Но вот о чём не могу рассказать, о том не могу, не просите. О жизни Терезы с доктором я сам ничего точно не знаю, а всё по слухам. Но вы, молодой человек, отправляйтесь в Эстансию, где они жили. Путешествие туда — прогулка, народ хороший, место прекрасное, это там, где сливаются реки Пиауи и Пиауитинга, рождая реку Реал, что отделяет штат Баию от штата Сержипе.
3
В тот воскресный вечер долгую и неожиданно возникшую беседу с Терезой доктор Эмилиано Гедес закончил так:
— Чего бы только я не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться. Конечно, и не будучи мне законной женой, ты значишь для меня очень много. — Слова его убаюкивали Терезу, как тихая музыка, знакомый голос неожиданно зазвучал робко: — Моя жена…
Такая робость подростка, волнение просителя, беспомощного существа были так несвойственны сильной личности доктора, привыкшего повелевать, уверенного в себе, прямого и твёрдого, дерзкого и надменного, когда того требовали обстоятельства, но всегда любезного и приветливого в обращении с дамами. Феодальный землевладелец, хозяин плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталист, банкир, президент административных советов предприятий, бакалавр права, он старший из Гедесов, тот, кому принадлежат сахарный завод в Кажазейрасе, Межштатный банк в Баии и Сержипе, акционерное общество «Эксимпортэкс», был подлинным хозяином всего, предприимчивым, смелым, властным, щедрым. И слова, и тон, которым они были сказаны, растрогали Терезу.
Здесь, в Эстансии, среди высоких раскидистых питангейр, полная луна высвечивала плоды манго, авокадо и кажу, дуновение ветерка с реки Пиауитинги волнами приносило аромат пышно цветущих гардений. После только что сказанного, сказанного с горечью, злостью и страстью, того, что он не доверил бы ни родственнику, ни другу, ни компаньону, ну а уж Тереза и не предполагала услышать (хотя о многом догадывалась), доктор крепко обнял её и, целуя в губы, сказал:
— Тереза, моя жизнь, ты у меня одна на всём белом свете…
И тут же встал, высокий, как питангейра: дерево с густой листвой, дающее гостеприимную тень. Последние шесть лет посеребрили его пышные усы и густую шевелюру, но лицо оставили без морщин, а проницательные живые глаза и стройная фигура никак не говорили про уже исполнившиеся шестьдесят четыре года. С застенчивой улыбкой, столь отличной от той, когда он громко смеётся, доктор Эмилиано пристально всматривается в освещённое лунным светом лицо Терезы, как бы прося прощения за случайно прозвучавшие нотки горечи, печали и даже гнева в его любовном признании, а ведь это было признание в чистой, искренней и горячей любви.
Тереза продолжала лежать в гамаке, она была так тронута услышанными словами, что сердце её наполнилось нежностью, а глаза влагой. Ей так много хочется ему сказать о своей любви, но слов не хватает, хотя за эти шесть лет, прожитые с ним бок о бок, она говорить научилась. Тереза берёт протянутую ей руку и, поднявшись с гамака, бросается в объятия доктора Эмилиано, подставляя ему губы для поцелуя, так как же ей его называть: муж, любовник, отец, друг, мой сын?… «Положи ко мне на грудь голову, любовь моя…» Столько чувств обуревает её: уважение, благодарность, нежность, любовь, но только не сострадание! Нет, сострадания он не ждёт и не примет; он, эта твёрдая скала? Любовь, да, любовь и преданность, но как обо всём этом сказать: «Положи ко мне на грудь голову и отдохни, любовь моя».
Кроме пьянящего аромата гардений, Тереза чувствует тонкий аромат мужского одеколона, который исходит от груди доктора и который за эти годы она так полюбила, за эти годы жизни с ним она открыла и полюбила многое. Оторвавшись от его губ, Тереза говорит: «Эмилиано, любовь моя, Эмилиано!» — и для него это много, ведь за все эти годы она всегда обращалась к нему не иначе как «сеньор» и никогда не говорила «ты», разве что в минуты близости произносила слова Любви. Теперь, как видно, последние препятствия рухнули.
— Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы ты ни была.
— Хорошо, Эмилиано.
Шесть лет прошло с тех пор, как он взял её из пансиона Габи.
В свои шестьдесят четыре года доктор Эмилиано Гедес легко, как молодой, берёт Терезу на руки и несёт при лунном свете в благоухании гардений в комнату.
Однажды вот так же её несли под дождём на ферме капитана, то была её первая брачная ночь, но обручилась-то она с обманом, ложью и предательством. Сегодняшней же ночи, так похожей на брачную, предшествовали долгие годы совместной жизни, духовной и телесной близости. «Чего бы я только не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться». Нет, не любовница, не содержанка, а супруга, настоящая супруга.
За шесть лет жизни, с той самой ночи, когда Эмилиано, посадив Терезу на круп лошади, увёз её из пансиона Габи, не было у них ни одной, когда бы они оба не чувствовали полного и подлинного удовлетворения друг другом. Но в эту ночь, напоённую ароматом гардений, в ночь признаний и особой близости после того, как доктор открыл ей своё сердце, Тереза стала его опорой, целительным бальзамом, радостью, утешением в печали и одиночестве, её квартира любовницы преобразилась в домашний очаг, а она, его хозяйка, стала единственной и необходимой супругой доктора, примирив его с жизнью, но эта же особая нежность сделала их близость последней.
Какое-то время они резвились, как новобрачные, и ласкали друг друга. Потом, когда доктор встал над ней, любуясь её наготой, Тереза вспомнила, как увидела его впервые на ферме капитана. Он приехал верхом на горячем породистом коне, в правой его руке был кнут с серебряной рукояткой, левой он приглаживал усы, обжигая её взглядом, — похоже, уже тогда она полюбила его; будучи рабой, умирающей от страха, она всё же взглянула на него. Впервые взглянула на мужчину.
Любуясь наготой Терезы, доктор Эмилиано Гедес покрывал её поцелуями, она же притянула его к себе, и, отдавшись друг другу, они понеслись, покрывая расстояния, по берегам рек и озёр, по горам, дорогам, тропинкам, под луной и солнцем, в жару и в холод, до тех пор, пока в долгом поцелуе не слились их губы. «Ах, моя любовь, Эмилиано», — сказала Тереза, испытывая высшее наслаждение. «Ах, Тереза!» — восклицает доктор и замертво падает ей на плечо.
4
Почувствовав тяжесть смерти у себя на груди и услышав то ли любовный стон, то ли предсмертный хрип, Тереза тут же спрыгнула с постели. И вот перед ней неподвижный, бездыханный Эмилиано, а она вся — в только что испытанных чувствах и никак не придёт в себя. У неё нет сил кричать, звать на помощь, её губы, грудь, шея — всё запачкано кровью, и время неподходящее — ночь; даже в смерти доктор Эмилиано Гедес остался верен себе — ушёл с миром, когда все мирно спят.
За какие-т? секунды Тереза вдруг поняла, что проклята жизнью, и обезумела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
3
В тот воскресный вечер долгую и неожиданно возникшую беседу с Терезой доктор Эмилиано Гедес закончил так:
— Чего бы только я не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться. Конечно, и не будучи мне законной женой, ты значишь для меня очень много. — Слова его убаюкивали Терезу, как тихая музыка, знакомый голос неожиданно зазвучал робко: — Моя жена…
Такая робость подростка, волнение просителя, беспомощного существа были так несвойственны сильной личности доктора, привыкшего повелевать, уверенного в себе, прямого и твёрдого, дерзкого и надменного, когда того требовали обстоятельства, но всегда любезного и приветливого в обращении с дамами. Феодальный землевладелец, хозяин плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталист, банкир, президент административных советов предприятий, бакалавр права, он старший из Гедесов, тот, кому принадлежат сахарный завод в Кажазейрасе, Межштатный банк в Баии и Сержипе, акционерное общество «Эксимпортэкс», был подлинным хозяином всего, предприимчивым, смелым, властным, щедрым. И слова, и тон, которым они были сказаны, растрогали Терезу.
Здесь, в Эстансии, среди высоких раскидистых питангейр, полная луна высвечивала плоды манго, авокадо и кажу, дуновение ветерка с реки Пиауитинги волнами приносило аромат пышно цветущих гардений. После только что сказанного, сказанного с горечью, злостью и страстью, того, что он не доверил бы ни родственнику, ни другу, ни компаньону, ну а уж Тереза и не предполагала услышать (хотя о многом догадывалась), доктор крепко обнял её и, целуя в губы, сказал:
— Тереза, моя жизнь, ты у меня одна на всём белом свете…
И тут же встал, высокий, как питангейра: дерево с густой листвой, дающее гостеприимную тень. Последние шесть лет посеребрили его пышные усы и густую шевелюру, но лицо оставили без морщин, а проницательные живые глаза и стройная фигура никак не говорили про уже исполнившиеся шестьдесят четыре года. С застенчивой улыбкой, столь отличной от той, когда он громко смеётся, доктор Эмилиано пристально всматривается в освещённое лунным светом лицо Терезы, как бы прося прощения за случайно прозвучавшие нотки горечи, печали и даже гнева в его любовном признании, а ведь это было признание в чистой, искренней и горячей любви.
Тереза продолжала лежать в гамаке, она была так тронута услышанными словами, что сердце её наполнилось нежностью, а глаза влагой. Ей так много хочется ему сказать о своей любви, но слов не хватает, хотя за эти шесть лет, прожитые с ним бок о бок, она говорить научилась. Тереза берёт протянутую ей руку и, поднявшись с гамака, бросается в объятия доктора Эмилиано, подставляя ему губы для поцелуя, так как же ей его называть: муж, любовник, отец, друг, мой сын?… «Положи ко мне на грудь голову, любовь моя…» Столько чувств обуревает её: уважение, благодарность, нежность, любовь, но только не сострадание! Нет, сострадания он не ждёт и не примет; он, эта твёрдая скала? Любовь, да, любовь и преданность, но как обо всём этом сказать: «Положи ко мне на грудь голову и отдохни, любовь моя».
Кроме пьянящего аромата гардений, Тереза чувствует тонкий аромат мужского одеколона, который исходит от груди доктора и который за эти годы она так полюбила, за эти годы жизни с ним она открыла и полюбила многое. Оторвавшись от его губ, Тереза говорит: «Эмилиано, любовь моя, Эмилиано!» — и для него это много, ведь за все эти годы она всегда обращалась к нему не иначе как «сеньор» и никогда не говорила «ты», разве что в минуты близости произносила слова Любви. Теперь, как видно, последние препятствия рухнули.
— Никогда больше не называй меня сеньором. Где бы ты ни была.
— Хорошо, Эмилиано.
Шесть лет прошло с тех пор, как он взял её из пансиона Габи.
В свои шестьдесят четыре года доктор Эмилиано Гедес легко, как молодой, берёт Терезу на руки и несёт при лунном свете в благоухании гардений в комнату.
Однажды вот так же её несли под дождём на ферме капитана, то была её первая брачная ночь, но обручилась-то она с обманом, ложью и предательством. Сегодняшней же ночи, так похожей на брачную, предшествовали долгие годы совместной жизни, духовной и телесной близости. «Чего бы я только не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться». Нет, не любовница, не содержанка, а супруга, настоящая супруга.
За шесть лет жизни, с той самой ночи, когда Эмилиано, посадив Терезу на круп лошади, увёз её из пансиона Габи, не было у них ни одной, когда бы они оба не чувствовали полного и подлинного удовлетворения друг другом. Но в эту ночь, напоённую ароматом гардений, в ночь признаний и особой близости после того, как доктор открыл ей своё сердце, Тереза стала его опорой, целительным бальзамом, радостью, утешением в печали и одиночестве, её квартира любовницы преобразилась в домашний очаг, а она, его хозяйка, стала единственной и необходимой супругой доктора, примирив его с жизнью, но эта же особая нежность сделала их близость последней.
Какое-то время они резвились, как новобрачные, и ласкали друг друга. Потом, когда доктор встал над ней, любуясь её наготой, Тереза вспомнила, как увидела его впервые на ферме капитана. Он приехал верхом на горячем породистом коне, в правой его руке был кнут с серебряной рукояткой, левой он приглаживал усы, обжигая её взглядом, — похоже, уже тогда она полюбила его; будучи рабой, умирающей от страха, она всё же взглянула на него. Впервые взглянула на мужчину.
Любуясь наготой Терезы, доктор Эмилиано Гедес покрывал её поцелуями, она же притянула его к себе, и, отдавшись друг другу, они понеслись, покрывая расстояния, по берегам рек и озёр, по горам, дорогам, тропинкам, под луной и солнцем, в жару и в холод, до тех пор, пока в долгом поцелуе не слились их губы. «Ах, моя любовь, Эмилиано», — сказала Тереза, испытывая высшее наслаждение. «Ах, Тереза!» — восклицает доктор и замертво падает ей на плечо.
4
Почувствовав тяжесть смерти у себя на груди и услышав то ли любовный стон, то ли предсмертный хрип, Тереза тут же спрыгнула с постели. И вот перед ней неподвижный, бездыханный Эмилиано, а она вся — в только что испытанных чувствах и никак не придёт в себя. У неё нет сил кричать, звать на помощь, её губы, грудь, шея — всё запачкано кровью, и время неподходящее — ночь; даже в смерти доктор Эмилиано Гедес остался верен себе — ушёл с миром, когда все мирно спят.
За какие-т? секунды Тереза вдруг поняла, что проклята жизнью, и обезумела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142