– Мне кажется, что чайник уже кипит.
Гретель снова ушла на кухню. Гретхен потягивала свой виски.
– Итак, – сказала она, – с чего начнем?
– С утра понедельника, тринадцатого января, время с трех ночи до половины девятого утра.
– Ну и что?
– Где вы были в это время?
– Даже так? Значит вы меня подозреваете?
– Ни в коем случае, просто я…
– А, в таком случае, вы хотите узнать от меня о Двейне, где он был, да, понимаю. Так вот, если вас так это интересует, в это время он был здесь у меня.
– С которого часу и до которого?
– Мы ходили в ресторан. Он заехал за мной примерно в восемь – половине девятого вечера.
– И в каком ресторане вы были.
– В «Меленке».
– Это тот, что на Сабале?
– На Сабале, да.
– А откуда вы куда направились?
– Сюда вернулись.
– И во сколько это было?
– Сразу после ужина. Я и вправду не знаю, во сколько мы были здесь. В десять? После ужина, – сказала Гретхен и пожала плечами.
– Во сколько он ушел от вас?
– На следующее утро.
– Он оставался здесь на ночь?
– Да, он часто остается на ночь.
– И во сколько он ушел утром?
– В восемь-половине девятого, я не знаю во сколько точно. Он прямо отсюда должен был отправиться на работу.
– Ваша сестра в тот вечер была дома?
– Нет, в тот вечер она была в Нью-Йорке. У нее там была назначена встреча с редактором и автором, точнее сказать, с переводчиком. Ведь написали-то это все братья Гримм.
– И когда вернулась ваша сестра?
– Во вторник.
– А вот когда вы говорите, что мистер Миллер часто остается здесь на ночь…
– Да, на протяжении последних нескольких месяцев или около того. Со мной или с моей сестрой… – она сделала небольшую паузу. Трудно было сказать, задумала ли она последующую фразу специально для того, чтобы поразить собеседника, или же это было проявлением европейской прямоты и непосредственности, к которой мужчины здесь, в Америке, еще не успели привыкнуть в полной мере. – Или иногда с нами обеими.
– Понимаю, – кивнул Блум и кашлянул.
– Да, – сказала Гретхен. – А, вот и ваш кофе.
Гретель вошла в комнату, держа в руках серебряный поднос с двумя чашечками кофе, двумя маленькими ложечками, молочником и сахарницей.
– Я тут рассказывала детективу Блуму, что Двейн часто оставался на ночь с нами обеими, – обратилась к сестре Гретхен, и на этот раз я уже был уверен, что ей хотелось поразить нас этим.
– Да, тихо сказала Гретель, – это действительно так.
– А сахарина у вас нет? – спросил Блум и снова сконфуженно кашлянул.
Когда мы наконец покинули дом сестер Хайбель, на улице уже совсем стемнело. Всю дорогу Блум молчал: и пока мы ехали обратно к ощетинившемуся своими стрелками указателю, и пока мы переезжали через мостик, и когда мы разворачивались влево, чтобы выехать снова на 41-е шоссе, и когда машина наша уже снова направлялась в сторону Калусы. Еще раньше Блум пообещал угостить меня пивом, и поэтому мы остановились у одной закусочной под названием «У городской черты», находившейся на самой окраине Калусы. Официантка приняла у нас заказ, и мне показалось, что она была разочарована, что мы заказали только пиво. Блум чокнулся своей кружкой с моей и со словами «Твое здоровье», – отхлебнул большой глоток пива и пены. Вытерев губы тыльной стороной ладони, она проговорил:
– Кажется, алиби его подтверждают, а? Они обе.
– Похоже на то, – заметил я.
– Хотя, конечно, за исключением тех несколько часов, когда он мог спокойно что угодно натворить. Но в таком случае времени у него было бы в обрез.
– Да.
– Вот такие вот дела, – вздохнул Блум, и пожав плечами, отпил еще один глоток. – Вот мне сейчас уже сорок шесть лет, – снова заговорил он, – а я никогда в жизни еще не был в одной постели с двумя женщинами сразу. Мэттью, а тебе сколько лет?
– Тридцать семь.
– А ты был когда-нибудь в одной постели сразу с двумя женщинами?
– Был, – ответил я.
– Ну и как, здорово, наверное?
– Слишком много рук и ног, – сказал я.
Уже где-то к восьми Блум подвез меня туда, где я оставил свою машину, и дома я оказался только почти в половине девятого. Я навел себе очень крепкое мартини и включил автоответчик. Дочь моя звонила мне, чтобы поблагодарить за чек и сообщить, что этим я спас ей жизнь. Звонила Дейл, спрашивала, не забыл ли я еще о ней и приглашала меня к себе, если, конечно, я вернусь не слишком поздно. Третий звонок был от Блума. Я тут же перезвонил ему.
– Да, привет, Мэттью, – сказал он. – Хорошие новости. Мы разыскали Садовски, их барабанщика. Полицейским из Нью-Йорка наконец удалось выйти на его мать. От нее-то они и узнали, что с самого начала сезона он играет неподалеку отсюда, в одном из отелей в Майами. Кенион занялся им самостоятельно, пока мы с тобой говорили с немками. Садовски добровольно изъявил желание приехать сюда, от Майами до нас ведь рукой подать. Так что я ожидаю его с минуты на минуту. Хочешь тоже послушать?
– Не отказался бы, – заметил я.
– Тогда, давай, приезжай, – ответил мне на это Блум и повесил трубку.
Глава 10
Перед тем как уйти из дома, я позвонил Дейл, чтобы предупредить ее, о том, что сегодня вечером мне предстояло еще одно очень важное дело.
– И когда ты освободишься?
– Часов в десять, наверное. Во всяком случае, постараюсь.
– А где ты будешь?
– В участке.
– Это еще по крайней мере сорок минут езды до моего дома.
– Что, думаешь, будет слишком поздно?
– Нет. Приходи, как закончишь с делами. Во сколько бы ты не освободился.
– В случае чего, я позвоню тебе.
– Пожалуйста, постарайся не допускать таких случаев, – сказала Дейл.
Нейл Садовски оказался кареглазым блондином лет тридцати пяти, ростом примерно пять футов и семь дюймов, и я подумал, что весил он должно быть около ста шестидесяти фунтов. Подбородок и щеки его покрывала борода, переходившая в усы над верхней губой, и все это, и борода, и усы, тоже светлые, придавали его лицу вид аристократа Викторианской эпохи, а прямой нос и глубокий взгляд еще более усиливали это впечатление. На нем были синие узкие брюки, черные кожаные мокасины Гуччи и пиджак из голубой замши, из-под которого была видна темно-синяя футболка. Мы сидели в кабинете капитана. Я уже начинал сомневаться в том, что сам капитан вообще когда-нибудь появляется на работе.
– Итак, – сказал Блум, – очень любезно с вашей стороны, мистер Садовски, что вы появились здесь, я очень вам благодарен. У нас же ушла уйма времени на то, чтобы разыскать вас.
– Ах да, я еще до рождества уехал в Майами, – сказал Садовски.
– Ваша мать сказала нью-йоркским полицейским то же самое.
– Зря вы беспокоили ее. – Мне очень жаль, – Блум сделал небольшую паузу, а затем сказал. – Я думаю, что вы уже знаете о том, что Викки и ее дочь были убиты.
– Да.
– Когда вам стало об этом известно, мистер Садовски?
– О Викки – в прошлый понедельник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Гретель снова ушла на кухню. Гретхен потягивала свой виски.
– Итак, – сказала она, – с чего начнем?
– С утра понедельника, тринадцатого января, время с трех ночи до половины девятого утра.
– Ну и что?
– Где вы были в это время?
– Даже так? Значит вы меня подозреваете?
– Ни в коем случае, просто я…
– А, в таком случае, вы хотите узнать от меня о Двейне, где он был, да, понимаю. Так вот, если вас так это интересует, в это время он был здесь у меня.
– С которого часу и до которого?
– Мы ходили в ресторан. Он заехал за мной примерно в восемь – половине девятого вечера.
– И в каком ресторане вы были.
– В «Меленке».
– Это тот, что на Сабале?
– На Сабале, да.
– А откуда вы куда направились?
– Сюда вернулись.
– И во сколько это было?
– Сразу после ужина. Я и вправду не знаю, во сколько мы были здесь. В десять? После ужина, – сказала Гретхен и пожала плечами.
– Во сколько он ушел от вас?
– На следующее утро.
– Он оставался здесь на ночь?
– Да, он часто остается на ночь.
– И во сколько он ушел утром?
– В восемь-половине девятого, я не знаю во сколько точно. Он прямо отсюда должен был отправиться на работу.
– Ваша сестра в тот вечер была дома?
– Нет, в тот вечер она была в Нью-Йорке. У нее там была назначена встреча с редактором и автором, точнее сказать, с переводчиком. Ведь написали-то это все братья Гримм.
– И когда вернулась ваша сестра?
– Во вторник.
– А вот когда вы говорите, что мистер Миллер часто остается здесь на ночь…
– Да, на протяжении последних нескольких месяцев или около того. Со мной или с моей сестрой… – она сделала небольшую паузу. Трудно было сказать, задумала ли она последующую фразу специально для того, чтобы поразить собеседника, или же это было проявлением европейской прямоты и непосредственности, к которой мужчины здесь, в Америке, еще не успели привыкнуть в полной мере. – Или иногда с нами обеими.
– Понимаю, – кивнул Блум и кашлянул.
– Да, – сказала Гретхен. – А, вот и ваш кофе.
Гретель вошла в комнату, держа в руках серебряный поднос с двумя чашечками кофе, двумя маленькими ложечками, молочником и сахарницей.
– Я тут рассказывала детективу Блуму, что Двейн часто оставался на ночь с нами обеими, – обратилась к сестре Гретхен, и на этот раз я уже был уверен, что ей хотелось поразить нас этим.
– Да, тихо сказала Гретель, – это действительно так.
– А сахарина у вас нет? – спросил Блум и снова сконфуженно кашлянул.
Когда мы наконец покинули дом сестер Хайбель, на улице уже совсем стемнело. Всю дорогу Блум молчал: и пока мы ехали обратно к ощетинившемуся своими стрелками указателю, и пока мы переезжали через мостик, и когда мы разворачивались влево, чтобы выехать снова на 41-е шоссе, и когда машина наша уже снова направлялась в сторону Калусы. Еще раньше Блум пообещал угостить меня пивом, и поэтому мы остановились у одной закусочной под названием «У городской черты», находившейся на самой окраине Калусы. Официантка приняла у нас заказ, и мне показалось, что она была разочарована, что мы заказали только пиво. Блум чокнулся своей кружкой с моей и со словами «Твое здоровье», – отхлебнул большой глоток пива и пены. Вытерев губы тыльной стороной ладони, она проговорил:
– Кажется, алиби его подтверждают, а? Они обе.
– Похоже на то, – заметил я.
– Хотя, конечно, за исключением тех несколько часов, когда он мог спокойно что угодно натворить. Но в таком случае времени у него было бы в обрез.
– Да.
– Вот такие вот дела, – вздохнул Блум, и пожав плечами, отпил еще один глоток. – Вот мне сейчас уже сорок шесть лет, – снова заговорил он, – а я никогда в жизни еще не был в одной постели с двумя женщинами сразу. Мэттью, а тебе сколько лет?
– Тридцать семь.
– А ты был когда-нибудь в одной постели сразу с двумя женщинами?
– Был, – ответил я.
– Ну и как, здорово, наверное?
– Слишком много рук и ног, – сказал я.
Уже где-то к восьми Блум подвез меня туда, где я оставил свою машину, и дома я оказался только почти в половине девятого. Я навел себе очень крепкое мартини и включил автоответчик. Дочь моя звонила мне, чтобы поблагодарить за чек и сообщить, что этим я спас ей жизнь. Звонила Дейл, спрашивала, не забыл ли я еще о ней и приглашала меня к себе, если, конечно, я вернусь не слишком поздно. Третий звонок был от Блума. Я тут же перезвонил ему.
– Да, привет, Мэттью, – сказал он. – Хорошие новости. Мы разыскали Садовски, их барабанщика. Полицейским из Нью-Йорка наконец удалось выйти на его мать. От нее-то они и узнали, что с самого начала сезона он играет неподалеку отсюда, в одном из отелей в Майами. Кенион занялся им самостоятельно, пока мы с тобой говорили с немками. Садовски добровольно изъявил желание приехать сюда, от Майами до нас ведь рукой подать. Так что я ожидаю его с минуты на минуту. Хочешь тоже послушать?
– Не отказался бы, – заметил я.
– Тогда, давай, приезжай, – ответил мне на это Блум и повесил трубку.
Глава 10
Перед тем как уйти из дома, я позвонил Дейл, чтобы предупредить ее, о том, что сегодня вечером мне предстояло еще одно очень важное дело.
– И когда ты освободишься?
– Часов в десять, наверное. Во всяком случае, постараюсь.
– А где ты будешь?
– В участке.
– Это еще по крайней мере сорок минут езды до моего дома.
– Что, думаешь, будет слишком поздно?
– Нет. Приходи, как закончишь с делами. Во сколько бы ты не освободился.
– В случае чего, я позвоню тебе.
– Пожалуйста, постарайся не допускать таких случаев, – сказала Дейл.
Нейл Садовски оказался кареглазым блондином лет тридцати пяти, ростом примерно пять футов и семь дюймов, и я подумал, что весил он должно быть около ста шестидесяти фунтов. Подбородок и щеки его покрывала борода, переходившая в усы над верхней губой, и все это, и борода, и усы, тоже светлые, придавали его лицу вид аристократа Викторианской эпохи, а прямой нос и глубокий взгляд еще более усиливали это впечатление. На нем были синие узкие брюки, черные кожаные мокасины Гуччи и пиджак из голубой замши, из-под которого была видна темно-синяя футболка. Мы сидели в кабинете капитана. Я уже начинал сомневаться в том, что сам капитан вообще когда-нибудь появляется на работе.
– Итак, – сказал Блум, – очень любезно с вашей стороны, мистер Садовски, что вы появились здесь, я очень вам благодарен. У нас же ушла уйма времени на то, чтобы разыскать вас.
– Ах да, я еще до рождества уехал в Майами, – сказал Садовски.
– Ваша мать сказала нью-йоркским полицейским то же самое.
– Зря вы беспокоили ее. – Мне очень жаль, – Блум сделал небольшую паузу, а затем сказал. – Я думаю, что вы уже знаете о том, что Викки и ее дочь были убиты.
– Да.
– Когда вам стало об этом известно, мистер Садовски?
– О Викки – в прошлый понедельник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79