Отец обнял Ирен и произнес взволнованно:
– На самом деле безумец он! Он слишком тебя любит. В моей жизни была только одна любовь, но даже и я не знаю, любил ли я твою мать так сильно, как он тебя.
– Я тоже его люблю, – сдержанно ответила девушка. Ресницы ее были опущены. Румянец, окрашивавший ее щеки, сменился бледностью.
– Будешь ли ты такой же красивой, как твоя мать? – вслух подумал Карпантье. – Ты очень похожа на нее.
Он нежно прижал девочку к груди и добавил:
– Так, стало быть, она дает тебе уроки итальянского, эта могущественная дама?
– Мне посчастливилось ей понравиться, – ответила Ирен, – и не надо насмешничать, когда говоришь о ней.
Карпантье стер ногой рисунок на песке и пробормотал:
– Ну, похож, что из того, мало ли...
– Кто похож? – немедленно заинтересовалась Ирен.
– Так! – спохватился Карпантье. – Я уже разговариваю сам с собой! Это я про одну картину Ренье... Вот увидишь, наш пострел станет великим живописцем!
– Дай Бог! – воскликнула Ирен. – Однако, кто же все-таки похож? – с любопытством спросила она.
– Неаполитанское лицо, белая кожа, черные волосы, оно не дает мне покоя, – пробормотал Карпантье. – И вот я снова узрел эти черты... Я уверен, что уже видел их прежде.
Последнюю фразу он произнес так тихо, что Ирен не расслышала ее.
Винсент промокнул лоб платком и вздохнул:
– Невыносимая жара, ты не находишь? Ирен исподволь наблюдала за отцом.
– Мать Мария, – прошептал он. – А фамилия-то у нее есть?
– Я ее не знаю, отец, – отозвалась девочка.
– Да мне она, собственно, ни к чему, – вздохнул Карпантье. – А ты случаем не слышала, нет ли у этой женщины брата?
Карпантье снова отер пот со лба. То ли Винсент хотел таким образом скрыть волнение, то ли архитектору действительно было жарко.
Доставая платок, он не заметил яркого румянца, который залил лицо Ирен от корней волос до самого воротничка строгого форменного платья.
– Откуда мне знать? – пробормотала девочка.
– В самом деле, – произнес Винсент, вставая. – Я задаю глупые вопросы. Откуда тебе знать?
– Но что с тобой, дорогая? – спросил он после минутного молчания. – Ты так взволнована...
– Ах, отец, – отвечала Ирен, – твои визиты становятся все короче и короче. С тобой что-то происходит...
Она попала в точку. Карпантье даже не пытался возражать. Он снова сел на скамью.
Ирен понурила голову, стыдясь в душе своей лжи. Девочка даже удивилась тому, с какой неожиданной легкостью она дважды, можно сказать, обманула отца.
Прежде, насколько Ирен помнила, ей никогда не приводилось скрывать своих мыслей. Сердце ее болезненно сжалось.
– Деточка моя, – начал Карпантье в замешательстве, – человек – жалкое создание. Меня извиняет лишь одно: я работаю исключительно ради тебя. Разумеется, я мог бы жить беззаботно и припеваючи, как король. У меня нет тайных страстей и пагубных увлечений. Я пользуюсь успехом, превосходящим, быть может, даже данный мне Богом талант. Я уверен, что обеспечу тебе прекрасное будущее. Ни о чем другом я не мечтаю. Когда я увижу тебя счастливой и довольной, душа моя успокоится. Но дело тут нe в душе. Горячка овладела моей головой. Однажды мне случилось столкнуться с неразрешимой загадкой... Боже, я распустил язык! – вскричал вдруг Винсент. – Не повторяй никому моих слов. Это может стоить жизни!
– Жизни? Вам? – в испуге переспросила Ирен.
– Всем нам! – ответил Карпантье, беспокойно оглядываясь по сторонам.
Аллея была пустынна, но в кустах за скамейкой послышался легкий шорох.
Винсент напрягся и чуть не бросился туда, откуда донесся слабый шум. Однако Карпантье сдержался и тихо опросил:
– Я ведь ничего не сказал, не правда ли? Ничего определенного?
– Ровным счетом ничего, – ответила Ирен, не скрывая своего изумления. – Что с вами, отец? Я никогда не видела вас таким, – озабоченно заметила девушка, которая в минуты серьезного разговора всегда почтительно обращалась к отцу на «вы».
Винсент по-прежнему не спускал глаз с кустов.
– Это ветер колышет листву, – пробормотал он. – Благодари Бога, что тебе ничего не известно. Я и сам ничего не знаю. Тем лучше. В этом наше спасение. Незнание – золото!
Карпантье снова встал. Вид его был странен.
– Вот почему, – проговорил Винсент, – Ренье живет отдельно от меня. Я оборудовал ему мастерскую на третьем этаже. Я всегда мечтал о том, чтобы мы втроем жили все вместе; ведь ты уже большая и скоро вернешься к нам...
– Ах! Отец! – прервала его Ирен и повисла у Винсента на шее.
И возглас, и объятия девочки выражали бурную радость, и в то же время в глазах Ирен застыл страх.
– Тебе здесь хорошо? – спросил Карпантье.
– Здесь все ко мне так добры! – прошептала Ирен.
– Понятно, понятно, а ты, между тем, все-таки тоскуешь по свободе, – улыбнулся Винсент. – Так уж человек устроен. Мы все торопимся: скорей, скорей, а после на склоне лет сожалеем о прошедшем. Тебе, голубушка моя, нужно поучиться еще по крайней мере годик.
– Ты так думаешь, папочка? – тихо проговорила Ирен.
Глаза ее были опущены.
Винсент полагал, что ему придется уговаривать дочь. Он взял ее руки в свои и ласково погладил.
– Еще хотя бы год, – повторил он. – Я хочу, чтобы моя Ирен блистала познаниями так же, как и красотой.
– Если таково ваше желание, отец... – пробормотала девочка.
– Посуди сама... Дома тебе будет одиноко. Веселого там мало, – вздохнул Карпантье. – Это дом труженика. Я старею. В иные дни меня охватывает страх, я думаю, уж не схожу ли я и вправду с ума. Поцелуй меня. Ты не сердишься?
Ирен поцеловала отца десять раз вместо одного, и они, взявшись за руки, пошли назад по аллее.
На середине пути Карпантье остановился. Лицо его казалось теперь смущенным.
– Да у вас тут деревья, как в Тюильри! – воскликнул Винсент. – Какая красота! На обычные наши сады и смотреть после этого не захочешь. Вы тут, наверное, редко болеете?
– Здешние монахини, – подхватила Ирен, заинтересованная новым поворотом разговора, – считают, что климат в их садах благотворнее, чем в Ницце.
– И я полагаю, что эти дамы совершенно правы, – кивнул Карпантье. – О, как бы я хотел отвезти тебя в Ниццу или в Италию! – воскликнул он. – Но, к сожалению, это невозможно. Послушай, золотко, могу ли я попросить тебя кое о чем?..
В удивленных и улыбающихся глазах девочки вы угадали бы затаенную надежду.
– Слушаю, отец, – ответила Ирен.
– У меня дела... – сбивчиво заговорил Винсент. – Я должен уехать... Короче, ты сама понимаешь, что только крайняя необходимость заставляет меня обращаться к тебе с такой просьбой... Твои каникулы всегда были для меня даже большим праздником, чем для тебя самой...
Винсент потупил взор, Ирен же, напротив, подняла глаза.
– Неделю, другую... – с трудом, выдавливал из себя Карпантье, – в крайнем случае месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– На самом деле безумец он! Он слишком тебя любит. В моей жизни была только одна любовь, но даже и я не знаю, любил ли я твою мать так сильно, как он тебя.
– Я тоже его люблю, – сдержанно ответила девушка. Ресницы ее были опущены. Румянец, окрашивавший ее щеки, сменился бледностью.
– Будешь ли ты такой же красивой, как твоя мать? – вслух подумал Карпантье. – Ты очень похожа на нее.
Он нежно прижал девочку к груди и добавил:
– Так, стало быть, она дает тебе уроки итальянского, эта могущественная дама?
– Мне посчастливилось ей понравиться, – ответила Ирен, – и не надо насмешничать, когда говоришь о ней.
Карпантье стер ногой рисунок на песке и пробормотал:
– Ну, похож, что из того, мало ли...
– Кто похож? – немедленно заинтересовалась Ирен.
– Так! – спохватился Карпантье. – Я уже разговариваю сам с собой! Это я про одну картину Ренье... Вот увидишь, наш пострел станет великим живописцем!
– Дай Бог! – воскликнула Ирен. – Однако, кто же все-таки похож? – с любопытством спросила она.
– Неаполитанское лицо, белая кожа, черные волосы, оно не дает мне покоя, – пробормотал Карпантье. – И вот я снова узрел эти черты... Я уверен, что уже видел их прежде.
Последнюю фразу он произнес так тихо, что Ирен не расслышала ее.
Винсент промокнул лоб платком и вздохнул:
– Невыносимая жара, ты не находишь? Ирен исподволь наблюдала за отцом.
– Мать Мария, – прошептал он. – А фамилия-то у нее есть?
– Я ее не знаю, отец, – отозвалась девочка.
– Да мне она, собственно, ни к чему, – вздохнул Карпантье. – А ты случаем не слышала, нет ли у этой женщины брата?
Карпантье снова отер пот со лба. То ли Винсент хотел таким образом скрыть волнение, то ли архитектору действительно было жарко.
Доставая платок, он не заметил яркого румянца, который залил лицо Ирен от корней волос до самого воротничка строгого форменного платья.
– Откуда мне знать? – пробормотала девочка.
– В самом деле, – произнес Винсент, вставая. – Я задаю глупые вопросы. Откуда тебе знать?
– Но что с тобой, дорогая? – спросил он после минутного молчания. – Ты так взволнована...
– Ах, отец, – отвечала Ирен, – твои визиты становятся все короче и короче. С тобой что-то происходит...
Она попала в точку. Карпантье даже не пытался возражать. Он снова сел на скамью.
Ирен понурила голову, стыдясь в душе своей лжи. Девочка даже удивилась тому, с какой неожиданной легкостью она дважды, можно сказать, обманула отца.
Прежде, насколько Ирен помнила, ей никогда не приводилось скрывать своих мыслей. Сердце ее болезненно сжалось.
– Деточка моя, – начал Карпантье в замешательстве, – человек – жалкое создание. Меня извиняет лишь одно: я работаю исключительно ради тебя. Разумеется, я мог бы жить беззаботно и припеваючи, как король. У меня нет тайных страстей и пагубных увлечений. Я пользуюсь успехом, превосходящим, быть может, даже данный мне Богом талант. Я уверен, что обеспечу тебе прекрасное будущее. Ни о чем другом я не мечтаю. Когда я увижу тебя счастливой и довольной, душа моя успокоится. Но дело тут нe в душе. Горячка овладела моей головой. Однажды мне случилось столкнуться с неразрешимой загадкой... Боже, я распустил язык! – вскричал вдруг Винсент. – Не повторяй никому моих слов. Это может стоить жизни!
– Жизни? Вам? – в испуге переспросила Ирен.
– Всем нам! – ответил Карпантье, беспокойно оглядываясь по сторонам.
Аллея была пустынна, но в кустах за скамейкой послышался легкий шорох.
Винсент напрягся и чуть не бросился туда, откуда донесся слабый шум. Однако Карпантье сдержался и тихо опросил:
– Я ведь ничего не сказал, не правда ли? Ничего определенного?
– Ровным счетом ничего, – ответила Ирен, не скрывая своего изумления. – Что с вами, отец? Я никогда не видела вас таким, – озабоченно заметила девушка, которая в минуты серьезного разговора всегда почтительно обращалась к отцу на «вы».
Винсент по-прежнему не спускал глаз с кустов.
– Это ветер колышет листву, – пробормотал он. – Благодари Бога, что тебе ничего не известно. Я и сам ничего не знаю. Тем лучше. В этом наше спасение. Незнание – золото!
Карпантье снова встал. Вид его был странен.
– Вот почему, – проговорил Винсент, – Ренье живет отдельно от меня. Я оборудовал ему мастерскую на третьем этаже. Я всегда мечтал о том, чтобы мы втроем жили все вместе; ведь ты уже большая и скоро вернешься к нам...
– Ах! Отец! – прервала его Ирен и повисла у Винсента на шее.
И возглас, и объятия девочки выражали бурную радость, и в то же время в глазах Ирен застыл страх.
– Тебе здесь хорошо? – спросил Карпантье.
– Здесь все ко мне так добры! – прошептала Ирен.
– Понятно, понятно, а ты, между тем, все-таки тоскуешь по свободе, – улыбнулся Винсент. – Так уж человек устроен. Мы все торопимся: скорей, скорей, а после на склоне лет сожалеем о прошедшем. Тебе, голубушка моя, нужно поучиться еще по крайней мере годик.
– Ты так думаешь, папочка? – тихо проговорила Ирен.
Глаза ее были опущены.
Винсент полагал, что ему придется уговаривать дочь. Он взял ее руки в свои и ласково погладил.
– Еще хотя бы год, – повторил он. – Я хочу, чтобы моя Ирен блистала познаниями так же, как и красотой.
– Если таково ваше желание, отец... – пробормотала девочка.
– Посуди сама... Дома тебе будет одиноко. Веселого там мало, – вздохнул Карпантье. – Это дом труженика. Я старею. В иные дни меня охватывает страх, я думаю, уж не схожу ли я и вправду с ума. Поцелуй меня. Ты не сердишься?
Ирен поцеловала отца десять раз вместо одного, и они, взявшись за руки, пошли назад по аллее.
На середине пути Карпантье остановился. Лицо его казалось теперь смущенным.
– Да у вас тут деревья, как в Тюильри! – воскликнул Винсент. – Какая красота! На обычные наши сады и смотреть после этого не захочешь. Вы тут, наверное, редко болеете?
– Здешние монахини, – подхватила Ирен, заинтересованная новым поворотом разговора, – считают, что климат в их садах благотворнее, чем в Ницце.
– И я полагаю, что эти дамы совершенно правы, – кивнул Карпантье. – О, как бы я хотел отвезти тебя в Ниццу или в Италию! – воскликнул он. – Но, к сожалению, это невозможно. Послушай, золотко, могу ли я попросить тебя кое о чем?..
В удивленных и улыбающихся глазах девочки вы угадали бы затаенную надежду.
– Слушаю, отец, – ответила Ирен.
– У меня дела... – сбивчиво заговорил Винсент. – Я должен уехать... Короче, ты сама понимаешь, что только крайняя необходимость заставляет меня обращаться к тебе с такой просьбой... Твои каникулы всегда были для меня даже большим праздником, чем для тебя самой...
Винсент потупил взор, Ирен же, напротив, подняла глаза.
– Неделю, другую... – с трудом, выдавливал из себя Карпантье, – в крайнем случае месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138