Я же говорю вам, она не дает мне жить.
Король сочувственно покачал головой. В детстве у него тоже бывали такие разочарования, хотя при нем всегда были опекуны, которые обращались с ним, как с величайшей драгоценностью, и следили за каждым вдохом и выдохом. Генриху, согретому воспоминаниями о своих собственных детских переживаниях, племянник жены нравился все больше и больше.
– Ну, хорошо, – сказал он, – теперь ты здесь, и никто не будет тебя удерживать ни от турниров, ни от военных действий, если таковые появятся и у тебя будет желание участвовать в них. Но, боюсь, это не продлится долго. Безусловно, Элеонора напишет домой, чтобы сообщить матери, что ты здесь, жив и здоров.
Раймонд хлопнул себя по лбу.
– Какой же я идиот, – простонал он – Если бы я сказал ей…
– Нет, – возразил Генрих, – она будет думать лишь о твоей матери, особенно если узнает, что та не представляет, где ты находишься. Даже если бы я смог обмануть Элеонору, что-нибудь выдумав, обязательно нашелся бы некто при дворе, кто написал бы какому-нибудь своему приятелю в Прованс, ну и так далее… Думаю, твоя мать пошлет для начала людей к твоему деду узнать, не у него ли ты.
– Да, – вздохнул Раймонд и пожал плечами. – Прекрасно, у меня, по крайней мере есть несколько недель.
Генрих, нахмурившись, думал о чем-то своем, не глядя на Раймонда. Затем медленно произнес:
– Если никто не узнает, что ты был здесь, и я скажу Элеоноре, чтобы она ничего не писала в Прованс, потому что хочу поручить тебе секретное дело… – король посмотрел на Раймонда. – У меня есть небольшая задача – незначительная такая проблема, но для ее решения мне нужен кто-то, по-настоящему надежный, преданный, которому можно доверять и которого еще не знают как моего человека.
– Я сделаю все, что смогу, и с радостью, – сразу согласился Раймонд.
Король широко улыбнулся, его взгляд потеплел.
– Но для этого тебе временно придется отказаться от своего титула и имени, – предупредил он.
Раймонд рассмеялся:
– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия.
– У меня есть брат, как ты, должно быть, знаешь, – начал говорить Генрих, – я его нежно люблю, потому что это исключительный человек. Однако несколько лет назад я заметил, что Ричард иногда холоден со мной и критикует все, что я делаю, а что еще хуже – позволяет себе ругать меня в присутствии членов моего совета. Мы всегда были очень близки, и такое поведение ранило меня до глубины души. Я не могу поверить, что сам Ричард стал таким, но я не хочу верить и в то, что брат приблизил и полюбил того, кто не предан королю.
Раймонд был удивлен всем услышанным о Ричарде, графе Корнуолльском, но решил не выдавать своих чувств. Он ожидал, что после их разговора Генрих предложит ему проявить воинскую доблесть, и пообещал себе безоговорочно выполнить волю короля.
– Недавно я услышал, – продолжал Генрих, – от одного духовного лица – верного мне человека, что вассал моего брата, не очень влиятельный, имеющий лишь два замка, – правда, один расположен на Темзе, а другой на одной очень важной дороге – как раз и есть тот человек, который настроил Ричарда против меня.
– Разве возможно, что столь незначительная личность могла повлиять на графа Корнуолльского? – спросил Раймонд, которому такой поворот в разговоре нравился все меньше и меньше.
– Я и сам так думаю, – согласился Генрих, – но, после того как мне назвали его имя, я вспомнил, что в последние годы правления моего отца, во время смуты и после, когда страной правил Луи, отец того человека, друг де Бурга, был смотрителем Уоллингфорда, и Ричард бывал у них довольно часто. Этот вассал, зовут его Вильям Марлоу, того же возраста или, возможно, на год-два старше моего брата. Они, должно быть, время от времени были партнерами в играх. И кроме того, Ричард как-то упоминал об этом, Вильям служил оруженосцем Рэннольфа Честерского.
– Но это слишком знатный лорд, чтобы иметь в оруженосцах столь ничтожную личность.
Веселость Раймонда постепенно улетучивалась. Рэннольфа Честерского вся Европа знала как благороднейшего человека – справедливого, милосердного, непоколебимого в своей вере, щедрого на советы, с ясными и возвышенными целями. Мог ли мальчик, воспитанный покойным графом Честерским, вырасти человеком, который злонамеренно сеет раздор в королевской семье?
– Это верно, – согласился Генрих, – но, думаю, его взяли по просьбе брата. После того как война прекратилась и граф уже не был ежедневно в центре сражений, Марлоу стал служить моему брату.
Генрих был абсолютным эгоцентристом. Он редко обращал внимание на чувства и эмоции других людей за исключением своей жены, и не вследствие холодности и равнодушия. Генрих был сердечным, любящим человеком но уже с двенадцати лет он был королем. Поэтому люди, от мала до велика, старались угождать малейшим его желаниям, чувствам и настроениям, а если им что-то и не нравилось, они оставляли это при себе. Наставники могли бы, конечно, воспитать его и получше, но они больше обучали политике, нежели пониманию человеческих чувств Поэтому Генрих не заметил перемен ни в поведении, ни в голосе Раймонда.
– К тому же граф Корнуолльский и сэр Вильям – давние друзья, – напомнил Раймонд, пытаясь обратить внимание короля на то, что «дурное влияние» в том случае должно было бы продолжаться намного дольше, чем несколько лет. Но по выражению лица короля он понял, что тот совсем не понял его замечания, и продолжил:
– Я не могу понять, сир, чего столь незначительный человек хотел добиться таким путем. И уж наверняка он должен был рисковать всем, говоря плохое о вас вашему брату, графу Корнуолльскому. Всем известно, даже в моей стране, которая так далеко отсюда, что граф Корнуолльский – самый преданный и любящий вас человек.
– Тем не менее, так было не всегда, – лицо Генриха помрачнело. – Когда Ричард Маршалл поднял восстание против меня тринадцать лет назад, мой брат был очень близок к тому, чтобы присоединиться.
Король, как понял Раймонд, уже давно таил в себе подобные подозрения.
– Такое вам мог сказать только враг! – запротестовал юноша.
– Но Ричард говорил об этом мне сам, в лицо, – с раздражением прервал Генрих. – И только шесть лет назад, когда я выдавал свою сестру за графа Лестерского, когда они пришли ко мне в слезах и молили о помощи, потому что сходили с ума от любви друг к другу, долго пытались справиться со своими чувствами, но так и не смогли, Ричард сказал мне самую отвратительную вещь в присутствии всех членов совета.
– Но вы, конечно, не сможете сомневаться в любви и преданности своего брата. – Раймонд вздохнул. – Он доказывал вам это много раз.
Ну, зачем он так поспешно согласился на это дело? Раймонд удивлялся себе. Может быть, этот его дядюшка, вознесенный своей юной женой, просто какой-нибудь монстр, который намерен уничтожить своего брата?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Король сочувственно покачал головой. В детстве у него тоже бывали такие разочарования, хотя при нем всегда были опекуны, которые обращались с ним, как с величайшей драгоценностью, и следили за каждым вдохом и выдохом. Генриху, согретому воспоминаниями о своих собственных детских переживаниях, племянник жены нравился все больше и больше.
– Ну, хорошо, – сказал он, – теперь ты здесь, и никто не будет тебя удерживать ни от турниров, ни от военных действий, если таковые появятся и у тебя будет желание участвовать в них. Но, боюсь, это не продлится долго. Безусловно, Элеонора напишет домой, чтобы сообщить матери, что ты здесь, жив и здоров.
Раймонд хлопнул себя по лбу.
– Какой же я идиот, – простонал он – Если бы я сказал ей…
– Нет, – возразил Генрих, – она будет думать лишь о твоей матери, особенно если узнает, что та не представляет, где ты находишься. Даже если бы я смог обмануть Элеонору, что-нибудь выдумав, обязательно нашелся бы некто при дворе, кто написал бы какому-нибудь своему приятелю в Прованс, ну и так далее… Думаю, твоя мать пошлет для начала людей к твоему деду узнать, не у него ли ты.
– Да, – вздохнул Раймонд и пожал плечами. – Прекрасно, у меня, по крайней мере есть несколько недель.
Генрих, нахмурившись, думал о чем-то своем, не глядя на Раймонда. Затем медленно произнес:
– Если никто не узнает, что ты был здесь, и я скажу Элеоноре, чтобы она ничего не писала в Прованс, потому что хочу поручить тебе секретное дело… – король посмотрел на Раймонда. – У меня есть небольшая задача – незначительная такая проблема, но для ее решения мне нужен кто-то, по-настоящему надежный, преданный, которому можно доверять и которого еще не знают как моего человека.
– Я сделаю все, что смогу, и с радостью, – сразу согласился Раймонд.
Король широко улыбнулся, его взгляд потеплел.
– Но для этого тебе временно придется отказаться от своего титула и имени, – предупредил он.
Раймонд рассмеялся:
– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия.
– У меня есть брат, как ты, должно быть, знаешь, – начал говорить Генрих, – я его нежно люблю, потому что это исключительный человек. Однако несколько лет назад я заметил, что Ричард иногда холоден со мной и критикует все, что я делаю, а что еще хуже – позволяет себе ругать меня в присутствии членов моего совета. Мы всегда были очень близки, и такое поведение ранило меня до глубины души. Я не могу поверить, что сам Ричард стал таким, но я не хочу верить и в то, что брат приблизил и полюбил того, кто не предан королю.
Раймонд был удивлен всем услышанным о Ричарде, графе Корнуолльском, но решил не выдавать своих чувств. Он ожидал, что после их разговора Генрих предложит ему проявить воинскую доблесть, и пообещал себе безоговорочно выполнить волю короля.
– Недавно я услышал, – продолжал Генрих, – от одного духовного лица – верного мне человека, что вассал моего брата, не очень влиятельный, имеющий лишь два замка, – правда, один расположен на Темзе, а другой на одной очень важной дороге – как раз и есть тот человек, который настроил Ричарда против меня.
– Разве возможно, что столь незначительная личность могла повлиять на графа Корнуолльского? – спросил Раймонд, которому такой поворот в разговоре нравился все меньше и меньше.
– Я и сам так думаю, – согласился Генрих, – но, после того как мне назвали его имя, я вспомнил, что в последние годы правления моего отца, во время смуты и после, когда страной правил Луи, отец того человека, друг де Бурга, был смотрителем Уоллингфорда, и Ричард бывал у них довольно часто. Этот вассал, зовут его Вильям Марлоу, того же возраста или, возможно, на год-два старше моего брата. Они, должно быть, время от времени были партнерами в играх. И кроме того, Ричард как-то упоминал об этом, Вильям служил оруженосцем Рэннольфа Честерского.
– Но это слишком знатный лорд, чтобы иметь в оруженосцах столь ничтожную личность.
Веселость Раймонда постепенно улетучивалась. Рэннольфа Честерского вся Европа знала как благороднейшего человека – справедливого, милосердного, непоколебимого в своей вере, щедрого на советы, с ясными и возвышенными целями. Мог ли мальчик, воспитанный покойным графом Честерским, вырасти человеком, который злонамеренно сеет раздор в королевской семье?
– Это верно, – согласился Генрих, – но, думаю, его взяли по просьбе брата. После того как война прекратилась и граф уже не был ежедневно в центре сражений, Марлоу стал служить моему брату.
Генрих был абсолютным эгоцентристом. Он редко обращал внимание на чувства и эмоции других людей за исключением своей жены, и не вследствие холодности и равнодушия. Генрих был сердечным, любящим человеком но уже с двенадцати лет он был королем. Поэтому люди, от мала до велика, старались угождать малейшим его желаниям, чувствам и настроениям, а если им что-то и не нравилось, они оставляли это при себе. Наставники могли бы, конечно, воспитать его и получше, но они больше обучали политике, нежели пониманию человеческих чувств Поэтому Генрих не заметил перемен ни в поведении, ни в голосе Раймонда.
– К тому же граф Корнуолльский и сэр Вильям – давние друзья, – напомнил Раймонд, пытаясь обратить внимание короля на то, что «дурное влияние» в том случае должно было бы продолжаться намного дольше, чем несколько лет. Но по выражению лица короля он понял, что тот совсем не понял его замечания, и продолжил:
– Я не могу понять, сир, чего столь незначительный человек хотел добиться таким путем. И уж наверняка он должен был рисковать всем, говоря плохое о вас вашему брату, графу Корнуолльскому. Всем известно, даже в моей стране, которая так далеко отсюда, что граф Корнуолльский – самый преданный и любящий вас человек.
– Тем не менее, так было не всегда, – лицо Генриха помрачнело. – Когда Ричард Маршалл поднял восстание против меня тринадцать лет назад, мой брат был очень близок к тому, чтобы присоединиться.
Король, как понял Раймонд, уже давно таил в себе подобные подозрения.
– Такое вам мог сказать только враг! – запротестовал юноша.
– Но Ричард говорил об этом мне сам, в лицо, – с раздражением прервал Генрих. – И только шесть лет назад, когда я выдавал свою сестру за графа Лестерского, когда они пришли ко мне в слезах и молили о помощи, потому что сходили с ума от любви друг к другу, долго пытались справиться со своими чувствами, но так и не смогли, Ричард сказал мне самую отвратительную вещь в присутствии всех членов совета.
– Но вы, конечно, не сможете сомневаться в любви и преданности своего брата. – Раймонд вздохнул. – Он доказывал вам это много раз.
Ну, зачем он так поспешно согласился на это дело? Раймонд удивлялся себе. Может быть, этот его дядюшка, вознесенный своей юной женой, просто какой-нибудь монстр, который намерен уничтожить своего брата?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109