасию, которую тащат два агента. Отчаянно ругаясь, старуха отбивается. Тереза бросается к ним. С револьвером в руке Живоглот вдруг замечает танцовщицу из «Цветка лотоса». Наконец-то наступил долгожданный час возмездия: эта мерзавка заплатит ему за нанесённое оскорбление!
Уже рядом с Терезой полицейский кричит, чтобы все разошлись. Живоглот тычет пальцем в Терезу:
— Вот она! Держите её, чтобы не ушла. Её, её самую!
Тереза, отбиваясь туфлями, попадает в висок полицейскому и прорывается вперёд, к Акасии. Живоглот наступает, Тереза оказывается между ним и ею раненным полицейским, ревущим от боли и злобы:
— Ты мне заплатишь, подлая сука!
И в этот самый момент отъезжает полицейская машина с арестованными и, отъезжая, разделяет полицейского и Терезу. А тут ещё откуда ни возьмись появляется какой-то седой старик с палкой и заслоняет собой Терезу, преграждая путь Живоглоту. Старик представительный, в белом льняном костюме, чилийской шляпе, трость с золотым набалдашником.
— Прочь с дороги, сволочь! — ревёт Живоглот, наставляя на него револьвер.
Старик, не обращая внимания, продолжает преграждать дорогу Живоглоту. Агент пытается оттолкнуть его, но не может сдвинуть с места. Тем временем Алмерио берёт такси, догоняет Терезу и затаскивает её внутрь. Она протестует:
— Забирают Акасию.
— Уже забрали. Хочешь туда же? Не будь глупой! Шофёр замечает:
— Никогда не видел подобного побоища. Бить женщину — последнее дело, трусость.
Исчез и старик, только его и видели. Что за старик? Сукин сын, преградил дорогу. Но старика так никто и не видел ни раньше, ни сейчас, ни потом.
Последняя машина с арестованными покидает Баррокинью. Полицейская сирена расчищает себе путь по площади Кастро Алвеса.
26
Агенты и полицейские вытаскивают из домов мебель, матрацы, постельное бельё, одежду, изображения святых, радиолы. Всё это громоздится перед дверями. Позже приехавшая полицейская грузовая машина собирает беспорядочно сваленные пожитки и увозит на Ладейру-до-Бакальяу и так же оставляет у дверей дома. Символически, но переселение сделано; как только хозяек пансиона выпустят на свободу, они позаботятся о перевозке остального — обстановки и предметов обихода. Приблизительно так комиссар Лабан сообщил инспектору Элио Котиасу о завершении забастовки. Спокойствие царит в припортовой зоне, сопротивление сломлено, очаг мятежа уничтожен. Если инспектор желает спать, пусть идёт, арестованных, и женщин, и мужчин, оставит комиссару, для него это будет развлечение. Ночь в тюрьме, инспектор, обещает быть весёлой.
27
Нет, в припортовой зоне не царит спокойствие, это заблуждение самодовольного и храброго комиссара. Слухи уже поползли по ней, разрастаются, наворачиваются, как снежный ком.
Полицейский инспектор Котиас отправляется домой, он заслужил отдых, но в глазах его стоят полуобнажённые женщины, которых, как тюки, бросают в тюремную камеру, и сам комиссар Лабан предвкушает развесёлую ночь в тюрьме. Это последнее омрачает одержанную победу. Пересекая площадь Кастро Алвеса, он убедился, что в Баррокинье спокойно, правда, её патрулируют полицейские. Хорошо, что всё кончилось. Но ночь в то же время, не в пример комиссару Лабану, обещает быть для инспектора Котиаса беспокойной и тревожной.
И вот когда Элио Котиас отправился на покой, весть о насилии и арестах быстро распространяется по переулкам и улицам, проникает в кабаре и бары. Драматический рассказ о происшествии доходит до ушей доны Паулины де Соуза от одного из клиентов. Она вспоминает сказанное Огуном Пейше Мариньо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Алмерио поинтересовался, что она делала эти дни. Ах! Новостей полон рот, ей много надо ему рассказать. Она как натянутая струна, ни танец, ни беседа её не отвлекают.
— Знаешь, с кем я сегодня обедала? Потрясающее ела жаркое из курицы. Думаю, ни за что не догадаешься!
— С кем?
— С Вавой.
— Вава из Масиэла? Это опасный субъект. С каких пор ты с ним знакома?
— Только что познакомилась… Сейчас объясню… Но она не успела. Кто-то вбежал по лестнице и крикнул:
— В Баррокинье избивают женщин!
Тереза вырывается из объятий Алмерио, бросается вниз по лестнице, выскакивает на улицу. Булочник следует за ней, он не понимает, что происходит, но не желает оставлять женщину. На площади Ажуды они видят возбуждённых людей, спорящих друг с другом. На площади Кастро Алвеса их значительно больше. С Баррокиньи доносятся сирены полицейских машин. Тереза сбрасывает с ног туфли, чтобы быстрее бежать, она не замечает Алмерио, который следует за ней по пятам.
25
Мимо Терезы проносится машина, битком набитая арестованными, за ней — другая, ещё две стоят в Баррокинье, в них вталкивают остальных арестованных.
Сопротивление сломлено, конфликт был коротким и быстро погашенным. Из прибывших в Баррокинью машин высадились агенты и полицейские, оцепили улицу, ворвались в дома и стали избивать всех подряд. Кастеты гуляли по спинам бунтовщиц. Где это видано — оставлять без внимания приказы полиции? «Обломайте этих ослиц дубинками!» — приказал полицейский инспектор Элио Котиас, блюститель общественного порядка, выдающаяся личность. Несколько мужчин, находившихся в это время в домах свиданий, попытались прийти на помощь бунтовщицам, но и им досталось, и их арестовали. Многие женщины старались дать отпор прибывшим полицейским. Мария Петиско поцарапала и укусила детектива Далмо Коку, а негритянка Домингас, сильная как бык, дралась, пока не свалилась побеждённой. Агенты волокли женщин и заталкивали в полицейские машины. Урожай богатый, давненько за одну облаву не было схвачено столько проституток. Весёленькой будет эта ночь в тюрьме.
Добежав до начала Баррокиньи, Тереза видит Акасию, которую тащат два агента. Отчаянно ругаясь, старуха отбивается. Тереза бросается к ним. С револьвером в руке Живоглот вдруг замечает танцовщицу из «Цветка лотоса». Наконец-то наступил долгожданный час возмездия: эта мерзавка заплатит ему за нанесённое оскорбление!
Уже рядом с Терезой полицейский кричит, чтобы все разошлись. Живоглот тычет пальцем в Терезу:
— Вот она! Держите её, чтобы не ушла. Её, её самую!
Тереза, отбиваясь туфлями, попадает в висок полицейскому и прорывается вперёд, к Акасии. Живоглот наступает, Тереза оказывается между ним и ею раненным полицейским, ревущим от боли и злобы:
— Ты мне заплатишь, подлая сука!
И в этот самый момент отъезжает полицейская машина с арестованными и, отъезжая, разделяет полицейского и Терезу. А тут ещё откуда ни возьмись появляется какой-то седой старик с палкой и заслоняет собой Терезу, преграждая путь Живоглоту. Старик представительный, в белом льняном костюме, чилийской шляпе, трость с золотым набалдашником.
— Прочь с дороги, сволочь! — ревёт Живоглот, наставляя на него револьвер.
Старик, не обращая внимания, продолжает преграждать дорогу Живоглоту. Агент пытается оттолкнуть его, но не может сдвинуть с места. Тем временем Алмерио берёт такси, догоняет Терезу и затаскивает её внутрь. Она протестует:
— Забирают Акасию.
— Уже забрали. Хочешь туда же? Не будь глупой! Шофёр замечает:
— Никогда не видел подобного побоища. Бить женщину — последнее дело, трусость.
Исчез и старик, только его и видели. Что за старик? Сукин сын, преградил дорогу. Но старика так никто и не видел ни раньше, ни сейчас, ни потом.
Последняя машина с арестованными покидает Баррокинью. Полицейская сирена расчищает себе путь по площади Кастро Алвеса.
26
Агенты и полицейские вытаскивают из домов мебель, матрацы, постельное бельё, одежду, изображения святых, радиолы. Всё это громоздится перед дверями. Позже приехавшая полицейская грузовая машина собирает беспорядочно сваленные пожитки и увозит на Ладейру-до-Бакальяу и так же оставляет у дверей дома. Символически, но переселение сделано; как только хозяек пансиона выпустят на свободу, они позаботятся о перевозке остального — обстановки и предметов обихода. Приблизительно так комиссар Лабан сообщил инспектору Элио Котиасу о завершении забастовки. Спокойствие царит в припортовой зоне, сопротивление сломлено, очаг мятежа уничтожен. Если инспектор желает спать, пусть идёт, арестованных, и женщин, и мужчин, оставит комиссару, для него это будет развлечение. Ночь в тюрьме, инспектор, обещает быть весёлой.
27
Нет, в припортовой зоне не царит спокойствие, это заблуждение самодовольного и храброго комиссара. Слухи уже поползли по ней, разрастаются, наворачиваются, как снежный ком.
Полицейский инспектор Котиас отправляется домой, он заслужил отдых, но в глазах его стоят полуобнажённые женщины, которых, как тюки, бросают в тюремную камеру, и сам комиссар Лабан предвкушает развесёлую ночь в тюрьме. Это последнее омрачает одержанную победу. Пересекая площадь Кастро Алвеса, он убедился, что в Баррокинье спокойно, правда, её патрулируют полицейские. Хорошо, что всё кончилось. Но ночь в то же время, не в пример комиссару Лабану, обещает быть для инспектора Котиаса беспокойной и тревожной.
И вот когда Элио Котиас отправился на покой, весть о насилии и арестах быстро распространяется по переулкам и улицам, проникает в кабаре и бары. Драматический рассказ о происшествии доходит до ушей доны Паулины де Соуза от одного из клиентов. Она вспоминает сказанное Огуном Пейше Мариньо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142