События, казалось, вышли из?под контроля, и Кон Гриффин ощущал себя оторванным листиком во власти ветра. С Донной происходило что?то непостижимое, а исчадия заперли долину железным кольцом.
Но почему они не нападают? Что им нужно?
Гриффин ударил кулаком по ручке кресла.
Он сулил людям Авалон…
И привел их в Чистилище.
Через час после того, как всадники оставили мертвый город, разразилась новая буря. Косые струи дождя хлестали их лица, воющий ветер мешал продвигаться вперед, будто невидимая стена. Шэнноу вытащил из?под седла длинную кожаную куртку и накинул ее на плечи. Она колыхалась, будто плащ, пока он силился продеть руки в рукава. Мерин опустил голову и продолжал шагать навстречу ярости бури. Шэнноу привязал шляпу длинным шарфом, потому что ветер все крепчал.
Почти рядом молния с оглушительным треском ударила в дерево, развалив его пополам, и Шэнноу постарался не думать о металле ножей и пистолетов на его поясе и в седельных сумках. Бетик обернулся и что?то крикнул ему, но ветер заглушил и унес его слова.
Тропа постепенно поднималась все выше и сузилась в каменный уступ. Шэнноу ехал последним. Его левое стремя задевало обрыв, а правое висело над пустотой. Пути назад не было: ширина уступа не позволила бы лошадям повернуться.
Молния сверкнула совсем рядом, мерин вздыбился, и Шэнноу напряг все силы, пытаясь его успокоить. В смутном свете, словно оставленном молнией, Иерусалимец взглянул на бушующий поток футов на двести ниже уступа, где белая вода вскипала вокруг каменных клыков. Вновь блеснула молния, и какой?то инстинкт заставил его повернуться в седле и взглянуть на тропу позади.
Из бурной тьмы, будто шесть демонов, ринулась в атаку шестерка львов. Замерзшая рука схватила пистолет, но было поздно: передний лев — великан с золотисто?рыжей гривой — взвился в прыжке и всей тяжестью упал на круп мерина, разрывая когтями кожу и мышцы. Пистолет Шэнноу прижался к голове зверя, и пуля вошла в глаз в тот миг, когда мерин, обезумев от боли и ужаса спрыгнул с уступа.
Звук выстрела насторожил Бетика, он выхватил свой пистолет и выпустил всю обойму по остальным пяти львам, которые извернулись и убежали. Спешиться было негде, и Бетик наклонился в седле, вглядываясь в поток далеко внизу.
Взыскующего Иерусалима он не увидел. Нигде — ничего.
Когда мерин прыгнул, Шэнноу соскочил с седла и раскинул руки, чтобы уравновесить свое падение. Внизу его поджидали острия камней, а он кувыркался в воздухе, не управляя своим телом. Вниз, вниз, вниз…
Он вскидывал руки над головой, тщился остановить вращение. Об воду он ударился на глубине, и удар вышиб воздух из его легких. Кое?как он вырвался на поверхность, успел судорожно вдохнуть, и водоворот вновь его засосал. Тяжелая куртка и пистолет тянули его ко дну, руки и ноги ударялись о камни, а он все тщился и тщился преодолеть бешеную мощь вздувшейся реки. Раз за разом, когда его легкие грозили лопнуть, его лицо оказывалось над водой — только для того, чтобы тут же исчезнуть под ней.
Он боролся за жизнь с угрюмым упорством, пока его не швырнуло в воздух над водопадом высотой около тридцати футов. На этот раз он сумел войти в воду чисто и поплыл к берегу из последних сил. Он уцепился за древесный корень и повис на нем, еле переводя дух, а вода продолжала тянуть за собой его ноги. Передохнув несколько минут, он выбрался в густые кусты и около часа проспал сном полного утомления. Проснулся он, дрожа и стуча зубами от холода. Затекшие руки сводила судорога. Заставив себя сесть, он проверил свое оружие. Левый пистолет вышибло у него из руки, когда он застрелил льва, но правый оставался в кобуре, надежно стянутой ремнем. Шагах в сорока справа валялся его мертвый мерин. Он добрел до трупа, отцепил седельные сумки и повесил их через плечо.
Мимо проплыл мертвый лев, наполовину скрытый водой, и Шэнноу мрачно улыбнулся, надеясь, что вместе с ним сдох и вселившийся в него зелот.
Буря продолжала бушевать, Шэнноу не мог определить ни единого направления, а потому укрылся за скалой, тесно прижимаясь к ней с подветренной стороны.
Он чувствовал, как начинают опухать ушибы на руках и ногах, и радовался, что от этого возникало ощущение тепла. Нашарив в седельной сумке непромокаемый патронташ, он достал шесть патронов, разрядил пистолет и зарядил заново. Оглядевшись, собрал немного хвороста у самых обрывов, где он не так намок. И сложил тонкие прутики аккуратной пирамидкой. Выковыряв пули из мокрых медных гильз, он высыпал черный порох под пирамидку, а тогда сунул руку за пазуху и достал коробку с огнивом. Трут внутри размок, и он его выбросил, но тщательно вытер кремень и после нескольких ударов сумел высечь белую искру. Поднеся коробку к самому основанию пирамидки, он поджег порох. Два прутика занялись, и, припав к земле, он начал осторожно дуть на них, понуждая слабый огонек разгореться. Когда костерок запылал, он начал подкладывать в огонь ветки потолще и продолжал сидеть совсем рядом, пока жар не заставил его отодвинуться. Тогда он снял куртку и положил ее сушиться на соседний камень.
Воздух перед ним замерцал и сгустился в фигуру седой женщины. В первые секунды она оставалась прозрачной, потом обрела плотность, и Руфь села рядом с ним.
— Я искала вас часы и часы, — сказала она. — Вы крепкий человек.
— А как они, живы?
— Да. Укрылись в пещере в двенадцати милях отсюда. Когда вы сорвались с обрыва, зелоты бежали. Полагаю, им было велено убить именно вас. Бетик мог быть лишь побочным трофеем.
— Что же, они потерпели неудачу, но только?только, — ответил Шэнноу, ежась от озноба и подкладывая ветки в костер. — Мой мерин разбился, бедняга. Лучшая лошадь за всю мою жизнь. Он мог пробежать из вчера в завтра. И он был храбр. Если бы он мог повернуться, то львы сбежали бы от его копыт.
— Что вы будете делать теперь?
— Отыщу Ковчег, потом Аваддона.
— И попытаетесь его убить.
— Да, если на то будет Божья воля.
— Как вы можете упоминать Бога, говоря об убийстве?
— Не читайте мне проповеди, женщина! — вспылил он. — Здесь не Святое Убежище, где ваша магия одурманивает мысли человека цветами и любовью. Это мир. Подлинный мир. Мир насилия и неопределенности. Аваддон — мерзость в глазах Бога и Человека. Убийство? Убить вредную тварь — это не убийство, Руфь. Он поставил себя за грань милосердия.
— Мне отмщение, говорит Господь.
— Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь, — возразил Шэнноу. — Не пытайтесь переубедить меня. Он возжелал навлечь смерть и погибель на женщину, которую я любил. Он язвил меня этим. Я не могу остановить его, Руфь, нас разделяет целое войско. Но если Господь со мной, я избавлю от него мир.
— Кто вы такой, чтобы судить, когда у человека следует отнять жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87