Я вздохнул и повернул направо. На мое счастье, эта дорога оказалась хорошо укатана, и до поселка я добрался без осложнений.
– Простите, что опять вмешиваюсь, но здесь снова развилка, – опять прервал я очередной патетический монолог пегого Ромео.
Гутмахер замолчал на полуслове, извинился перед Олей за мою бестактность и начал руководить движением. «Дачка» Гутмахера располагалась в обжитом месте и скрывалась за высоким кирпичным забором. Я остановился возле мощных железных ворот.
– У вас здесь, случайно, не филиал Зимнего дворца? – поинтересовался я, разглядывая кованное старинное великолепие.
– Какой там дворец, обычный сельский дом, – небрежно ответил хозяин, но в его голосе проскользнули хорошо скрытые нотки гордости.
– А ворота у вас открываются автоматически? – вновь спросил я.
– Ой, какая прелесть! – томно встряла в разговор растленная комплиментами юная чаровница. – Вы что, здесь живете?!
– В основном я живу в Москве, а тут бываю наездами, – ответил Гутмахер сначала даме и только после этого повернулся ко мне. – Вы, Алеша, не выходите из машины, я сам открою.
Аарон Моисеевич чертом выскочил из салона и упругим, молодым шагом направился к воротам. Однако, открыть тяжелые кованые створки оказалось не так-то просто, и мне все-таки пришлось ему помочь. Дома от ворот было не разглядеть, но то, что дачка располагалась не на сакраментальных шести сотках, было понятно с первого взгляда…
Снег во дворе был глубоким, но я не стал усложнять себе жизнь и браться за лопату, оставив на завтра все проблемы по расчистке дороги. Я сдал машину на несколько метров назад и рванул с места, на инерции преодолевая сопротивление белой массы. Завывая мотором, проехал как можно глубже во двор.
– У вас такой большой участок? – поинтересовался я, вглядываясь в темную массу здания, отстоящего от ворот метров на пятьдесят.
– Это старая дача, еще дореволюционная, раньше участки были больше, чем в советское время, – ответил хозяин, одновременно помогая даме выйти из автомобиля.
Я заглушил двигатель, и мы втроем двинулись в сторону дома, почти по колено проваливаясь в мокрый тяжелый снег.
– А дачку вам кто строил, случайно, не Шехтель? – невинно поинтересовался я, разглядывая монументальное сооружение, построенное, как мне показалось в темноте, в стиле русского модерна.
– Что вы такое говорите – какой Шехтель! Он ведь модернист. Это проект дяди Вани Жолтовского.
– Это которого Жолтовского, который первая реконструкция Москвы? Сталинский классицизм? Извините, не знал, что он ваш дядя.
– Он не мой дядя, а друг моего дедушки, поэтому я его так называю. Вообще-то Жолтовский не сталинский, а российский архитектор, он академик архитектуры то ли с девятьсот восьмого, то ли с девятого года, и строил этот дом, когда был молодым, еще до октябрьского, как теперь говорят, переворота. Поэтому вам и показалось, что это модерн.
Пока мы разговаривали об архитектуре, Аарон Моисеевич отпирал надежные дубовые двери, которые могли бы успешно соперничать с современными, железными.
– Классная хата! – сообщила нам Ольга, когда мы, наконец, попали внутрь дома.
«Хата» и впрямь была «классная». Пенсионер имел очень дорогостоящую и ликвидную собственность.
– Этот дом всегда принадлежал вашей семье? – спросил я, разглядывая добротную, старую, почти антикварной ценности меблировку.
– Да, это дом моего деда.
– Удивительно, как его у вас не отобрали.
– О, это целая эпопея. Вы даже не представляете, сколько голов слетело в попытке прибрать его к рукам. Думаю, что стоило бы написать об этом книгу. Какие интриги плелись, какие подлые поступки совершались! – с усмешкой сказал Гутмахер, оглядывая свои владения.
– Представляю, если за комнату в коммуналке люди заваливали доблестных чекистов доносами на своих соседей…
– Ну, здесь был совсем иной уровень. Обычно на дом зарились местные вожди. Да что далеко ходить, еще совсем недавно меня донимали предложениями передать его местным органам управления. Чего только не придумывали! Как-то в шестидесятые годы ко мне регулярно ходила делегация местных жителей, назначенная райисполкомом, с предложением отдать дом то под детский сад, то под амбулаторию, а в семидесятые, стоило только сюда приехать, как являлись ветераны войны с требованием отдать его под их Совет. С ними мне было очень сложно разговаривать. Они просто требовали, отдай и все.
– «Чем матывыровали?» – спросил я с кавказским акцентом словами из грузинского анекдота.
– В основном тем, что я, как «советский человек», не должен иметь такую собственность. Знаете, были очень трогательные по своей наивности моменты. Одна старушка, комсомольский одуванчик, даже разрыдалась, когда я не согласился передать дом под музей их комсомольской славы. Знаете, что она мне сказала? «Вы не любите Советскую власть!»
– Да ну, и как вы выкрутились?
– Никак, сказал, что действительно не люблю.
– Неприятностей не было?
– Нет, я тогда по тематике научной работы был неприкасаемым, во всяком случае, на их «районном уровне». Так что зря на меня старушка, как тогда говорили, телегу накатала. Она, видите ли, совершенно искренне жаловалась в райком партии, что я буржуазный перерожденец и их, делегацию ветеранов комсомола, дальше своей барской прихожей не пускаю. А если говорить серьезно, то дом спасли не наши семейные научные заслуги, а то, что он находится не на престижном дачном направлении. Если бы на него позарились вожди «первой величины», то вряд ли удалось его сохранить.
– А вы что, знаменитый ученый? – с чувством спросила Ольга.
– Немножко ученый, но, увы, не знаменитый, – покаянно ответил Гутмахер.
– Мне почему-то казалось, что вы самоучка… – вмешался я.
– Какое там, обычный академический червь с малым джентльменским набором регалий.
– Это что значит? – ревниво заинтересовалась Оля.
– Значит, доктор наук, профессор, лауреат Госпремии в коллективе вышестоящих товарищей, а недавно получил приглашение на работу в Колумбийский университет.
– Ничего себе! Я сразу поняла, что вы необыкновенный человек!
– Олюшка, вы преувеличиваете! – не без кокетства, поведя плечом, заскромничал Аарон Моисеевич. – Вы, дорогие друзья, располагайтесь, отдыхайте, а я включу отопление и затею баньку.
Однако, «расположилась отдыхать» только «Олюшка», а мне пришлось сначала откапывать из снега машину, а потом готовить ужин. «Олюшка», утомленная «борьбой со злом» и профессорскими комплиментами, безмятежно заснула в кресле в ожидании грядущих радостей жизни. Большой старый дом с толстыми кирпичными стенами и дубовыми дверями подействовал на меня успокаивающе. От него веяло надежностью и вечными ценностями вроде домашнего очага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Простите, что опять вмешиваюсь, но здесь снова развилка, – опять прервал я очередной патетический монолог пегого Ромео.
Гутмахер замолчал на полуслове, извинился перед Олей за мою бестактность и начал руководить движением. «Дачка» Гутмахера располагалась в обжитом месте и скрывалась за высоким кирпичным забором. Я остановился возле мощных железных ворот.
– У вас здесь, случайно, не филиал Зимнего дворца? – поинтересовался я, разглядывая кованное старинное великолепие.
– Какой там дворец, обычный сельский дом, – небрежно ответил хозяин, но в его голосе проскользнули хорошо скрытые нотки гордости.
– А ворота у вас открываются автоматически? – вновь спросил я.
– Ой, какая прелесть! – томно встряла в разговор растленная комплиментами юная чаровница. – Вы что, здесь живете?!
– В основном я живу в Москве, а тут бываю наездами, – ответил Гутмахер сначала даме и только после этого повернулся ко мне. – Вы, Алеша, не выходите из машины, я сам открою.
Аарон Моисеевич чертом выскочил из салона и упругим, молодым шагом направился к воротам. Однако, открыть тяжелые кованые створки оказалось не так-то просто, и мне все-таки пришлось ему помочь. Дома от ворот было не разглядеть, но то, что дачка располагалась не на сакраментальных шести сотках, было понятно с первого взгляда…
Снег во дворе был глубоким, но я не стал усложнять себе жизнь и браться за лопату, оставив на завтра все проблемы по расчистке дороги. Я сдал машину на несколько метров назад и рванул с места, на инерции преодолевая сопротивление белой массы. Завывая мотором, проехал как можно глубже во двор.
– У вас такой большой участок? – поинтересовался я, вглядываясь в темную массу здания, отстоящего от ворот метров на пятьдесят.
– Это старая дача, еще дореволюционная, раньше участки были больше, чем в советское время, – ответил хозяин, одновременно помогая даме выйти из автомобиля.
Я заглушил двигатель, и мы втроем двинулись в сторону дома, почти по колено проваливаясь в мокрый тяжелый снег.
– А дачку вам кто строил, случайно, не Шехтель? – невинно поинтересовался я, разглядывая монументальное сооружение, построенное, как мне показалось в темноте, в стиле русского модерна.
– Что вы такое говорите – какой Шехтель! Он ведь модернист. Это проект дяди Вани Жолтовского.
– Это которого Жолтовского, который первая реконструкция Москвы? Сталинский классицизм? Извините, не знал, что он ваш дядя.
– Он не мой дядя, а друг моего дедушки, поэтому я его так называю. Вообще-то Жолтовский не сталинский, а российский архитектор, он академик архитектуры то ли с девятьсот восьмого, то ли с девятого года, и строил этот дом, когда был молодым, еще до октябрьского, как теперь говорят, переворота. Поэтому вам и показалось, что это модерн.
Пока мы разговаривали об архитектуре, Аарон Моисеевич отпирал надежные дубовые двери, которые могли бы успешно соперничать с современными, железными.
– Классная хата! – сообщила нам Ольга, когда мы, наконец, попали внутрь дома.
«Хата» и впрямь была «классная». Пенсионер имел очень дорогостоящую и ликвидную собственность.
– Этот дом всегда принадлежал вашей семье? – спросил я, разглядывая добротную, старую, почти антикварной ценности меблировку.
– Да, это дом моего деда.
– Удивительно, как его у вас не отобрали.
– О, это целая эпопея. Вы даже не представляете, сколько голов слетело в попытке прибрать его к рукам. Думаю, что стоило бы написать об этом книгу. Какие интриги плелись, какие подлые поступки совершались! – с усмешкой сказал Гутмахер, оглядывая свои владения.
– Представляю, если за комнату в коммуналке люди заваливали доблестных чекистов доносами на своих соседей…
– Ну, здесь был совсем иной уровень. Обычно на дом зарились местные вожди. Да что далеко ходить, еще совсем недавно меня донимали предложениями передать его местным органам управления. Чего только не придумывали! Как-то в шестидесятые годы ко мне регулярно ходила делегация местных жителей, назначенная райисполкомом, с предложением отдать дом то под детский сад, то под амбулаторию, а в семидесятые, стоило только сюда приехать, как являлись ветераны войны с требованием отдать его под их Совет. С ними мне было очень сложно разговаривать. Они просто требовали, отдай и все.
– «Чем матывыровали?» – спросил я с кавказским акцентом словами из грузинского анекдота.
– В основном тем, что я, как «советский человек», не должен иметь такую собственность. Знаете, были очень трогательные по своей наивности моменты. Одна старушка, комсомольский одуванчик, даже разрыдалась, когда я не согласился передать дом под музей их комсомольской славы. Знаете, что она мне сказала? «Вы не любите Советскую власть!»
– Да ну, и как вы выкрутились?
– Никак, сказал, что действительно не люблю.
– Неприятностей не было?
– Нет, я тогда по тематике научной работы был неприкасаемым, во всяком случае, на их «районном уровне». Так что зря на меня старушка, как тогда говорили, телегу накатала. Она, видите ли, совершенно искренне жаловалась в райком партии, что я буржуазный перерожденец и их, делегацию ветеранов комсомола, дальше своей барской прихожей не пускаю. А если говорить серьезно, то дом спасли не наши семейные научные заслуги, а то, что он находится не на престижном дачном направлении. Если бы на него позарились вожди «первой величины», то вряд ли удалось его сохранить.
– А вы что, знаменитый ученый? – с чувством спросила Ольга.
– Немножко ученый, но, увы, не знаменитый, – покаянно ответил Гутмахер.
– Мне почему-то казалось, что вы самоучка… – вмешался я.
– Какое там, обычный академический червь с малым джентльменским набором регалий.
– Это что значит? – ревниво заинтересовалась Оля.
– Значит, доктор наук, профессор, лауреат Госпремии в коллективе вышестоящих товарищей, а недавно получил приглашение на работу в Колумбийский университет.
– Ничего себе! Я сразу поняла, что вы необыкновенный человек!
– Олюшка, вы преувеличиваете! – не без кокетства, поведя плечом, заскромничал Аарон Моисеевич. – Вы, дорогие друзья, располагайтесь, отдыхайте, а я включу отопление и затею баньку.
Однако, «расположилась отдыхать» только «Олюшка», а мне пришлось сначала откапывать из снега машину, а потом готовить ужин. «Олюшка», утомленная «борьбой со злом» и профессорскими комплиментами, безмятежно заснула в кресле в ожидании грядущих радостей жизни. Большой старый дом с толстыми кирпичными стенами и дубовыми дверями подействовал на меня успокаивающе. От него веяло надежностью и вечными ценностями вроде домашнего очага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78