— Дай мне иголку и нитки! — потребовал Села.
Шэнноу заморгал, потом сунул руку в седельную сумку и протянул ему кожаный мешочек.
Почти час Села провозился с ранами и в заключение сшил и пришил на место лохмотья щеки. Тем временем Шэнноу спешился и расседлал лошадей. Он продолжал молчать, сложил очаг из камней, выдрал траву вокруг и разжег костер. Села пощупал пульс раненого. Он был слабым, но ровным.
Закутав раненого в одеяла, он сел рядом с Шэнноу у огня.
— Почему? — спросил Шэнноу.
— Что — почему?
— Почему ты его спас?
— Не понимаю, — сказал Села. — Его спас ты, убив льва.
— В ту минуту я не знал, кто он был… кто он такой.
— Он человек, — заявил Села.
— Он твой враг, малый. Может, даже это он убил Куропет или пригвоздил Каритаса к дереву.
— Когда он очнется, я его спрошу.
— И как поступишь?
— Если он правда был среди тех, кто напал на наш поселок, я выхожу его, а когда он окрепнет, мы вступим в бой.
— Ты городишь вздор, малый.
— Может быть, но Каритас всегда учил нас слушаться своих чувств, особенно сострадания. Я хочу убивать исчадий, я же сказал так в тот день, когда мы нашли моих убитыми. Но ведь это совсем другое: это храбрец, который дрался со львом, не имея ничего, кроме ножа. Кто знает,, он мог бы взять верх сам, не вмешайся ты.
— Не понимаю, — Шэнноу покачал головой. — Ты же в поселке убивал исчадий, хотя они спали. В чем разница?
— Я поступил так, чтобы спасти моих. И потерпел неудачу. Я не жалею, что убил тех, но этого я убить не могу — пока.
— Так отойди, и я выстрелю ему в ухо.
— Нет! — решительно сказал мальчик. — Его жизнь теперь принадлежит мне, как моя — тебе.
— Хорошо, — ответил Шэнноу. — Не стану больше спорить. Возможно, ночью он умрет. Ты хотя бы забрал его пистолет?
— Нет, не забрал, — раздался незнакомый голос, и Села, обернувшись, увидел, что раненый приподнялся на локте и навел пистолет на Шэнноу. Иерусалимец поднял голову, его глаза блеснули в свете костра, и Села понял, что он готов выхватить свое оружие.
— Нет! — закричал он и встал между ними. — Положи пистолет, — сказал он исчадию.
Их взгляды встретились, и раненый сумел искривить губы в улыбке.
— Он прав, малый. Ты дурак, — произнес он медленно, спустил затвор с боевого взвода и снова лег.
Села рывком обернулся к Шэнноу, но Иерусалимец уже отошел от костра и опустился на камень с Библией в руках. Села, который обычно не тревожил его в такие минуты, все?таки осторожно подошел к нему. Шэнноу поднял голову, мягко улыбнулся и начал читать в серебристом свете луны. Сначала Села плохо его понимал, потому что многие слова были ему незнакомы, но потом разобрался, о чем речь. Выходило, что какого?то человека ограбили и бросили замертво, а мимо проходили люди, но не предлагали ему помощи. Наконец один человек подошел к нему и отнес в безопасное место. Этот последний человек, объяснил Шэнноу, был из племени, которое все ненавидели и боялись.
— Так о чем же все это? — спросил Села.
— По?моему, о том, что во всех людях есть что?то хорошее. Хотя ты придал притче новый поворот, так как спас ты самаритянина. Надеюсь, тебе не придется пожалеть об этом.
— А что это за книга?
— Это история народа, давно исчезнувшего, и Она — Слово Божие на все века.
— И она дарит тебе мир, Шэнноу?
— Нет, Она меня терзает.
— Она дает тебе силы?
— Нет, Она делает меня слабее.
— Так для чего ты ее читаешь?
— Потому что без Нее остается только бессмысленное существование в страданиях и скорби, завершающееся смертью. К чему бы мы стремились?
— К тому, чтобы быть счастливыми, Шэнноу. Растить детей, знать радость.
— В моей жизни было мало радости, Села. Но скоро настанет день, когда я снова ее вкушу.
— Благодаря твоему Богу?
— Нет… благодаря моей женщине.
Бетик лежал, ощущая натяжение швов и слабость — от потери крови, подумал он. Ему было непонятно, почему мальчик хотел его спасти, и почему мужчина согласился. Но, как бы то ни было, он остался жив, и пока надо довольствоваться этим. От львиного рева его конь шарахнулся, и он успел сделать только один выстрел, когда зверь был уже в прыжке. Пуля только оцарапала льву бок, и тут же он вылетел из седла. Он не помнил, как вытащил нож, однако с кристальной ясностью помнил, как вдруг на серо?стальном мерине появился мужчина с безжалостными глазами. Он даже четко заметил, что наведенный на льва пистолет был адским.
И теперь, лежа под звездным куполом, Бетик без всякого труда нашел ответ: мужчина был одним из тех, кто несколько недель назад напал на Пирователей Кабрика, убив более восьмидесяти молодых воинов за одну ночь… А потому его согласие оставить Бетика в живых выглядело еще более странным.
Пока он размышлял над этим, к нему подошел мальчик, Села.
— Как твои раны?
— Ты хорошо их обработал. Они заживут.
— Я поставил вариться мясо. Отвар поспособствует обновлению твоей крови.
— Почему? Почему ты заботишься обо мне?
Села пожал плечами, предпочитая обойтись без объяснений.
— Я не участвовал в нападении на твое селение, — сказал Бетик. — Хотя это было только делом случая.
— В таком случае, исчадие, скажи мне, зачем им понадобилось истребить мое племя?
— Наши жрецы сумели бы ответить на этот вопрос лучше меня. Мы — избранники. Нам повелено населить земли, убивая каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка, которые нам встретятся. Жрецы говорят, что так мы обережем чистоту нашей веры.
— Как может младенец угрожать вашей вере?
— Не знаю. Нет, правда. Я не убил ни одного младенца, ни одного ребенка, хотя и видел, как их убивали. Спроси наших жрецов, если повстречаешься с ними.
— Такая жестокость выше моего понимания, — сказал Села.
— Мое имя Бетик. А твое?
— Села.
— А твоего друга?
— Он Шэнноу, Громобой.
— Шэнноу… Я слышал это имя.
— Он велик душой и могучий воин. И убил многих ваших.
— А теперь охотятся на него.
— Ты?
— Нет, — сказал Бетик. — Но Владыка Аваддон объявил его нечистым, а это значит, что его должно сжечь. Зелоты уже в пути, а им дарованы особые силы. Они его найдут.
— И тогда, Бетик, он перебьет их.
Бетик улыбнулся.
— Он не бог, Села. Зелоты с ним расправятся, как расправились со мной.
— На тебя охотятся?
— Мне надо поспать. Поговорим завтра.
Бетик пробудился на рассвете. Раны разболелись, прервав его тревожный сон. Вверху небо было ясным, и в нем кружила черная ворона, ныряя, выписывая петли. Он сел и вздрогнул от боли в швах на лице. Шэнноу не спал. Он сидел неподвижно, облитый светом зари, и читал обтянутую кожей книгу. Ее страницы блестели золотом по краям. Бетик заметил, что Шэнноу — весь напряжение, что его правая рука почти касается пистолета, лежащего рядом с ним на камне. Бетик еле удержался от улыбки — слишком в большую боль она ему обошлась бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Шэнноу заморгал, потом сунул руку в седельную сумку и протянул ему кожаный мешочек.
Почти час Села провозился с ранами и в заключение сшил и пришил на место лохмотья щеки. Тем временем Шэнноу спешился и расседлал лошадей. Он продолжал молчать, сложил очаг из камней, выдрал траву вокруг и разжег костер. Села пощупал пульс раненого. Он был слабым, но ровным.
Закутав раненого в одеяла, он сел рядом с Шэнноу у огня.
— Почему? — спросил Шэнноу.
— Что — почему?
— Почему ты его спас?
— Не понимаю, — сказал Села. — Его спас ты, убив льва.
— В ту минуту я не знал, кто он был… кто он такой.
— Он человек, — заявил Села.
— Он твой враг, малый. Может, даже это он убил Куропет или пригвоздил Каритаса к дереву.
— Когда он очнется, я его спрошу.
— И как поступишь?
— Если он правда был среди тех, кто напал на наш поселок, я выхожу его, а когда он окрепнет, мы вступим в бой.
— Ты городишь вздор, малый.
— Может быть, но Каритас всегда учил нас слушаться своих чувств, особенно сострадания. Я хочу убивать исчадий, я же сказал так в тот день, когда мы нашли моих убитыми. Но ведь это совсем другое: это храбрец, который дрался со львом, не имея ничего, кроме ножа. Кто знает,, он мог бы взять верх сам, не вмешайся ты.
— Не понимаю, — Шэнноу покачал головой. — Ты же в поселке убивал исчадий, хотя они спали. В чем разница?
— Я поступил так, чтобы спасти моих. И потерпел неудачу. Я не жалею, что убил тех, но этого я убить не могу — пока.
— Так отойди, и я выстрелю ему в ухо.
— Нет! — решительно сказал мальчик. — Его жизнь теперь принадлежит мне, как моя — тебе.
— Хорошо, — ответил Шэнноу. — Не стану больше спорить. Возможно, ночью он умрет. Ты хотя бы забрал его пистолет?
— Нет, не забрал, — раздался незнакомый голос, и Села, обернувшись, увидел, что раненый приподнялся на локте и навел пистолет на Шэнноу. Иерусалимец поднял голову, его глаза блеснули в свете костра, и Села понял, что он готов выхватить свое оружие.
— Нет! — закричал он и встал между ними. — Положи пистолет, — сказал он исчадию.
Их взгляды встретились, и раненый сумел искривить губы в улыбке.
— Он прав, малый. Ты дурак, — произнес он медленно, спустил затвор с боевого взвода и снова лег.
Села рывком обернулся к Шэнноу, но Иерусалимец уже отошел от костра и опустился на камень с Библией в руках. Села, который обычно не тревожил его в такие минуты, все?таки осторожно подошел к нему. Шэнноу поднял голову, мягко улыбнулся и начал читать в серебристом свете луны. Сначала Села плохо его понимал, потому что многие слова были ему незнакомы, но потом разобрался, о чем речь. Выходило, что какого?то человека ограбили и бросили замертво, а мимо проходили люди, но не предлагали ему помощи. Наконец один человек подошел к нему и отнес в безопасное место. Этот последний человек, объяснил Шэнноу, был из племени, которое все ненавидели и боялись.
— Так о чем же все это? — спросил Села.
— По?моему, о том, что во всех людях есть что?то хорошее. Хотя ты придал притче новый поворот, так как спас ты самаритянина. Надеюсь, тебе не придется пожалеть об этом.
— А что это за книга?
— Это история народа, давно исчезнувшего, и Она — Слово Божие на все века.
— И она дарит тебе мир, Шэнноу?
— Нет, Она меня терзает.
— Она дает тебе силы?
— Нет, Она делает меня слабее.
— Так для чего ты ее читаешь?
— Потому что без Нее остается только бессмысленное существование в страданиях и скорби, завершающееся смертью. К чему бы мы стремились?
— К тому, чтобы быть счастливыми, Шэнноу. Растить детей, знать радость.
— В моей жизни было мало радости, Села. Но скоро настанет день, когда я снова ее вкушу.
— Благодаря твоему Богу?
— Нет… благодаря моей женщине.
Бетик лежал, ощущая натяжение швов и слабость — от потери крови, подумал он. Ему было непонятно, почему мальчик хотел его спасти, и почему мужчина согласился. Но, как бы то ни было, он остался жив, и пока надо довольствоваться этим. От львиного рева его конь шарахнулся, и он успел сделать только один выстрел, когда зверь был уже в прыжке. Пуля только оцарапала льву бок, и тут же он вылетел из седла. Он не помнил, как вытащил нож, однако с кристальной ясностью помнил, как вдруг на серо?стальном мерине появился мужчина с безжалостными глазами. Он даже четко заметил, что наведенный на льва пистолет был адским.
И теперь, лежа под звездным куполом, Бетик без всякого труда нашел ответ: мужчина был одним из тех, кто несколько недель назад напал на Пирователей Кабрика, убив более восьмидесяти молодых воинов за одну ночь… А потому его согласие оставить Бетика в живых выглядело еще более странным.
Пока он размышлял над этим, к нему подошел мальчик, Села.
— Как твои раны?
— Ты хорошо их обработал. Они заживут.
— Я поставил вариться мясо. Отвар поспособствует обновлению твоей крови.
— Почему? Почему ты заботишься обо мне?
Села пожал плечами, предпочитая обойтись без объяснений.
— Я не участвовал в нападении на твое селение, — сказал Бетик. — Хотя это было только делом случая.
— В таком случае, исчадие, скажи мне, зачем им понадобилось истребить мое племя?
— Наши жрецы сумели бы ответить на этот вопрос лучше меня. Мы — избранники. Нам повелено населить земли, убивая каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка, которые нам встретятся. Жрецы говорят, что так мы обережем чистоту нашей веры.
— Как может младенец угрожать вашей вере?
— Не знаю. Нет, правда. Я не убил ни одного младенца, ни одного ребенка, хотя и видел, как их убивали. Спроси наших жрецов, если повстречаешься с ними.
— Такая жестокость выше моего понимания, — сказал Села.
— Мое имя Бетик. А твое?
— Села.
— А твоего друга?
— Он Шэнноу, Громобой.
— Шэнноу… Я слышал это имя.
— Он велик душой и могучий воин. И убил многих ваших.
— А теперь охотятся на него.
— Ты?
— Нет, — сказал Бетик. — Но Владыка Аваддон объявил его нечистым, а это значит, что его должно сжечь. Зелоты уже в пути, а им дарованы особые силы. Они его найдут.
— И тогда, Бетик, он перебьет их.
Бетик улыбнулся.
— Он не бог, Села. Зелоты с ним расправятся, как расправились со мной.
— На тебя охотятся?
— Мне надо поспать. Поговорим завтра.
Бетик пробудился на рассвете. Раны разболелись, прервав его тревожный сон. Вверху небо было ясным, и в нем кружила черная ворона, ныряя, выписывая петли. Он сел и вздрогнул от боли в швах на лице. Шэнноу не спал. Он сидел неподвижно, облитый светом зари, и читал обтянутую кожей книгу. Ее страницы блестели золотом по краям. Бетик заметил, что Шэнноу — весь напряжение, что его правая рука почти касается пистолета, лежащего рядом с ним на камне. Бетик еле удержался от улыбки — слишком в большую боль она ему обошлась бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87