Правда, и у них бывали ссоры, но кто посмеет утверждать, что пути настоящей любви, должны быть всегда гладкими? Фактически, особенно, если учесть нескладное начало их романа, можно просто удивляться, что любовь у них развивалась так спокойно. Самое трудное время пришлось на самый первый период, когда Клинг пытался вырвать светоч, который она держала в своих удивительно сильных пальцах. Это ему удалось. Как-то благополучно они прошли стадию спорадических встреч первого периода и быстро перешли к той стадии, которая у жуликов от литературы, занятых описанием таких вещей, называется устойчивой и прочной связью, а потом пошли ещё дальше, к так называемой стадии обручения, и теперь, если они не опомнятся, то в скором времени перейдут к супружеской жизни, а значит, и к тому кошмарному итогу, который у упомянутых выше писателей определен словами: “А потом они завели детей”.
И все это ставилось в зависимости от того, удастся ли им преодолеть тот сложный барьер, который поставил на их пути сегодняшний вечер.
И нужно сказать, что барьер этот оказался очень высоким.
Клинг постепенно познавал, может, и с некоторым запозданием, которое мешало ему хоть как-то предварительно обезопасить себя, что женский гнев страшнее адского огня.
Следует отметить, что разгневанная женщина в данном случае была ещё и довольно высока по американским стандартам. Если она и не была слишком высока для Клинга, то прочих молодых американцев не наделенных столь героической внешностью, она приводила в немалое смущение, пока в один прекрасный день не догадалась приходить хотя бы на первое свидание в туфлях на низком каблуке. Разгневанная эта женщина носила коротко подстриженные черные волосы, у неё были карие глаза, пылающие в настоящий момент от гнева, а её очень красивые, яркие губы в этот драматический момент были искривлены саркастической усмешкой. К этому следует добавить, что разгневанная женщина была обладательницей стройной, хотя отнюдь не костлявой фигуры и, честно говоря, была чертовски хорошенькой, даже несмотря на её гнев.
– Ты же знаешь, – говорила она, – что это означает, что никакого твоего обещанного отпуска у нас просто не будет и, значит, никуда мы не поедем, так ведь?
– Ничего этого я не знаю, – ответил Клинг. – И более того, я в это не верю.
– Послушай, позволь тебе заметить, что с таким безразличным видом можно разве что выписывать штраф за превышение скорости. Мы же говорим всерьез.
– Я совсем не хотел бы, чтобы все получилось именно так, как ты говоришь, – сказал Клинг, несколько удивленный тем, что спор их становится таким горячим, и одновременно думая о том, что Клер умудряется выглядеть так здорово даже в гневе, при этом он даже был бы не прочь запечатать этот прекрасный рот, чтобы у неё исчезла эта саркастическая усмешка с губ.
– Я, конечно, понимаю, что ваш восемьдесят седьмой участок просто кишмя кишит всякими там гениями, которые к тому же и по выслуге имеют превосходство над глупеньким полицейским, который только что был произведен в детективы. Но ради всего святого, Берт... Ведь ты все-таки действительно раскрыл дело об убийстве, это уж ты никак не можешь отрицать! И комиссар полиции лично выразил тебе благодарность за это, а потом своим личным приказом произвел тебя в детективы! Так что же ещё должен ты совершить только ради того, чтобы отпуск твой не совпал с экзаменационной сессией твоей невесты? Прекратить какую-нибудь братоубийственную войну? Излечить эпидемию гриппа?
– Клер, ведь вопрос не в том, что...
– Все, что ты должен был совершить, ты уже совершил, – резко бросила Клер. – Из всех идиотских дат для начала отпуска ты умудрился выбрать самую идиотскую! Из всех самых нелепых...
– Но, Клер, поверь, я тут никак уж не виноват. Понимаешь, Клер, график отпусков у нас составляет лейтенант и...
– ...дату для отпуска ты выбираешь десятое июня, да это же все равно, что выбрать ванну на меху!
– Ну, хорошо, – сказал Клинг.
– Хорошо, – повторила она. – А что, интересно, ты видишь тут хорошего? Это просто безобразие! Это бюрократический произвол! Это тоталитаризм!
– Ну, хорошо, действительно, получилось чертовски неудобно, – согласился с ней Клинг. – Ну, чего ты сейчас хочешь, чтобы я бросил работу? Может, мне и в самом деле найти себе местечко где-нибудь, где заведены более демократические порядки: я мог бы стать сапожником или, например, мясником, или...
– О, да прекрати ты...
– Будь я каким-нибудь карликом, – сказал Клинг, – я мог бы, например, устроиться на работу, начиняя венские сосиски. Все дело в том...
– Прекрати, – снова сказала она, но на этот раз она уже улыбалась.
– Ну, чувствуешь себя немножечко получше? – спросил он с надеждой в голосе.
– Да меня просто тошнит, – ответила она.
– Приятная новость.
– Давай чего-нибудь выпьем.
– Предлагаю чистого рома, – сказал он. Клер внимательно посмотрела на него.
– Я вижу, ты разнервничался, шеф, – сказала Клер. – Успокойся. В конце концов, это ещё не конец света. Если уж все пойдет наперекосяк, ты, в крайнем случае, сможешь отправиться в отпуск с другой девушкой.
– Звучит очень заманчиво, – сказал Клинг, прищелкнув пальцами.
– Но в этом случае я переломаю тебе ноги, – сказала Клер.
Она наполнила два низеньких стаканчика ромом и поставила один из них перед Клингом.
– Выпьем за благополучное разрешение нашей проблемы.
– А ты уже нашла самое удачное решение проблемы, – сказал Клинг, поднося стаканчик к губам. – Другая девушка.
– Ты и думать об этом не смей! – сказала Клер.
– Скажи, пожалуйста, это верно, что экзаменационная сессия начнется не раньше семнадцатого июня?
– Это совершенно точно.
– А нельзя как-нибудь сдвинуть что-либо?
– Что, например?
– Не знаю.
Клинг вперился в донышко стакана.
– О, черт, – сказал он. – Ну что ж, выпьем за удачное решение, – и он залпом допил остатки.
Клер тоже допила ром и глазом не моргнув.
– Нам нужно хорошенько обдумать все, – сказала она.
– Сколько тебе предстоит сдать экзаменов? – спросил Клинг.
– Пять.
– И когда кончаются занятия?
– Аудиторные кончаются седьмого июня. Потом у нас будет неделя на подготовку. И только после этого, семнадцатого июня, начнутся экзамены.
– И когда же они закончатся?
– Ровно через две недели. Это будет официальным завершением семестра.
– Значит, двадцать восьмого июня?
– Да.
– Да уж, действительно, ничего не скажешь. Я, пожалуй, выпью еще.
– Выпивку пока прекратим. Нам нужны трезвые головы.
– А что, если тебе сдать экзамены в ходе последней недели аудиторных занятий?
– Это невозможно.
– Почему?
– Просто потому, что у нас это не принято.
– Но бывали в прошлом году такие случаи?
– Очень сомневаюсь.
– Черт побери, но у тебя же особые обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
И все это ставилось в зависимости от того, удастся ли им преодолеть тот сложный барьер, который поставил на их пути сегодняшний вечер.
И нужно сказать, что барьер этот оказался очень высоким.
Клинг постепенно познавал, может, и с некоторым запозданием, которое мешало ему хоть как-то предварительно обезопасить себя, что женский гнев страшнее адского огня.
Следует отметить, что разгневанная женщина в данном случае была ещё и довольно высока по американским стандартам. Если она и не была слишком высока для Клинга, то прочих молодых американцев не наделенных столь героической внешностью, она приводила в немалое смущение, пока в один прекрасный день не догадалась приходить хотя бы на первое свидание в туфлях на низком каблуке. Разгневанная эта женщина носила коротко подстриженные черные волосы, у неё были карие глаза, пылающие в настоящий момент от гнева, а её очень красивые, яркие губы в этот драматический момент были искривлены саркастической усмешкой. К этому следует добавить, что разгневанная женщина была обладательницей стройной, хотя отнюдь не костлявой фигуры и, честно говоря, была чертовски хорошенькой, даже несмотря на её гнев.
– Ты же знаешь, – говорила она, – что это означает, что никакого твоего обещанного отпуска у нас просто не будет и, значит, никуда мы не поедем, так ведь?
– Ничего этого я не знаю, – ответил Клинг. – И более того, я в это не верю.
– Послушай, позволь тебе заметить, что с таким безразличным видом можно разве что выписывать штраф за превышение скорости. Мы же говорим всерьез.
– Я совсем не хотел бы, чтобы все получилось именно так, как ты говоришь, – сказал Клинг, несколько удивленный тем, что спор их становится таким горячим, и одновременно думая о том, что Клер умудряется выглядеть так здорово даже в гневе, при этом он даже был бы не прочь запечатать этот прекрасный рот, чтобы у неё исчезла эта саркастическая усмешка с губ.
– Я, конечно, понимаю, что ваш восемьдесят седьмой участок просто кишмя кишит всякими там гениями, которые к тому же и по выслуге имеют превосходство над глупеньким полицейским, который только что был произведен в детективы. Но ради всего святого, Берт... Ведь ты все-таки действительно раскрыл дело об убийстве, это уж ты никак не можешь отрицать! И комиссар полиции лично выразил тебе благодарность за это, а потом своим личным приказом произвел тебя в детективы! Так что же ещё должен ты совершить только ради того, чтобы отпуск твой не совпал с экзаменационной сессией твоей невесты? Прекратить какую-нибудь братоубийственную войну? Излечить эпидемию гриппа?
– Клер, ведь вопрос не в том, что...
– Все, что ты должен был совершить, ты уже совершил, – резко бросила Клер. – Из всех идиотских дат для начала отпуска ты умудрился выбрать самую идиотскую! Из всех самых нелепых...
– Но, Клер, поверь, я тут никак уж не виноват. Понимаешь, Клер, график отпусков у нас составляет лейтенант и...
– ...дату для отпуска ты выбираешь десятое июня, да это же все равно, что выбрать ванну на меху!
– Ну, хорошо, – сказал Клинг.
– Хорошо, – повторила она. – А что, интересно, ты видишь тут хорошего? Это просто безобразие! Это бюрократический произвол! Это тоталитаризм!
– Ну, хорошо, действительно, получилось чертовски неудобно, – согласился с ней Клинг. – Ну, чего ты сейчас хочешь, чтобы я бросил работу? Может, мне и в самом деле найти себе местечко где-нибудь, где заведены более демократические порядки: я мог бы стать сапожником или, например, мясником, или...
– О, да прекрати ты...
– Будь я каким-нибудь карликом, – сказал Клинг, – я мог бы, например, устроиться на работу, начиняя венские сосиски. Все дело в том...
– Прекрати, – снова сказала она, но на этот раз она уже улыбалась.
– Ну, чувствуешь себя немножечко получше? – спросил он с надеждой в голосе.
– Да меня просто тошнит, – ответила она.
– Приятная новость.
– Давай чего-нибудь выпьем.
– Предлагаю чистого рома, – сказал он. Клер внимательно посмотрела на него.
– Я вижу, ты разнервничался, шеф, – сказала Клер. – Успокойся. В конце концов, это ещё не конец света. Если уж все пойдет наперекосяк, ты, в крайнем случае, сможешь отправиться в отпуск с другой девушкой.
– Звучит очень заманчиво, – сказал Клинг, прищелкнув пальцами.
– Но в этом случае я переломаю тебе ноги, – сказала Клер.
Она наполнила два низеньких стаканчика ромом и поставила один из них перед Клингом.
– Выпьем за благополучное разрешение нашей проблемы.
– А ты уже нашла самое удачное решение проблемы, – сказал Клинг, поднося стаканчик к губам. – Другая девушка.
– Ты и думать об этом не смей! – сказала Клер.
– Скажи, пожалуйста, это верно, что экзаменационная сессия начнется не раньше семнадцатого июня?
– Это совершенно точно.
– А нельзя как-нибудь сдвинуть что-либо?
– Что, например?
– Не знаю.
Клинг вперился в донышко стакана.
– О, черт, – сказал он. – Ну что ж, выпьем за удачное решение, – и он залпом допил остатки.
Клер тоже допила ром и глазом не моргнув.
– Нам нужно хорошенько обдумать все, – сказала она.
– Сколько тебе предстоит сдать экзаменов? – спросил Клинг.
– Пять.
– И когда кончаются занятия?
– Аудиторные кончаются седьмого июня. Потом у нас будет неделя на подготовку. И только после этого, семнадцатого июня, начнутся экзамены.
– И когда же они закончатся?
– Ровно через две недели. Это будет официальным завершением семестра.
– Значит, двадцать восьмого июня?
– Да.
– Да уж, действительно, ничего не скажешь. Я, пожалуй, выпью еще.
– Выпивку пока прекратим. Нам нужны трезвые головы.
– А что, если тебе сдать экзамены в ходе последней недели аудиторных занятий?
– Это невозможно.
– Почему?
– Просто потому, что у нас это не принято.
– Но бывали в прошлом году такие случаи?
– Очень сомневаюсь.
– Черт побери, но у тебя же особые обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51