Лицо этой женщины отличалось благородной, но холодной правильностью. Лоб и щеки покрывала ровная матовая белизна. Среди итальянок весьма распространен такой тип скульптурной красоты; единственное, что можно вменить ему в недостаток, это слишком крупные черты. Волосы монахини, густые и черные, как смоль, были довольно коротко острижены.
Ирен вскоре должно исполниться шестнадцать лет. Ее покровительница, графиня Франческа Корона, шутя, называла девушку дурнушкой. В самом деле, в десять лет Ирен была намного красивее; теперь же сказывался переходный возраст. Она уже перестала быть ребенком, но еще не превратилась в женщину.
И тем не менее Ирен была прелестным созданием. И хотя она еще полностью не сформировалась, будущая красота без труда угадывалась в ее чертах.
Франческа говорила:
– Года через два малышка будет ослепительна!
Ирен была одета в монастырскую форму: нечто узкое, длинное, плохо скроенное, словно бы призванное подчеркнуть нескладность фигуры отроческого возраста. Вот только утренний ветерок сжалился над ней и, растрепав на висках девочки непокорные, светлые с перламутровым отливом локоны, весело поигрывал ими.
Присев на скамью, мать Мария подняла вуаль. Большие черные глаза женщины смотрели на девочку строго и нежно.
– Вы теперь уедете на каникулы, – сказала мать Мария по-итальянски, – и не вспомните обо мне.
Ирен ответила:
– Я вас никогда не забуду.
Этот разговор был уроком итальянского языка, мать Мария поправила ударение в слове «никогда», и Ирен повторила все, как нужно.
И все-таки это был не просто урок. Ирен продолжала:
– Я люблю отца всей душой, но знали бы вы, как мало я его вижу в дни каникул! Работа совсем не оставляет ему времени для отдыха.
– Вы давеча говорили, – прошептала монахиня, – что отец ваш часто бывает рассеян, будто какая-то мысль неотступно преследует его.
– Да, верно, – кивнула девочка. – И я не знаю, о чем он так напряженно думает...
Мать Мария вздохнула.
– Здесь ударение на предпоследнем слоге, – сказала она, вспоминая, что она все-таки учительница. – Увы! У каждого из нас свои заботы, вы и во мне порой подмечали рассеянность.
– Верно, – повторила Ирен с правильным ударением. Мать Мария одобрительно кивнула.
– Этот чарующий голос, – произнесла она совсем тихо, – словно создан для того, чтобы говорить на дивном языке прекрасной Италии. Когда мне случается быть печальной и рассеянной, дитя мое, это значит, что мысль моя, помимо моей воли, устремляется к единственному близкому человеку, который у меня остался...
– Ваш брат?.. – прошептала девочка.
– Жюлиан! Мой горячо любимый брат! – вскричала мать Мария.
Она достала из-под платья медальон и страстно прижала его к губам.
Ирен потянулась за медальоном, рука ее чуть дрожала.
Возможно, девочкой руководило просто ребяческое любопытство.
С минуту она разглядывала оправленную в золото миниатюру, на которой был изображен молодой человек с римским профилем; лицо юноши казалось выточенным из слоновой кости, а волосы – из черного дерева.
– Как он похож на вас! – прошептала Ирен, переводя взгляд на лицо монахини. – Какие вы оба бледные!
Мать Мария отвечала по-прежнему тихо:
– Важнее всего удивительное родство наших душ! Он любит то же, что дорого мне!
Ирен слегка покраснела и возвратила монахине медальон.
– В этом году, – произнесла мать Мария, словно желая положить конец задушевной беседе, – вы с отцом будете не одни. Ваш друг детства вернулся во Францию.
– Да, – отвечала Ирен, – Ренье снова в Париже, и я очень этому рада.
– Вы сможете говорить с ним по-итальянски, ведь он жил в Риме, – заметила монахиня.
– Да, да, – подтвердила Ирен рассеянно, – мне будет приятно встретиться с Ренье, очень приятно...
Не закончив фразы, девочка задумчиво склонила голову.
В эту минуту из-за поворота показался Винсент.
Он шел медленно, погруженный в свои размышления.
Мать Мария заметила Карпантье первой. Она поспешно опустила вуаль.
Хотя женщина сделала это очень быстро, блуждающий взгляд Винсента опередил движение монахини.
Карпантье испытал шок и остолбенел. Лицо Винсента залила краска.
Мать Мария поднялась, поцеловала Ирен в лоб и проговорила:
– Вот и ваш отец. Я оставляю вас с ним.
Она со спокойным достоинством кивнула Винсенту и удалилась.
X
ИРЕН
Винсент все еще стоял неподвижно, провожая монахиню взглядом. Ирен бросилась навстречу отцу и обвила руками его шею. Поцелуй дочери привел Карпантье в чувство. Винсент увидел, что Ирен смотрит на него удивленным, вопрошающим взглядом.
– Можно подумать, что ты с ней знаком, отец, – пролепетала девочка.
Винсент досадливо поморщился.
– Знаком? – переспросил он, силясь улыбнуться. – Напротив, я полагал, что знаю в этой обители всех, но эту монахиню вижу впервые. Вот я и удивился. Давно она здесь? – полюбопытствовал архитектор.
– Около месяца, – ответила Ирен.
– Хм, в этом месяце я бывал тут неоднократно. Какова ее должность? – продолжал расспрашивать дочь Винсент.
– Должность! – вспыхнула Ирен, видимо, сочтя слова отца неуместными. – У нее нет должности. Что ты говоришь! Мать Мария Благодатная!
– Ну, звание? – настаивал на своем Карпантье.
– Ее величают матерью-помощницей, но это совсем не значит, что она подчиняется аббатисе. Мать Мария никомy не подчиняется.
В начале разговора на лице Винсента был написан живейший интерес, но затем к Карпантье снова вернулась его вечная озабоченность.
– Ей отвели комнату, – продолжала Ирен с пафосом, – предназначенную для почетных гостей, рядом с теми апартаментами, где останавливаются высокие покровители нашего монастыри, когда приезжают с инспекцией.
– Ах, вот оно что! – проговорил Винсент и принялся играть золотыми кудряшками дочери. – Знаешь, ты хорошо выглядишь. Я тобой доволен. Ирен прикусила розовую губку.
– Когда она появилась, монахини разговаривали с ней, как с королевой, – произнесла девочка.
– А!.. – протянул Винсент. Он опустился на скамейку, где сидела перед тем мать Мария. Ирен устроилась рядом и с увлечением продолжала:
– Нам, конечно, ничего не говорят, но люди все, знают... Были, какие-то указания сверху. Они не очень понравились епископу.
– Разве есть кто-то выше епископа? – рассеянно спросил Винсент.
– Есть Рим, – строго заметила девочка.
– Да, верно, – пробормотал Карпантье, чертя тростью квадратики на песке.
Ирен премило надула губки и прошептала:
– Папочка, ты совсем не слушаешь меня. Я не стану тебе больше ничего рассказывать.
– Твой Ренье, – отвечал Карпантье со смехом, – считает, что я слегка рехнулся. Франческа полагает, что он недалек от истины.
При упоминании о Ренье щеки девушки порозовели.
– Давно я его не видела, – проговорила она тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Ирен вскоре должно исполниться шестнадцать лет. Ее покровительница, графиня Франческа Корона, шутя, называла девушку дурнушкой. В самом деле, в десять лет Ирен была намного красивее; теперь же сказывался переходный возраст. Она уже перестала быть ребенком, но еще не превратилась в женщину.
И тем не менее Ирен была прелестным созданием. И хотя она еще полностью не сформировалась, будущая красота без труда угадывалась в ее чертах.
Франческа говорила:
– Года через два малышка будет ослепительна!
Ирен была одета в монастырскую форму: нечто узкое, длинное, плохо скроенное, словно бы призванное подчеркнуть нескладность фигуры отроческого возраста. Вот только утренний ветерок сжалился над ней и, растрепав на висках девочки непокорные, светлые с перламутровым отливом локоны, весело поигрывал ими.
Присев на скамью, мать Мария подняла вуаль. Большие черные глаза женщины смотрели на девочку строго и нежно.
– Вы теперь уедете на каникулы, – сказала мать Мария по-итальянски, – и не вспомните обо мне.
Ирен ответила:
– Я вас никогда не забуду.
Этот разговор был уроком итальянского языка, мать Мария поправила ударение в слове «никогда», и Ирен повторила все, как нужно.
И все-таки это был не просто урок. Ирен продолжала:
– Я люблю отца всей душой, но знали бы вы, как мало я его вижу в дни каникул! Работа совсем не оставляет ему времени для отдыха.
– Вы давеча говорили, – прошептала монахиня, – что отец ваш часто бывает рассеян, будто какая-то мысль неотступно преследует его.
– Да, верно, – кивнула девочка. – И я не знаю, о чем он так напряженно думает...
Мать Мария вздохнула.
– Здесь ударение на предпоследнем слоге, – сказала она, вспоминая, что она все-таки учительница. – Увы! У каждого из нас свои заботы, вы и во мне порой подмечали рассеянность.
– Верно, – повторила Ирен с правильным ударением. Мать Мария одобрительно кивнула.
– Этот чарующий голос, – произнесла она совсем тихо, – словно создан для того, чтобы говорить на дивном языке прекрасной Италии. Когда мне случается быть печальной и рассеянной, дитя мое, это значит, что мысль моя, помимо моей воли, устремляется к единственному близкому человеку, который у меня остался...
– Ваш брат?.. – прошептала девочка.
– Жюлиан! Мой горячо любимый брат! – вскричала мать Мария.
Она достала из-под платья медальон и страстно прижала его к губам.
Ирен потянулась за медальоном, рука ее чуть дрожала.
Возможно, девочкой руководило просто ребяческое любопытство.
С минуту она разглядывала оправленную в золото миниатюру, на которой был изображен молодой человек с римским профилем; лицо юноши казалось выточенным из слоновой кости, а волосы – из черного дерева.
– Как он похож на вас! – прошептала Ирен, переводя взгляд на лицо монахини. – Какие вы оба бледные!
Мать Мария отвечала по-прежнему тихо:
– Важнее всего удивительное родство наших душ! Он любит то же, что дорого мне!
Ирен слегка покраснела и возвратила монахине медальон.
– В этом году, – произнесла мать Мария, словно желая положить конец задушевной беседе, – вы с отцом будете не одни. Ваш друг детства вернулся во Францию.
– Да, – отвечала Ирен, – Ренье снова в Париже, и я очень этому рада.
– Вы сможете говорить с ним по-итальянски, ведь он жил в Риме, – заметила монахиня.
– Да, да, – подтвердила Ирен рассеянно, – мне будет приятно встретиться с Ренье, очень приятно...
Не закончив фразы, девочка задумчиво склонила голову.
В эту минуту из-за поворота показался Винсент.
Он шел медленно, погруженный в свои размышления.
Мать Мария заметила Карпантье первой. Она поспешно опустила вуаль.
Хотя женщина сделала это очень быстро, блуждающий взгляд Винсента опередил движение монахини.
Карпантье испытал шок и остолбенел. Лицо Винсента залила краска.
Мать Мария поднялась, поцеловала Ирен в лоб и проговорила:
– Вот и ваш отец. Я оставляю вас с ним.
Она со спокойным достоинством кивнула Винсенту и удалилась.
X
ИРЕН
Винсент все еще стоял неподвижно, провожая монахиню взглядом. Ирен бросилась навстречу отцу и обвила руками его шею. Поцелуй дочери привел Карпантье в чувство. Винсент увидел, что Ирен смотрит на него удивленным, вопрошающим взглядом.
– Можно подумать, что ты с ней знаком, отец, – пролепетала девочка.
Винсент досадливо поморщился.
– Знаком? – переспросил он, силясь улыбнуться. – Напротив, я полагал, что знаю в этой обители всех, но эту монахиню вижу впервые. Вот я и удивился. Давно она здесь? – полюбопытствовал архитектор.
– Около месяца, – ответила Ирен.
– Хм, в этом месяце я бывал тут неоднократно. Какова ее должность? – продолжал расспрашивать дочь Винсент.
– Должность! – вспыхнула Ирен, видимо, сочтя слова отца неуместными. – У нее нет должности. Что ты говоришь! Мать Мария Благодатная!
– Ну, звание? – настаивал на своем Карпантье.
– Ее величают матерью-помощницей, но это совсем не значит, что она подчиняется аббатисе. Мать Мария никомy не подчиняется.
В начале разговора на лице Винсента был написан живейший интерес, но затем к Карпантье снова вернулась его вечная озабоченность.
– Ей отвели комнату, – продолжала Ирен с пафосом, – предназначенную для почетных гостей, рядом с теми апартаментами, где останавливаются высокие покровители нашего монастыри, когда приезжают с инспекцией.
– Ах, вот оно что! – проговорил Винсент и принялся играть золотыми кудряшками дочери. – Знаешь, ты хорошо выглядишь. Я тобой доволен. Ирен прикусила розовую губку.
– Когда она появилась, монахини разговаривали с ней, как с королевой, – произнесла девочка.
– А!.. – протянул Винсент. Он опустился на скамейку, где сидела перед тем мать Мария. Ирен устроилась рядом и с увлечением продолжала:
– Нам, конечно, ничего не говорят, но люди все, знают... Были, какие-то указания сверху. Они не очень понравились епископу.
– Разве есть кто-то выше епископа? – рассеянно спросил Винсент.
– Есть Рим, – строго заметила девочка.
– Да, верно, – пробормотал Карпантье, чертя тростью квадратики на песке.
Ирен премило надула губки и прошептала:
– Папочка, ты совсем не слушаешь меня. Я не стану тебе больше ничего рассказывать.
– Твой Ренье, – отвечал Карпантье со смехом, – считает, что я слегка рехнулся. Франческа полагает, что он недалек от истины.
При упоминании о Ренье щеки девушки порозовели.
– Давно я его не видела, – проговорила она тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138