Я немного волнуюсь, потому что до этого мне еще ни разу не доводилось выступать перед зрителями с тех пор, как ко мне пришел успех (мои случайные подработки в Арканзасе не в счет). Но уж во всяком случае это будет мое первое выступление с тех пор, как я отошла от дел. Но я пишу тебе не для того, чтобы просто рассказать обо всем этом. Речь пойдет об Элисон.
Я знаю, что ты не откажешь мне в этом. Если со мной вдруг что-нибудь случится, то я хочу, чтобы заботу о нашей Элисон ты взял на себя. Я уверена, что ты сумеешь воспитать ее и что ты будешь ей хорошим отцом. Ведь ты был им всегда. Я иногда начинаю думать о том, Тони, что нам не следовало расставаться, тем более так, как это вышло тогда. Но прошлого теперь не вернуть.
Я лишь хочу просить тебя забрать ее к себе, если, не дай Бог, что-нибудь случится с ее матерью. Я познакомилась тут с одним человеком, его зовут Мэттью Хоуп, он адвокат здесь у нас в Калусе и просто очень хороши человек, и если возникнет необходимость, то тебе лучше будет иметь дело только с ним.
Ну вот, кажется, и все. И, Тони, пожелай мне удачной пятницы. Я уверена, что это мне очень пригодится. Элисон передает тебе большой привет и говорит, что она ждет с нетерпением, когда в следующем месяце она снова приедет к тебе в гости.
Очень прошу, береги себя.
С наилучшими пожеланиями,
Викки.
Я взглянул на него.
– Вот, – сказал он.
– Вы меня, конечно, извините, мистер Кениг, – заговорил я, – но я не вижу здесь ничего такого, что указывало бы…
– Дайте-ка это сюда, – прервал он меня, и приподнявшись нас стуле, он буквальны вырвал письмо из моих рук. – Вот здесь, – сказал он, пробежав по тексту глазами, – а что бы по-вашему это могло означать, если не то, о чем я вам уже говорил? Я познакомилась тут с одним человеком, его зовут Мэттью Хоуп…
– Да, это конечно…
– …и тебе будет лучше иметь дело только с ним.
– Да, но она ведь ничего не пишет о том, что я ее адвокат.
– Она пишет, что вы адвокат, вот это место…
– Я на самом деле адвокат. Это совсем не означает еще того, что я ее адвокат.
– Черт побери, но ведь здесь и так все ясно. Сначала Викки пишет, что она хочет, чтобы я взял к себе Элисон, а затем она говорит о том, что если возникнет необходимость, то чтобы я имел дело только с вами, ведь это же ее слова, если возникнет необходимость. И скажите мне на милость, какая другая чертовщина, по-вашему, может быть скрыта за этими словами, если речь не идет о том, что у вас должна быть бумага от Викки, что я имею право на опекунство?
– Мистер Кениг, у меня нет такой бумаги. Как я вам уже ранее говорил, Викки, должно быть, только собиралась обсудить со мной этот вопрос, а затем из-за недостатка времени между репетициями перед премьерой или…
– Но почему же тогда она написала мне об этом, как будто все уже на самом деле устроено?
– Понятия не имею. А вообще вы часто писали друг другу письма?
– В принципе, да, но обычно это была так, обыкновенная болтовня, ничего особо важного. Это письмо…
– Да, здесь все кажется уж слишком серьезным.
– Я опасался, что с нею может что-нибудь случиться, и вот это на самом деле произошло, ее убили…
– Да.
– И мне кажется, что она боялась, что это может случиться, а поэтому она дала указания, чтобы моя дочь осталась бы только у меня.
– Мне Викки таких распоряжений не давала, мистер Кениг.
– Вы все время твердите теперь об этом, но ведь в письме-то говорится совсем об обратном.
– И я снова скажу вам, что мне ничего не известно о ее волеизъявлении относительно какого бы то ни было опекуна.
– Но вот ведь ваше имя, оно же здесь, в этом письме, будь оно неладно!
– Да, это так. Она пишет, что мы встречались, и это действительно так. Но никаких особых распоряжений, ни в письменной, ни в устной форме, касательно опеки над Элисон, в случае…
– Тогда, сэр, я уже ровным счетом ничего не понимаю, – проговорил Кениг.
– И я тоже.
– Я просто не могу понять этого.
– В любом случае/6 – заметил я, – я уверен, что распоряжения, отдаваемые вот так в письме, не могут быть приняты к обязательному исполнению судом.
Наступило продолжительное молчание. Мы сидели по разные стороны моего стола, молча уставившись друг на друга.
– Я хочу взять к себе мою малышку, – сказал Кениг, – здесь во Флориде у меня нет адвоката, он остался в Новом Орлеане, там, где я живу. Я был бы вам очень признателен, если бы вы смогли бы выяснить для меня, что именно говорит закон по поводу опеки.
– Я конечно же постараюсь помочь вам в этом, мистер Кениг. Вы не станете возражать, если я оставлю это письмо у себя на некоторое время?
– Разумеется, не буду.
– А где я смогу разыскать вас здесь, в Калусе?
– Я остановился в отеле „Брейквотер Инн“. Я приехал вечером в субботу, успел даже побывать на втором концерте Викки в том ресторане на Стоун-Крэб.
– Так вы здесь с субботы? – переспросил я.
– Да, сэр. Я выехал из Нового Орлеана рано утром в пятницу.
– Мистер Кениг, я должен вам кое-что сообщить, мне кажется, что вам это необходимо знать…
– Что такое?
– …но я не уверен, что вы должны узнать это именно от меня. Может быть даже будет лучше, если вы обратитесь в полицию.
– А это еще зачем? Мне еще ни разу в своей жизни не доводилось встречать сколь-нибудь стоящего полицейского. Никто из них не стоит даже того слова, что изводится на значки, которые они цепляют на свои мундиры. А что, полиция уже начала выяснять, не может ли еще кто-нибудь взять опеку над моей дочерью? Знаете, мистер Хоуп, я скучал без нее все эти годы, и будь я проклят, если я позволю кому-нибудь другому забрать ее у меня. Теперь, когда Викки уже больше нет. Так вы мне это собирались сказать?
Я глубоко вздохнул.
– Вашу дочь похитили.
– Что-что? – переспросил он. – Примите мои соболезнования.
– О, Бже мой, – вырвалось у Кенига, – Боже мой! Что… кого я… что… о, Боже!..
Я написал на обороте своей визитной карточки имя Мориса Блума и адрес полицейского участка. После этого я связался по селектору с Синтией и спросил ее, не может ли она оказать мне любезность и отвезти господина Кенига в центр города. Пошатываясь, он вышел из моего кабинета, и выглядел он тогда еще лет на десять старше, чем тогда, когда он только-только входил сюда.
В тот день раньше, чем в шесть часов вечера мне домой попасть было не суждено. Включив телевизор, я направился к стенному бару, намереваясь сделать себе двойной мартини – уж слишком длинным мне показался тот день. В то время как я смешивал „Бифитер“ с вермутом, по телевизору начались шестичасовые новости. Мой компаньон Фрэнк говорит, что в Нью-Йорке (мне кажется, что он считает это признаком некой особой утонченности, что ли) каждый день совершается столько преступлений, что газеты и телевидение освещают только самые-самые наикровавейшие из них;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Я знаю, что ты не откажешь мне в этом. Если со мной вдруг что-нибудь случится, то я хочу, чтобы заботу о нашей Элисон ты взял на себя. Я уверена, что ты сумеешь воспитать ее и что ты будешь ей хорошим отцом. Ведь ты был им всегда. Я иногда начинаю думать о том, Тони, что нам не следовало расставаться, тем более так, как это вышло тогда. Но прошлого теперь не вернуть.
Я лишь хочу просить тебя забрать ее к себе, если, не дай Бог, что-нибудь случится с ее матерью. Я познакомилась тут с одним человеком, его зовут Мэттью Хоуп, он адвокат здесь у нас в Калусе и просто очень хороши человек, и если возникнет необходимость, то тебе лучше будет иметь дело только с ним.
Ну вот, кажется, и все. И, Тони, пожелай мне удачной пятницы. Я уверена, что это мне очень пригодится. Элисон передает тебе большой привет и говорит, что она ждет с нетерпением, когда в следующем месяце она снова приедет к тебе в гости.
Очень прошу, береги себя.
С наилучшими пожеланиями,
Викки.
Я взглянул на него.
– Вот, – сказал он.
– Вы меня, конечно, извините, мистер Кениг, – заговорил я, – но я не вижу здесь ничего такого, что указывало бы…
– Дайте-ка это сюда, – прервал он меня, и приподнявшись нас стуле, он буквальны вырвал письмо из моих рук. – Вот здесь, – сказал он, пробежав по тексту глазами, – а что бы по-вашему это могло означать, если не то, о чем я вам уже говорил? Я познакомилась тут с одним человеком, его зовут Мэттью Хоуп…
– Да, это конечно…
– …и тебе будет лучше иметь дело только с ним.
– Да, но она ведь ничего не пишет о том, что я ее адвокат.
– Она пишет, что вы адвокат, вот это место…
– Я на самом деле адвокат. Это совсем не означает еще того, что я ее адвокат.
– Черт побери, но ведь здесь и так все ясно. Сначала Викки пишет, что она хочет, чтобы я взял к себе Элисон, а затем она говорит о том, что если возникнет необходимость, то чтобы я имел дело только с вами, ведь это же ее слова, если возникнет необходимость. И скажите мне на милость, какая другая чертовщина, по-вашему, может быть скрыта за этими словами, если речь не идет о том, что у вас должна быть бумага от Викки, что я имею право на опекунство?
– Мистер Кениг, у меня нет такой бумаги. Как я вам уже ранее говорил, Викки, должно быть, только собиралась обсудить со мной этот вопрос, а затем из-за недостатка времени между репетициями перед премьерой или…
– Но почему же тогда она написала мне об этом, как будто все уже на самом деле устроено?
– Понятия не имею. А вообще вы часто писали друг другу письма?
– В принципе, да, но обычно это была так, обыкновенная болтовня, ничего особо важного. Это письмо…
– Да, здесь все кажется уж слишком серьезным.
– Я опасался, что с нею может что-нибудь случиться, и вот это на самом деле произошло, ее убили…
– Да.
– И мне кажется, что она боялась, что это может случиться, а поэтому она дала указания, чтобы моя дочь осталась бы только у меня.
– Мне Викки таких распоряжений не давала, мистер Кениг.
– Вы все время твердите теперь об этом, но ведь в письме-то говорится совсем об обратном.
– И я снова скажу вам, что мне ничего не известно о ее волеизъявлении относительно какого бы то ни было опекуна.
– Но вот ведь ваше имя, оно же здесь, в этом письме, будь оно неладно!
– Да, это так. Она пишет, что мы встречались, и это действительно так. Но никаких особых распоряжений, ни в письменной, ни в устной форме, касательно опеки над Элисон, в случае…
– Тогда, сэр, я уже ровным счетом ничего не понимаю, – проговорил Кениг.
– И я тоже.
– Я просто не могу понять этого.
– В любом случае/6 – заметил я, – я уверен, что распоряжения, отдаваемые вот так в письме, не могут быть приняты к обязательному исполнению судом.
Наступило продолжительное молчание. Мы сидели по разные стороны моего стола, молча уставившись друг на друга.
– Я хочу взять к себе мою малышку, – сказал Кениг, – здесь во Флориде у меня нет адвоката, он остался в Новом Орлеане, там, где я живу. Я был бы вам очень признателен, если бы вы смогли бы выяснить для меня, что именно говорит закон по поводу опеки.
– Я конечно же постараюсь помочь вам в этом, мистер Кениг. Вы не станете возражать, если я оставлю это письмо у себя на некоторое время?
– Разумеется, не буду.
– А где я смогу разыскать вас здесь, в Калусе?
– Я остановился в отеле „Брейквотер Инн“. Я приехал вечером в субботу, успел даже побывать на втором концерте Викки в том ресторане на Стоун-Крэб.
– Так вы здесь с субботы? – переспросил я.
– Да, сэр. Я выехал из Нового Орлеана рано утром в пятницу.
– Мистер Кениг, я должен вам кое-что сообщить, мне кажется, что вам это необходимо знать…
– Что такое?
– …но я не уверен, что вы должны узнать это именно от меня. Может быть даже будет лучше, если вы обратитесь в полицию.
– А это еще зачем? Мне еще ни разу в своей жизни не доводилось встречать сколь-нибудь стоящего полицейского. Никто из них не стоит даже того слова, что изводится на значки, которые они цепляют на свои мундиры. А что, полиция уже начала выяснять, не может ли еще кто-нибудь взять опеку над моей дочерью? Знаете, мистер Хоуп, я скучал без нее все эти годы, и будь я проклят, если я позволю кому-нибудь другому забрать ее у меня. Теперь, когда Викки уже больше нет. Так вы мне это собирались сказать?
Я глубоко вздохнул.
– Вашу дочь похитили.
– Что-что? – переспросил он. – Примите мои соболезнования.
– О, Бже мой, – вырвалось у Кенига, – Боже мой! Что… кого я… что… о, Боже!..
Я написал на обороте своей визитной карточки имя Мориса Блума и адрес полицейского участка. После этого я связался по селектору с Синтией и спросил ее, не может ли она оказать мне любезность и отвезти господина Кенига в центр города. Пошатываясь, он вышел из моего кабинета, и выглядел он тогда еще лет на десять старше, чем тогда, когда он только-только входил сюда.
В тот день раньше, чем в шесть часов вечера мне домой попасть было не суждено. Включив телевизор, я направился к стенному бару, намереваясь сделать себе двойной мартини – уж слишком длинным мне показался тот день. В то время как я смешивал „Бифитер“ с вермутом, по телевизору начались шестичасовые новости. Мой компаньон Фрэнк говорит, что в Нью-Йорке (мне кажется, что он считает это признаком некой особой утонченности, что ли) каждый день совершается столько преступлений, что газеты и телевидение освещают только самые-самые наикровавейшие из них;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79