Де Сулли, епископ Парижа, был схвачен в своем доме и изгнан из Парижа, ему даже не позволили взять коня. В один жаркий августовский полдень 1200 года, то есть несколько месяцев спустя после осуждения и приговора, Филипп и Агнесс стояли, тесно прижавшись друг к другу, у окна замка Санлис и созерцали потрясающее зрелище. По ту сторону стены под ослепительным солнцем двигалась похоронная процессия. Женщины плакали и причитали, мужчины с мрачными лицами шли потупив взоры.
Покойник лежал в гробу, который несли четверо мужчин, и над ним уже роились назойливые мухи. Скорбная процессия прошла мимо церкви, ворота которой были заперты и связаны пучком черного терна, прошла мимо кладбища, ворота которого были заколочены тяжелыми досками, и под громкий плач женщин двинулась дальше. Ни священник, ни хор мальчиков с кадилами не сопровождали этой похоронной процессии.
Шествие дошло до поля, где уже были беспорядочно свалены мертвецы, обернутые в грязные куски полотна. Ужасный запах распространялся от этого места, ибо трупы разлагались под открытым небом.
Покойника положили на свободное место, все украдкой перекрестились, после чего участники похорон быстро разбежались. В небе уже кружили коршуны, со всех сторон сходились голодные псы и скалили зубы.
Агнесс вцепилась рукой в плечо Филиппа. Тот прижал ее к себе и услышал, как она сказала:
– Это слишком ужасно, мой любимый, это невыносимо… Все эти трупы, нищий люд, хищные звери, онемевшие колокола… Я не могу этого выносить более, и народ тоже. Мы должны повиноваться, Филипп, мы должны подчиниться папе, быть может, он с состраданием отнесется к нам.
– С состраданием? – прошипел король сквозь зубы. – Ждать сострадания от этого Иннокентия? Разве он печется о людских сердцах, ему лишь необходимо распространить на всех свою власть. Я бы вырвал сердце у него из груди, дабы покарать за то, что он сделал с моим народом.
– Только мы виноваты в этом, Филипп, это мы причинили столько бед королевству.
Она отошла от окна и устало опустилась на скамью у стены.
– Вы утомились, любовь моя, – нежно промолвил Филипп, – вы еще по-настоящему не оправились от рождения нашего Филиппа. Но вскоре вы вновь обретете мужество и волю к борьбе, моя прекрасная охотница.
Но королева с сомнением покачала головой.
– Нет, Филипп. Все это убивает меня, я чувствую это. На нас обоих у меня хватит мужества, клянусь вам, но у меня не хватает мужества смотреть, как страдает народ. Я люблю его так же, как и вы, и была бы недостойной королевой, если бы ставила свое личное счастье выше, чем счастье народа. Бог свидетель, я люблю тебя, Филипп, больше жизни, больше моего вечного блаженства, но можем ли мы позволить народу так страдать? Это слишком ужасно… и несправедливо.
Порывистым движением Филипп повернулся к окну и закрыл его, чтобы не слышать ужасных звуков, доносящихся снаружи.
– Молчи, умоляю тебя. Если ты любишь меня, не говори ни слова. Иначе я…
Несколько дней умоляла Агнесс своего мужа, с самобичующим усердием, подчиниться папе. Он сопротивлялся, он защищал свою любовь страстными речами и уговорами, а молодая женщина теряла силы и слабела. Ее огорчало ее собственное себялюбие, но, кроме того, она стала сомневаться в своей искренней набожности. Она уже перестала быть уверенной в своей любви и в своей правоте. Кроме того, ей было невыносимо тяжело видеть, как страдают люди, живущие без церковного благословения.
Первого сентября силы Филиппа иссякли и он сдался. Он приказал позвать легата и продиктовал ему условия своей капитуляции: Агнесс должна жить в замке Пасси, он сам примет Ингеборг в Сен-Лежэ-ен-Ивелин, там в течение шести месяцев будет ожидать возобновления процесса расторжения брака, после чего по собственной воле разведется с ней. Пьетро ди Капуа пытался было возразить, что Ингеборг должна быть принята в Париже, но Филипп был непреклонен.
Легат сдался, он был рад, что достигнут хоть какой-то успех. Тем более что указание папы предписывало ему пойти навстречу королю, если тот выкажет свои благие намерения. Итак, они договорились.
На следующий день Агнесс покинула Париж в сопровождении огромной свиты, придворными дамами и бесчисленными слугами.
Филипп проводил ее до двора, где ожидали удобные носилки. Расставаясь, они долго и пристально смотрели в глаза друг другу. Знали, что пройдут месяцы, прежде чем они увидятся опять, и эта мысль мучила обоих. Филипп страстно прижал королеву к своему сердцу. Он никогда не чувствовал столь отчетливо, насколько она дорога ему и как ее будет недоставать.
– Агнесс, – прошептал он и спрятал лицо в ее волосах, украшенных королевским венцом. – Агнесс, любовь моя, моя единственная любовь.
– Я люблю тебя, Филипп, я люблю тебя, не забывай об этом.
Она отстранилась от него и села в носилки, занавески которых он собственноручно опустил.
– Быстрее, – прошептала она придворным дамам. – Ради всего святого, быстрее! Процессия двинулась в направлении Великого Моста. По обеим сторонам дороги стояли молчаливые, неподвижные люди. Мужчины сняли шапки, а некоторые женщины встали на колени. Ибо в этих носилках находилась женщина, которая ради них принесла себя в жертву…
Филипп стоял на лестнице до тех пор, пока носилки не скрылись из виду.
Бледная и истощенная от длительного заточения, но все еще прекрасная Ингеборг шла в сопровождении монаха и эскорта рыцарей через огромный зал замка Сен-Лежэ-ен-Ивелин к Филиппу, который, стоя, ожидал ее у подножия трона. Присутствующие – легат со своей свитой и несколько священников – смотрели на происходящее с тревогой. Король, который в честь столь знаменательного события был в короне, был бледен и избегал взгляда Ингеборг.
Когда она приблизилась к престолу, он подошел к ней, подал руку и поднялся с ней по ступеням к двойному трону, где и усадил ее. Легат взял слово и объявил торжественным голосом, что Ингеборг в течение последующих семи месяцев почитается за единственную королеву Франции, и Филипп безмолвно поклонился.
Сердце Ингеборг до боли билось в груди. Наконец, после семи лет борьбы и слез, она вновь увидела его… Он был все такой же. Быть может, еще красивее… Как она хотела сейчас любить его, завоевать его сердце, заставить его, наконец, ответить на ее неизменную любовь!
Филипп слегка повернулся к ней и вновь поймал на себе ее умоляющий взгляд. Гнев охватил его, и перед глазами возникла Агнесс. Он смерил несчастную таким ненавидящим, презрительным взглядом, что она быстро опустила глаза и вздохнула. В глубине зала раздался сигнал трубы, и при всеобщем рукоплескании легат объявил об окончании церковного проклятия.
Жертва Агнесс была принята, и королевство могло прийти в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Покойник лежал в гробу, который несли четверо мужчин, и над ним уже роились назойливые мухи. Скорбная процессия прошла мимо церкви, ворота которой были заперты и связаны пучком черного терна, прошла мимо кладбища, ворота которого были заколочены тяжелыми досками, и под громкий плач женщин двинулась дальше. Ни священник, ни хор мальчиков с кадилами не сопровождали этой похоронной процессии.
Шествие дошло до поля, где уже были беспорядочно свалены мертвецы, обернутые в грязные куски полотна. Ужасный запах распространялся от этого места, ибо трупы разлагались под открытым небом.
Покойника положили на свободное место, все украдкой перекрестились, после чего участники похорон быстро разбежались. В небе уже кружили коршуны, со всех сторон сходились голодные псы и скалили зубы.
Агнесс вцепилась рукой в плечо Филиппа. Тот прижал ее к себе и услышал, как она сказала:
– Это слишком ужасно, мой любимый, это невыносимо… Все эти трупы, нищий люд, хищные звери, онемевшие колокола… Я не могу этого выносить более, и народ тоже. Мы должны повиноваться, Филипп, мы должны подчиниться папе, быть может, он с состраданием отнесется к нам.
– С состраданием? – прошипел король сквозь зубы. – Ждать сострадания от этого Иннокентия? Разве он печется о людских сердцах, ему лишь необходимо распространить на всех свою власть. Я бы вырвал сердце у него из груди, дабы покарать за то, что он сделал с моим народом.
– Только мы виноваты в этом, Филипп, это мы причинили столько бед королевству.
Она отошла от окна и устало опустилась на скамью у стены.
– Вы утомились, любовь моя, – нежно промолвил Филипп, – вы еще по-настоящему не оправились от рождения нашего Филиппа. Но вскоре вы вновь обретете мужество и волю к борьбе, моя прекрасная охотница.
Но королева с сомнением покачала головой.
– Нет, Филипп. Все это убивает меня, я чувствую это. На нас обоих у меня хватит мужества, клянусь вам, но у меня не хватает мужества смотреть, как страдает народ. Я люблю его так же, как и вы, и была бы недостойной королевой, если бы ставила свое личное счастье выше, чем счастье народа. Бог свидетель, я люблю тебя, Филипп, больше жизни, больше моего вечного блаженства, но можем ли мы позволить народу так страдать? Это слишком ужасно… и несправедливо.
Порывистым движением Филипп повернулся к окну и закрыл его, чтобы не слышать ужасных звуков, доносящихся снаружи.
– Молчи, умоляю тебя. Если ты любишь меня, не говори ни слова. Иначе я…
Несколько дней умоляла Агнесс своего мужа, с самобичующим усердием, подчиниться папе. Он сопротивлялся, он защищал свою любовь страстными речами и уговорами, а молодая женщина теряла силы и слабела. Ее огорчало ее собственное себялюбие, но, кроме того, она стала сомневаться в своей искренней набожности. Она уже перестала быть уверенной в своей любви и в своей правоте. Кроме того, ей было невыносимо тяжело видеть, как страдают люди, живущие без церковного благословения.
Первого сентября силы Филиппа иссякли и он сдался. Он приказал позвать легата и продиктовал ему условия своей капитуляции: Агнесс должна жить в замке Пасси, он сам примет Ингеборг в Сен-Лежэ-ен-Ивелин, там в течение шести месяцев будет ожидать возобновления процесса расторжения брака, после чего по собственной воле разведется с ней. Пьетро ди Капуа пытался было возразить, что Ингеборг должна быть принята в Париже, но Филипп был непреклонен.
Легат сдался, он был рад, что достигнут хоть какой-то успех. Тем более что указание папы предписывало ему пойти навстречу королю, если тот выкажет свои благие намерения. Итак, они договорились.
На следующий день Агнесс покинула Париж в сопровождении огромной свиты, придворными дамами и бесчисленными слугами.
Филипп проводил ее до двора, где ожидали удобные носилки. Расставаясь, они долго и пристально смотрели в глаза друг другу. Знали, что пройдут месяцы, прежде чем они увидятся опять, и эта мысль мучила обоих. Филипп страстно прижал королеву к своему сердцу. Он никогда не чувствовал столь отчетливо, насколько она дорога ему и как ее будет недоставать.
– Агнесс, – прошептал он и спрятал лицо в ее волосах, украшенных королевским венцом. – Агнесс, любовь моя, моя единственная любовь.
– Я люблю тебя, Филипп, я люблю тебя, не забывай об этом.
Она отстранилась от него и села в носилки, занавески которых он собственноручно опустил.
– Быстрее, – прошептала она придворным дамам. – Ради всего святого, быстрее! Процессия двинулась в направлении Великого Моста. По обеим сторонам дороги стояли молчаливые, неподвижные люди. Мужчины сняли шапки, а некоторые женщины встали на колени. Ибо в этих носилках находилась женщина, которая ради них принесла себя в жертву…
Филипп стоял на лестнице до тех пор, пока носилки не скрылись из виду.
Бледная и истощенная от длительного заточения, но все еще прекрасная Ингеборг шла в сопровождении монаха и эскорта рыцарей через огромный зал замка Сен-Лежэ-ен-Ивелин к Филиппу, который, стоя, ожидал ее у подножия трона. Присутствующие – легат со своей свитой и несколько священников – смотрели на происходящее с тревогой. Король, который в честь столь знаменательного события был в короне, был бледен и избегал взгляда Ингеборг.
Когда она приблизилась к престолу, он подошел к ней, подал руку и поднялся с ней по ступеням к двойному трону, где и усадил ее. Легат взял слово и объявил торжественным голосом, что Ингеборг в течение последующих семи месяцев почитается за единственную королеву Франции, и Филипп безмолвно поклонился.
Сердце Ингеборг до боли билось в груди. Наконец, после семи лет борьбы и слез, она вновь увидела его… Он был все такой же. Быть может, еще красивее… Как она хотела сейчас любить его, завоевать его сердце, заставить его, наконец, ответить на ее неизменную любовь!
Филипп слегка повернулся к ней и вновь поймал на себе ее умоляющий взгляд. Гнев охватил его, и перед глазами возникла Агнесс. Он смерил несчастную таким ненавидящим, презрительным взглядом, что она быстро опустила глаза и вздохнула. В глубине зала раздался сигнал трубы, и при всеобщем рукоплескании легат объявил об окончании церковного проклятия.
Жертва Агнесс была принята, и королевство могло прийти в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89