Небрежность всегда крайне раздражали его. Раздражали его и медленно ползущие лифты.
Когда они добрались кое-как до третьего этажа, он не сдержался.
– А это не отражается вредно на ваших барабанных перепонках? – спросил он лифтера.
– А что должно вредно отражаться на моих барабанных перепонках, – переспросил тот.
– То, что вам тут так часто приходится преодолевать звуковой барьер, – сказал Браун и вышел из лифта.
Он выждал, пока двери лифта снова закроются за ним. Глянув на две ближайшие к лифту двери, он сориентировался, в какую сторону ему нужно идти к нужному номеру.
302, 304, 306, 308, 310...
Он остановился перед дверью под номером триста двенадцать и сунул руку за отворот плаща. Вынул он её оттуда уже вооруженную служебным револьвером. Потом он левой рукой достал из кармана полученный у клерка ключ и осторожно вставил его в замочную скважину.
За дверью он уловил какое-то движение. Тогда он быстро повернул ключ и резко толкнул дверь. В номере на постели лежал мужчина, и рука этого мужчины как раз тянулась к револьверу на ночном столике.
– Советую оставить его в покое, – сказал Браун.
– А в чем дело? – спросил мужчина. Он выглядел несколько приятнее, чем на фотографии, но изменения были незначительными. Выглядел он чуть старше, скорее всего потому, что фотографировали его несколько лет назад перед отправкой в тюрьму. На нем была белая рубашка со слегка закатанными рукавами, так что были видны не снятые им запонки. Маленькая монограмма виднелась над нагрудным карманом, и можно было разглядеть, что составляли её буквы “Ф” и “Д”.
– Одевайтесь, – сказал Браун. – Нам с вами предстоит разговор в участке.
– И о чем же это нам предстоит разговаривать?
– О мошенничестве, – сказал Браун.
– Об этом вы можете забыть, – сказал мужчина.
– Вы так считаете?
– Именно так! Сейчас я чист, как сама Пресвятая дева Мария.
– И именно поэтому вы таскаете за собой револьвер? – спросил Браун.
– У меня имеется разрешение на него, – сказал мужчина.
– Вот это мы, кстати, проверим там, в участке.
– Вам для этого понадобится ордер на арест, – оказал мужчина.
– Не нужно мне никаких дурацких ордеров! – резко бросил Браун. – А теперь подымайся с этой чертовой кровати и одевайся. Да поживее, иначе я сам помогу тебе одеться. И поверь, тебе эта помощь не понравится.
– Послушайте, да какого черта...
– Подымайся, Фритци, – сказал Браун.
Мужчина испуганно посмотрел на него.
– Ведь ты Фритци, так ведь? – спросил Браун. – Или ты считаешь, что кличка “Датч” тебе больше подходит?
– Меня зовут Фрэнк Даррен, – сказал мужчина.
– А меня – Джордж Вашингтон. Ладно, надевай свое пальто.
– Послушайте, вы, приятель, совершаете ошибку, – сказал мужчина. – У меня найдутся друзья.
– И кто же они – судьи? – спросил Браун. – Или сенаторы? Кто?
– Неважно кто, – сказал мужчина.
– У меня тоже есть друзья, – сказал Браун. – Один из моих хороших друзей даже держит мясную лавку на Даймондбек. Но что из этого, даже он не сможет помочь тебе. А теперь пошли, не стоит зря терять время.
Мужчина слез с постели.
– Мне нечего скрывать, – сказал он. – Вы ни в чем не можете меня обвинять.
– Надеюсь, что это так, – сказал Браун. – Надеюсь, что ты чист перед законом, надеюсь, что у тебя и в самом деле есть разрешение на этот револьвер, и надеюсь, что на прошлой неделе ты ходил на исповедь. Но, несмотря на все это, мы сейчас отправимся с тобой в участок.
– Господи, неужели нельзя тут поговорить? – спросил мужчина.
– Нет, – сказал Браун. Он усмехнулся: – Видишь ли, они не принимают черномазых в этом отеле.
Разрешение на ношение оружия у него и в самом деле было, но выписано оно было на имя Фредерика Дойча.
Браун внимательно изучил его.
– Ну ладно, а почему ты тогда зарегистрировался здесь под чужим именем?
– Вам этого не понять, – сказал Дойч.
– А ты все-таки попробуй, вдруг пойму.
– А на кой черт? Я ведь все равно считаюсь ни в чем не виноватым, пока вы не доказали обратного. Разве есть какой-нибудь закон, который запрещает регистрироваться в отеле под чужим именем?
– Ну, если уж на то пошло, – сказал Браун, – то это можно рассматривать и как правонарушение. Согласно статье девятьсот шестьдесят четвертой использование чужого имени или адреса с целью введения в заблуждение...
– Я никого не собирался вводить в заблуждение, – сказал Дойч.
– Но я без представления каких-либо доказательств, что ты вводил в заблуждение кого угодно, могу получить вердикт...
– Ну, вот и получите, – сказал Дойч.
– А зачем? Мне, например, абсолютно наплевать на то, что ты будешь проживать под чужим именем хоть до конца жизни. Мне просто хотелось бы выяснить, почему это ты решил, что тебе следует скрываться под чужим именем.
– Вот тут-то вы и попали в самую точку, – сказал Дойч.
– Может, и попал, да только сам я как-то не заметил этого, – ответил Браун. – Так что давай, выкладывай.
– Я решил вести честную жизнь, – сказал Дойч.
– Погоди-ка минутку, – сказал Браун. – Мне, пожалуй, следует пригласить скрипичный квартет. Такие задушевные излияния требуют лирического аккомпанемента.
– Я же говорил, что вам этого не понять, – сказал Дойч, сокрушенно качая головой.
Браун вполне серьезно пригляделся к нему.
– Ладно, продолжай, – сказал он. – Я тебя слушаю.
– Я засыпался один-единственный раз, – сказал Дойч, – и было мне к тому времени двадцать четыре года. А занимался я самыми различными играми лет с шестнадцати. И тут я вдруг попался. Я отделался тогда восемнадцатью месяцами. И сидел я на Уокер-Айленде. – Дойч пожал плечами и замолчал.
– Ну и...
– Ну и мне там совсем не понравилось. Неужели это так трудно понять? Мне не понравилось сидеть в тюрьме. Провести восемнадцать месяцев среди всех этих подонков – педерасты, алкаши, наркоманы, типы, которым ничего не стоит зарубить топором собственную мать. И целых восемнадцать месяцев просидеть рядом с ними. Когда я вышел на свободу, то сразу же твердо решил, что с меня достаточно. Я сыт этим по горло и не хочу повторения всего этого.
– Ну и?
– Ну и я решил окончательно завязать. Я понимал, что если попадусь вторично, то восемнадцатью месяцами мне уже не отделаться. А третий раз – кто знает? Очень может быть, что за мной запрут дверь камеры и попросту выбросят ключи. Может, они не без основания решат, что Фритци Дойч решительно ничем не отличается от всех этих педерастов, алкашей и наркоманов.
– А ты отличаешься от них, да? – сказал Браун, и чуть заметная усмешка тронула его губы.
– Да, отличаюсь. Я с помощью жульничества обыграл очень многих, но вел себя как джентльмен, и если вы не верите этому, то и черт с вами. Занимаясь своим делом, я “передергивал” и все такое прочее, но на игру я смотрел как на самую обычную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Когда они добрались кое-как до третьего этажа, он не сдержался.
– А это не отражается вредно на ваших барабанных перепонках? – спросил он лифтера.
– А что должно вредно отражаться на моих барабанных перепонках, – переспросил тот.
– То, что вам тут так часто приходится преодолевать звуковой барьер, – сказал Браун и вышел из лифта.
Он выждал, пока двери лифта снова закроются за ним. Глянув на две ближайшие к лифту двери, он сориентировался, в какую сторону ему нужно идти к нужному номеру.
302, 304, 306, 308, 310...
Он остановился перед дверью под номером триста двенадцать и сунул руку за отворот плаща. Вынул он её оттуда уже вооруженную служебным револьвером. Потом он левой рукой достал из кармана полученный у клерка ключ и осторожно вставил его в замочную скважину.
За дверью он уловил какое-то движение. Тогда он быстро повернул ключ и резко толкнул дверь. В номере на постели лежал мужчина, и рука этого мужчины как раз тянулась к револьверу на ночном столике.
– Советую оставить его в покое, – сказал Браун.
– А в чем дело? – спросил мужчина. Он выглядел несколько приятнее, чем на фотографии, но изменения были незначительными. Выглядел он чуть старше, скорее всего потому, что фотографировали его несколько лет назад перед отправкой в тюрьму. На нем была белая рубашка со слегка закатанными рукавами, так что были видны не снятые им запонки. Маленькая монограмма виднелась над нагрудным карманом, и можно было разглядеть, что составляли её буквы “Ф” и “Д”.
– Одевайтесь, – сказал Браун. – Нам с вами предстоит разговор в участке.
– И о чем же это нам предстоит разговаривать?
– О мошенничестве, – сказал Браун.
– Об этом вы можете забыть, – сказал мужчина.
– Вы так считаете?
– Именно так! Сейчас я чист, как сама Пресвятая дева Мария.
– И именно поэтому вы таскаете за собой револьвер? – спросил Браун.
– У меня имеется разрешение на него, – сказал мужчина.
– Вот это мы, кстати, проверим там, в участке.
– Вам для этого понадобится ордер на арест, – оказал мужчина.
– Не нужно мне никаких дурацких ордеров! – резко бросил Браун. – А теперь подымайся с этой чертовой кровати и одевайся. Да поживее, иначе я сам помогу тебе одеться. И поверь, тебе эта помощь не понравится.
– Послушайте, да какого черта...
– Подымайся, Фритци, – сказал Браун.
Мужчина испуганно посмотрел на него.
– Ведь ты Фритци, так ведь? – спросил Браун. – Или ты считаешь, что кличка “Датч” тебе больше подходит?
– Меня зовут Фрэнк Даррен, – сказал мужчина.
– А меня – Джордж Вашингтон. Ладно, надевай свое пальто.
– Послушайте, вы, приятель, совершаете ошибку, – сказал мужчина. – У меня найдутся друзья.
– И кто же они – судьи? – спросил Браун. – Или сенаторы? Кто?
– Неважно кто, – сказал мужчина.
– У меня тоже есть друзья, – сказал Браун. – Один из моих хороших друзей даже держит мясную лавку на Даймондбек. Но что из этого, даже он не сможет помочь тебе. А теперь пошли, не стоит зря терять время.
Мужчина слез с постели.
– Мне нечего скрывать, – сказал он. – Вы ни в чем не можете меня обвинять.
– Надеюсь, что это так, – сказал Браун. – Надеюсь, что ты чист перед законом, надеюсь, что у тебя и в самом деле есть разрешение на этот револьвер, и надеюсь, что на прошлой неделе ты ходил на исповедь. Но, несмотря на все это, мы сейчас отправимся с тобой в участок.
– Господи, неужели нельзя тут поговорить? – спросил мужчина.
– Нет, – сказал Браун. Он усмехнулся: – Видишь ли, они не принимают черномазых в этом отеле.
Разрешение на ношение оружия у него и в самом деле было, но выписано оно было на имя Фредерика Дойча.
Браун внимательно изучил его.
– Ну ладно, а почему ты тогда зарегистрировался здесь под чужим именем?
– Вам этого не понять, – сказал Дойч.
– А ты все-таки попробуй, вдруг пойму.
– А на кой черт? Я ведь все равно считаюсь ни в чем не виноватым, пока вы не доказали обратного. Разве есть какой-нибудь закон, который запрещает регистрироваться в отеле под чужим именем?
– Ну, если уж на то пошло, – сказал Браун, – то это можно рассматривать и как правонарушение. Согласно статье девятьсот шестьдесят четвертой использование чужого имени или адреса с целью введения в заблуждение...
– Я никого не собирался вводить в заблуждение, – сказал Дойч.
– Но я без представления каких-либо доказательств, что ты вводил в заблуждение кого угодно, могу получить вердикт...
– Ну, вот и получите, – сказал Дойч.
– А зачем? Мне, например, абсолютно наплевать на то, что ты будешь проживать под чужим именем хоть до конца жизни. Мне просто хотелось бы выяснить, почему это ты решил, что тебе следует скрываться под чужим именем.
– Вот тут-то вы и попали в самую точку, – сказал Дойч.
– Может, и попал, да только сам я как-то не заметил этого, – ответил Браун. – Так что давай, выкладывай.
– Я решил вести честную жизнь, – сказал Дойч.
– Погоди-ка минутку, – сказал Браун. – Мне, пожалуй, следует пригласить скрипичный квартет. Такие задушевные излияния требуют лирического аккомпанемента.
– Я же говорил, что вам этого не понять, – сказал Дойч, сокрушенно качая головой.
Браун вполне серьезно пригляделся к нему.
– Ладно, продолжай, – сказал он. – Я тебя слушаю.
– Я засыпался один-единственный раз, – сказал Дойч, – и было мне к тому времени двадцать четыре года. А занимался я самыми различными играми лет с шестнадцати. И тут я вдруг попался. Я отделался тогда восемнадцатью месяцами. И сидел я на Уокер-Айленде. – Дойч пожал плечами и замолчал.
– Ну и...
– Ну и мне там совсем не понравилось. Неужели это так трудно понять? Мне не понравилось сидеть в тюрьме. Провести восемнадцать месяцев среди всех этих подонков – педерасты, алкаши, наркоманы, типы, которым ничего не стоит зарубить топором собственную мать. И целых восемнадцать месяцев просидеть рядом с ними. Когда я вышел на свободу, то сразу же твердо решил, что с меня достаточно. Я сыт этим по горло и не хочу повторения всего этого.
– Ну и?
– Ну и я решил окончательно завязать. Я понимал, что если попадусь вторично, то восемнадцатью месяцами мне уже не отделаться. А третий раз – кто знает? Очень может быть, что за мной запрут дверь камеры и попросту выбросят ключи. Может, они не без основания решат, что Фритци Дойч решительно ничем не отличается от всех этих педерастов, алкашей и наркоманов.
– А ты отличаешься от них, да? – сказал Браун, и чуть заметная усмешка тронула его губы.
– Да, отличаюсь. Я с помощью жульничества обыграл очень многих, но вел себя как джентльмен, и если вы не верите этому, то и черт с вами. Занимаясь своим делом, я “передергивал” и все такое прочее, но на игру я смотрел как на самую обычную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51