Ничего, кроме постели и огня, разведенного под белыми камнями очага. Жар, исходивший от них, обжигал.
— У вас была лихорадка, — сказал незнакомец. — Я ее вылечил.
Шэнноу лег поудобнее и тотчас заснул.
Когда он проснулся, старик все так же сидел возле него. Одет он был в куртку из овчины без всяких украшений и штаны из кожи, мягкой, точно ткань. Совершенно лысая макушка, но волосы ниже были густыми, волнистыми и почти достигали плеч. Лицо, решил Шэнноу, доброе, а зубы на редкость белые и ровные.
— Кто вы? — спросил Шэнноу.
— Я уже давно не пользуюсь своим именем, а здесь меня зовут Каритас.
— Я Шэнноу. Что со мной?
— Полагаю, у вас треснул череп, мистер Шэнноу. Вам было очень плохо. Мы все боялись за вас.
— Все?
— Вас сюда привез юный Села. Вы спасли ему жизнь в восточном лесу.
— А второй мальчик?
— Он не вернулся, мистер Шэнноу. Боюсь, его снова схватили.
— Мои пистолеты и седельные сумки?
— В целости и сохранности. Интересные пистолеты, если мне позволено так сказать. Копии кольта тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Оригинал был превосходным оружием по меркам капсюльных пистолетов.
— Это лучшие пистолеты в мире, мистер Каритас.
— Просто Каритас, и да, полагаю, вы правы — ведь пока еще никто не открыл Смит и Вессон сорок четвертого калибра в русском варианте, и уж тем более люгер тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Сам я всегда высоко ставил браунинг. Как вы себя чувствуете?
— Не очень, — признался Шэнноу.
— Вы чуть не умерли, друг мой. Лихорадка была очень сильной, не говоря уж о тяжелом сотрясении мозга. Не понимаю, как вам после такого удара удалось сохранить сознание, хотя бы на короткий срок.
— Я не помню, как меня ударили.
— Вполне естественно. За вашей лошадью ухаживают со всем старанием. Наши мальчики впервые увидели лошадь, и тем не менее Села привез вас сюда, проскакав всю дорогу, словно кентавр. Невольно начинаешь верить в генетическую память.
— Вы говорите загадками.
— Верно. И утомляю вас. Отдыхайте, поговорим утром.
Шэнноу уплыл во тьму, а проснувшись, увидел возле своей постели молодую женщину. Она накормила его бульоном и обтерла тряпками, смоченными в прохладной воде. Когда она ушла, вошел Каритас.
— Вижу, вам стало лучше, у вас хороший цвет лица, мистер Шэнноу. — Старик позвал, и в Землянку Лихорадок спустились двое мужчин помоложе. — Отнесите?ка мистера Шэнноу на солнечный свет. Он будет ему полезен.
Они подхватили нагого Шэнноу на руки, вынесли из землянки и уложили на одеяла под лиственным навесом. Несколько игравших поблизости детей уставились на незнакомца широко раскрытыми глазами. Шэнноу поглядел вокруг: более тридцати хижин, слева по голубым и розовым камешкам весело журчал ручей.
— Красиво, верно? — спросил Каритас. — Люблю это место. Истинный рай, если бы не канны.
— Канны?
— Каннибалы, мистер Шэнноу.
— Да?да, помню.
— В сущности, очень печально. Такими их сделали Прежние, загрязнив сушу и море. Канны были обречены на вымирание. Они явились сюда двести лет назад, когда начались моровые поветрия. Меня тогда здесь еще не было, не то я посоветовал бы им держаться отсюда подальше. Тогда камни по ночам светились, и ничто живое не могло выжить. У нас до сих пор высок процент раковых заболеваний, однако основному воздействию, видимо, подвергаются мозг и железы внутренней секреции. Некоторые регрессируют. У других развиваются редкие экстрасенсорные способности. А некоторые из нас просто словно бы живут вечно.
Шэнноу решил, что старик — сумасшедший, и закрыл глаза. Боль в висках усилилась.
— Мой милый, — сказал Каритас, — извините меня. Элла, принеси коку.
К ним подошла молодая женщина с деревянной чашкой, в которой колыхалась темная жидкость.
— Выпейте?ка, мистер Шэнноу.
Он послушался. Жидкость оказалась горькой, и он поперхнулся, но несколько секунд спустя боль в голове притупилась, а потом и совсем прошла.
— Так?то лучше! Мистер Шэнноу, я взял на себя смелость осмотреть ваш багаж, и, как вижу, вы читаете Библию.
— Да. А вы?
— Почитывал, пока вы были без сознания. Давненько я не видел Библии. В том, что после падения сохранилось порядочно экземпляров, ничего особенно удивительного нет. Она ведь оставалась бестселлером каждый день каждого года. Не удивлюсь, если Библий больше, чем людей.
— Значит, вы неверующий?
— Напротив, мистер Шэнноу. Тот, кто наблюдает конец мира, очень быстро обретает веру.
Шэнноу приподнялся и сел.
— Всякий раз, когда вы говорите, я почти понимаю вас, но затем вы словно переноситесь куда?то еще. Люгеры, кольты, бестселлеры… Я не понимаю, о чем идет речь.
— Естественно, мой мальчик. Разве не сказано в Библии: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут вспоминаемы и не придут на сердце»?
— Вот первое из всего вами сказанного, что я понял. Где фургоны?
— Какие фургоны, мистер Шэнноу?
— Я ехал с караваном.
— Мне о нем ничего не известно, но, когда поправитесь, вы сможете отыскать его.
— Ваше имя мне знакомо, — сказал Шэнноу, — но я никак не могу сообразить, почему.
— Каритас. Любовь по?гречески. Если я говорю голосами человеческими и ангельскими, а каритас не имею… милосердия, любви… Вспомнили?
— Мой отец повторял это, — сказал Шэнноу с улыбкой. — Вера, Надежда и Каритас. Да?да.
— Вам следует почаще улыбаться, мистер Шэнноу, это вам очень идет. Скажите, сэр, почему вы рисковали жизнью ради моих малышей?
Шэнноу пожал плечами.
— Если этот вопрос требует ответа, я его не знаю У меня не было выбора.
— Я решил, что вы мне нравитесь, мистер Шэнноу. Наши дети называют вас Громобоем и считают, что вы, быть может, какой?то бог. Что я — бог, они знают и думают, что вы, быть может, бог смерти.
— Я человек, Каритас. Вы это знаете. Объясните им.
— Божественность не тот дар, мистер Шэнноу, от которого небрежно отказываются. Вы станете героем их легенд до конца времен — поражая каннов громами, спасая их принцев. В один прекрасный день они, возможно, начнут вам молиться.
— Это будет богохульством.
— Только если отнестись к этому серьезно. Но ведь вы же не Калигула. Вы голодны?
— От вашей болтовни у меня голова пошла кругом. Давно вы здесь?
— В этом поселке? Примерно одиннадцать лет. И вы должны извинить меня за болтовню, мистер Шэнноу. Я один из последних людей погибшей расы, и порой мое одиночество безмерно. Я нашел ответы на вопросы, которые ставили людей в тупик тысячу лет. И нет никого, кому я мог бы их сообщить. У меня есть лишь это маленькое племя; некогда они были эскимосами, а теперь служат пищей для каннов. Это невыносимо, мистер Шэнноу.
— Откуда вы, мистер Каритас?
— Из Лондона, мистер Шэнноу.
— Где это отсюда — на севере, на юге?
— По моим расчетам, сэр, на севере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— У вас была лихорадка, — сказал незнакомец. — Я ее вылечил.
Шэнноу лег поудобнее и тотчас заснул.
Когда он проснулся, старик все так же сидел возле него. Одет он был в куртку из овчины без всяких украшений и штаны из кожи, мягкой, точно ткань. Совершенно лысая макушка, но волосы ниже были густыми, волнистыми и почти достигали плеч. Лицо, решил Шэнноу, доброе, а зубы на редкость белые и ровные.
— Кто вы? — спросил Шэнноу.
— Я уже давно не пользуюсь своим именем, а здесь меня зовут Каритас.
— Я Шэнноу. Что со мной?
— Полагаю, у вас треснул череп, мистер Шэнноу. Вам было очень плохо. Мы все боялись за вас.
— Все?
— Вас сюда привез юный Села. Вы спасли ему жизнь в восточном лесу.
— А второй мальчик?
— Он не вернулся, мистер Шэнноу. Боюсь, его снова схватили.
— Мои пистолеты и седельные сумки?
— В целости и сохранности. Интересные пистолеты, если мне позволено так сказать. Копии кольта тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Оригинал был превосходным оружием по меркам капсюльных пистолетов.
— Это лучшие пистолеты в мире, мистер Каритас.
— Просто Каритас, и да, полагаю, вы правы — ведь пока еще никто не открыл Смит и Вессон сорок четвертого калибра в русском варианте, и уж тем более люгер тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Сам я всегда высоко ставил браунинг. Как вы себя чувствуете?
— Не очень, — признался Шэнноу.
— Вы чуть не умерли, друг мой. Лихорадка была очень сильной, не говоря уж о тяжелом сотрясении мозга. Не понимаю, как вам после такого удара удалось сохранить сознание, хотя бы на короткий срок.
— Я не помню, как меня ударили.
— Вполне естественно. За вашей лошадью ухаживают со всем старанием. Наши мальчики впервые увидели лошадь, и тем не менее Села привез вас сюда, проскакав всю дорогу, словно кентавр. Невольно начинаешь верить в генетическую память.
— Вы говорите загадками.
— Верно. И утомляю вас. Отдыхайте, поговорим утром.
Шэнноу уплыл во тьму, а проснувшись, увидел возле своей постели молодую женщину. Она накормила его бульоном и обтерла тряпками, смоченными в прохладной воде. Когда она ушла, вошел Каритас.
— Вижу, вам стало лучше, у вас хороший цвет лица, мистер Шэнноу. — Старик позвал, и в Землянку Лихорадок спустились двое мужчин помоложе. — Отнесите?ка мистера Шэнноу на солнечный свет. Он будет ему полезен.
Они подхватили нагого Шэнноу на руки, вынесли из землянки и уложили на одеяла под лиственным навесом. Несколько игравших поблизости детей уставились на незнакомца широко раскрытыми глазами. Шэнноу поглядел вокруг: более тридцати хижин, слева по голубым и розовым камешкам весело журчал ручей.
— Красиво, верно? — спросил Каритас. — Люблю это место. Истинный рай, если бы не канны.
— Канны?
— Каннибалы, мистер Шэнноу.
— Да?да, помню.
— В сущности, очень печально. Такими их сделали Прежние, загрязнив сушу и море. Канны были обречены на вымирание. Они явились сюда двести лет назад, когда начались моровые поветрия. Меня тогда здесь еще не было, не то я посоветовал бы им держаться отсюда подальше. Тогда камни по ночам светились, и ничто живое не могло выжить. У нас до сих пор высок процент раковых заболеваний, однако основному воздействию, видимо, подвергаются мозг и железы внутренней секреции. Некоторые регрессируют. У других развиваются редкие экстрасенсорные способности. А некоторые из нас просто словно бы живут вечно.
Шэнноу решил, что старик — сумасшедший, и закрыл глаза. Боль в висках усилилась.
— Мой милый, — сказал Каритас, — извините меня. Элла, принеси коку.
К ним подошла молодая женщина с деревянной чашкой, в которой колыхалась темная жидкость.
— Выпейте?ка, мистер Шэнноу.
Он послушался. Жидкость оказалась горькой, и он поперхнулся, но несколько секунд спустя боль в голове притупилась, а потом и совсем прошла.
— Так?то лучше! Мистер Шэнноу, я взял на себя смелость осмотреть ваш багаж, и, как вижу, вы читаете Библию.
— Да. А вы?
— Почитывал, пока вы были без сознания. Давненько я не видел Библии. В том, что после падения сохранилось порядочно экземпляров, ничего особенно удивительного нет. Она ведь оставалась бестселлером каждый день каждого года. Не удивлюсь, если Библий больше, чем людей.
— Значит, вы неверующий?
— Напротив, мистер Шэнноу. Тот, кто наблюдает конец мира, очень быстро обретает веру.
Шэнноу приподнялся и сел.
— Всякий раз, когда вы говорите, я почти понимаю вас, но затем вы словно переноситесь куда?то еще. Люгеры, кольты, бестселлеры… Я не понимаю, о чем идет речь.
— Естественно, мой мальчик. Разве не сказано в Библии: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут вспоминаемы и не придут на сердце»?
— Вот первое из всего вами сказанного, что я понял. Где фургоны?
— Какие фургоны, мистер Шэнноу?
— Я ехал с караваном.
— Мне о нем ничего не известно, но, когда поправитесь, вы сможете отыскать его.
— Ваше имя мне знакомо, — сказал Шэнноу, — но я никак не могу сообразить, почему.
— Каритас. Любовь по?гречески. Если я говорю голосами человеческими и ангельскими, а каритас не имею… милосердия, любви… Вспомнили?
— Мой отец повторял это, — сказал Шэнноу с улыбкой. — Вера, Надежда и Каритас. Да?да.
— Вам следует почаще улыбаться, мистер Шэнноу, это вам очень идет. Скажите, сэр, почему вы рисковали жизнью ради моих малышей?
Шэнноу пожал плечами.
— Если этот вопрос требует ответа, я его не знаю У меня не было выбора.
— Я решил, что вы мне нравитесь, мистер Шэнноу. Наши дети называют вас Громобоем и считают, что вы, быть может, какой?то бог. Что я — бог, они знают и думают, что вы, быть может, бог смерти.
— Я человек, Каритас. Вы это знаете. Объясните им.
— Божественность не тот дар, мистер Шэнноу, от которого небрежно отказываются. Вы станете героем их легенд до конца времен — поражая каннов громами, спасая их принцев. В один прекрасный день они, возможно, начнут вам молиться.
— Это будет богохульством.
— Только если отнестись к этому серьезно. Но ведь вы же не Калигула. Вы голодны?
— От вашей болтовни у меня голова пошла кругом. Давно вы здесь?
— В этом поселке? Примерно одиннадцать лет. И вы должны извинить меня за болтовню, мистер Шэнноу. Я один из последних людей погибшей расы, и порой мое одиночество безмерно. Я нашел ответы на вопросы, которые ставили людей в тупик тысячу лет. И нет никого, кому я мог бы их сообщить. У меня есть лишь это маленькое племя; некогда они были эскимосами, а теперь служат пищей для каннов. Это невыносимо, мистер Шэнноу.
— Откуда вы, мистер Каритас?
— Из Лондона, мистер Шэнноу.
— Где это отсюда — на севере, на юге?
— По моим расчетам, сэр, на севере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87