Брюханов, как обещал, к обеду не приехал, вспомнила она, уже засыпая, и тотчас испуганно подхватилась и села, ворочая тяжелой головой, Сердце неровно билось и ныло. Нащупав ногами туфли, Тимофеевна неслышно прокралась в комнату Ксени и остановилась у кровати девочки. Натянув на голову одеяло, чтобы ее не было слышно, свернувшись под ним маленьким клубочком, Ксеня, захлебываясь, по-щенячьи тоненько плакала. Сердце у Тимофеевны подскочило к самому горлу и глухо оборвалось.
– Ксеня, Ксеня… – шепотом, превозмогая себя, позвала она, но девочка не отозвалась, хотя плач и прекратился.
– Ксеня, Ксеня, – опять тихо позвала Тимофеевна и осторожно приподняла край одеяла. Она увидела крепко зажмуренные глаза, дрожавшие от напряжения ресницы, размазанные по щекам слезы.
– Да ты же не спишь, Ксенюшка, милая моя ягодка? – растерянно сказала Тимофеевна. – За что же ты со мной-то так? В чем я-то перед тобой виноватая? – Тимофеевна всхлипнула, готовая от жалости в свою очередь разреветься.
Ксеня в этот момент открыла глаза и по-взрослому пристально посмотрела на Тимофеевну.
– Господи помилуй, – перекрестила ее с невольным страхом Тимофеевна. – Ты чего это так смотришь?
– Сейчас маму видела, – сказала Ксеня тихо и спокойно и замолчала.
– Как, детка, во сне, что ль, пригрезилось-то?
– Не знаю… Поглядела в окно, а она стоит. – Ксеня моргнула. – Я испугалась – и в постель… А потом…
– Ну а потом? – со страхом переспросила Тимофеевна, устав ждать.
– А потом? Потом я глянула… никого нет. Но она была и опять ушла… Я плакать стала… Няня, с тобой хочу… боюсь… ой, боюсь… страшно…
– Господи, детка, да я… милая ты моя… Ничего ты и не видела, так… во сне привиделось… – бессвязно бормотала Тимофеевна, подхватывая сильными еще руками девочку из кроватки и прижимая ее к себе. – Да ты что, милая? Во сне так бывает, ты не бойся… и мама к тебе придет… ушла, потом возьмет и придет… всегда так бывает, если ушел кто, обязательно назад вернется… Придет, придет… ты только спи… спи, родная моя, спи…
Тимофеевна прошлепала толстыми ногами к своей постели, осторожно опустила девочку, пристроилась рядом.
– Ты спи, спи, – говорила она шепотом, слегка, еле слышно поглаживая Ксеню по шелковистой головке. – Закрой глазки и спи себе… Поспишь немножко… А мама, она уже идет, спешит к тебе, ой, как спешит… Ты только спи… спи, родная моя, горькая, спи…
– Идет? – уже в полусне спросила девочка.
– Идет, идет, – заверила ее Тимофеевна. – Еще как… Прямо как по ветру летит… распустила все перышки, все крылышки, чтоб легче было, и летит… знай себе летит…
Она поспешно зажала рот себе ладонью, потому что не могла больше говорить. Такой ясный, такой беспощадный свет прихлынул ей в душу, что она задохнулась и затихла; эту теплившуюся возле нее жизнь можно было искалечить одним лишним дуновением, одним неловким, неосторожным, обидным словом. И единственной твердью в этой неравной борьбе была она, неграмотная старуха, а все остальные были заняты своими, на их взгляд, высокими и необходимыми делами, хотя самое необходимое было вот здесь, с ней рядом, и это она знала.
«Эх, чтоб вас…» – выругалась мысленно Тимофеевна, но тут же испуганно вжалась головой в подушку; густой майский полдень в ответ вновь громыхнул накатывающейся издалека грозой, и Тимофеевна, томимая каким-то предчувствием, осторожно, чтобы не потревожить задремавшую, кажется, девочку, встала и вышла. Яркий солнечный свет ударил ей в глаза, в саду, омытом недавним дождем, еще не просохло, солнце, отражаясь в повисших на листьях каплях, дробилось, играло по всему саду; Тимофеевна присмотрелась, ахнула; яркая, многоцветная радуга перечеркивала небо широкой полосой, а с запада опять росла, бухла грозовая туча, и Тимофеевна слышала ее веселый отдаленный грохот. «Красота-то, красота какая дивная, – с радостным теснением в груди подумала Тимофеевна, забыв обо всем на свете. – Вот так бы взглянуть еще раз напоследок… и лучше ничего и не надо…»
Почувствовав какое-то движение воздуха, Тимофеевна быстро оглянулась и увидела, что дверь из комнаты на террасу распахнута и Ксеня в одних трусишках, с нетерпеливо-радостным выражением лица стоит на пороге, сжав кулачки и изо всех сил прижимая их к груди. Тимофеевна потом долго не могла забыть недетское, поразившее ее выражение лица девочки; в первую минуту Тимофеевна не нашлась что сказать и боязливо присела перед девочкой.
– Ты, Ксенюшка, спать не хочешь? – спросила опа, чувствуя непривычную сухость во рту.
– Мама пришла, – повторила девочка по-взрослому твердо и тихо, словно боялась, что ее услышит кто-то посторонний, добавила: – Я ее видела…
– Горе ты мое, Ксенюшка… да я ж тебе говорила…
Ксеня прошла мимо Тимофеевны на крыльцо; Тимофеевна заторопилась следом.
– Ну, пойдем, пойдем, – бормотала опа. – Сама увидишь, никого тут нет, а мама на работе… а вот как кончит она лечить таких старух, как я… вот тогда и приедет…
Они пошли вокруг дома, и едва Тимофеевна повернула за угол, ноги у нее подломились и она схватилась за степу, чтобы удержаться. «Батюшки, святые угодники», – прошептала Тимофеевна, пе отрываясь от Аленки, сидевшей на скамье под кустом белой сирени. Но Аленка ничего, кроме дочери, не видела, она даже не могла встать, и Ксеня с каким-то недоумением и неверием тоже смотрела на нее сумрачными брюхановскими глазами, и у самой Аленки было непривычно серое, погасшее лицо.
– Ксеня… Ксеня… – неслышно шевельнула она губами, и этого было достаточно, чтобы рухнул последний барьер.
С отчаянно-пронзительным криком: «Мамочка! Мамочка!» – Ксеня бросилась к ней, и Аленка схватила ее на руки и, вся дрожа, прижала, притиснула к себе, жадно целуя в голову, узнавая единственно родной, незабываемый запах волос дочери.
– Мама! мама! мамочка! – бессвязно твердила Ксеня, крепко обхватив ее шею ручонками, – Не плачь! не плачь! мамочка, не плачь! – просила она. – У нас ежик в саду есть… я тебе покажу, я поймаю… мамочка…
Как всегда в таких случаях, Тимофеевна бестолково топталась рядом, что-то невпопад говорила, наконец успокоенпо утерла глаза концом платка.
– Вот и хорошо, вот и ладно, Тихон Иваныч обещался подъехать к обеду, я и пельменей наделала, все опять вместо будем…
Сказала и осеклась, даже испуганно прихватила рот ладонью, но слово уже вылетело. Аленка, еще раз поцеловав дочь, усадила ее рядом с собой, достала из сумки рыжего плюшевого зайца.
– Это тебе, Ксеня…
– Ой, а у меня уже есть один… большой зайка! А этого я с ним вместе посажу, им скучно не будет, – сказала Ксеня и с детской непосредственностью и порывистостью умчалась.
– Прости Тимофеевна. – Аленка с какой-то невнятной неестественной улыбкой подняла голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268
– Ксеня, Ксеня… – шепотом, превозмогая себя, позвала она, но девочка не отозвалась, хотя плач и прекратился.
– Ксеня, Ксеня, – опять тихо позвала Тимофеевна и осторожно приподняла край одеяла. Она увидела крепко зажмуренные глаза, дрожавшие от напряжения ресницы, размазанные по щекам слезы.
– Да ты же не спишь, Ксенюшка, милая моя ягодка? – растерянно сказала Тимофеевна. – За что же ты со мной-то так? В чем я-то перед тобой виноватая? – Тимофеевна всхлипнула, готовая от жалости в свою очередь разреветься.
Ксеня в этот момент открыла глаза и по-взрослому пристально посмотрела на Тимофеевну.
– Господи помилуй, – перекрестила ее с невольным страхом Тимофеевна. – Ты чего это так смотришь?
– Сейчас маму видела, – сказала Ксеня тихо и спокойно и замолчала.
– Как, детка, во сне, что ль, пригрезилось-то?
– Не знаю… Поглядела в окно, а она стоит. – Ксеня моргнула. – Я испугалась – и в постель… А потом…
– Ну а потом? – со страхом переспросила Тимофеевна, устав ждать.
– А потом? Потом я глянула… никого нет. Но она была и опять ушла… Я плакать стала… Няня, с тобой хочу… боюсь… ой, боюсь… страшно…
– Господи, детка, да я… милая ты моя… Ничего ты и не видела, так… во сне привиделось… – бессвязно бормотала Тимофеевна, подхватывая сильными еще руками девочку из кроватки и прижимая ее к себе. – Да ты что, милая? Во сне так бывает, ты не бойся… и мама к тебе придет… ушла, потом возьмет и придет… всегда так бывает, если ушел кто, обязательно назад вернется… Придет, придет… ты только спи… спи, родная моя, спи…
Тимофеевна прошлепала толстыми ногами к своей постели, осторожно опустила девочку, пристроилась рядом.
– Ты спи, спи, – говорила она шепотом, слегка, еле слышно поглаживая Ксеню по шелковистой головке. – Закрой глазки и спи себе… Поспишь немножко… А мама, она уже идет, спешит к тебе, ой, как спешит… Ты только спи… спи, родная моя, горькая, спи…
– Идет? – уже в полусне спросила девочка.
– Идет, идет, – заверила ее Тимофеевна. – Еще как… Прямо как по ветру летит… распустила все перышки, все крылышки, чтоб легче было, и летит… знай себе летит…
Она поспешно зажала рот себе ладонью, потому что не могла больше говорить. Такой ясный, такой беспощадный свет прихлынул ей в душу, что она задохнулась и затихла; эту теплившуюся возле нее жизнь можно было искалечить одним лишним дуновением, одним неловким, неосторожным, обидным словом. И единственной твердью в этой неравной борьбе была она, неграмотная старуха, а все остальные были заняты своими, на их взгляд, высокими и необходимыми делами, хотя самое необходимое было вот здесь, с ней рядом, и это она знала.
«Эх, чтоб вас…» – выругалась мысленно Тимофеевна, но тут же испуганно вжалась головой в подушку; густой майский полдень в ответ вновь громыхнул накатывающейся издалека грозой, и Тимофеевна, томимая каким-то предчувствием, осторожно, чтобы не потревожить задремавшую, кажется, девочку, встала и вышла. Яркий солнечный свет ударил ей в глаза, в саду, омытом недавним дождем, еще не просохло, солнце, отражаясь в повисших на листьях каплях, дробилось, играло по всему саду; Тимофеевна присмотрелась, ахнула; яркая, многоцветная радуга перечеркивала небо широкой полосой, а с запада опять росла, бухла грозовая туча, и Тимофеевна слышала ее веселый отдаленный грохот. «Красота-то, красота какая дивная, – с радостным теснением в груди подумала Тимофеевна, забыв обо всем на свете. – Вот так бы взглянуть еще раз напоследок… и лучше ничего и не надо…»
Почувствовав какое-то движение воздуха, Тимофеевна быстро оглянулась и увидела, что дверь из комнаты на террасу распахнута и Ксеня в одних трусишках, с нетерпеливо-радостным выражением лица стоит на пороге, сжав кулачки и изо всех сил прижимая их к груди. Тимофеевна потом долго не могла забыть недетское, поразившее ее выражение лица девочки; в первую минуту Тимофеевна не нашлась что сказать и боязливо присела перед девочкой.
– Ты, Ксенюшка, спать не хочешь? – спросила опа, чувствуя непривычную сухость во рту.
– Мама пришла, – повторила девочка по-взрослому твердо и тихо, словно боялась, что ее услышит кто-то посторонний, добавила: – Я ее видела…
– Горе ты мое, Ксенюшка… да я ж тебе говорила…
Ксеня прошла мимо Тимофеевны на крыльцо; Тимофеевна заторопилась следом.
– Ну, пойдем, пойдем, – бормотала опа. – Сама увидишь, никого тут нет, а мама на работе… а вот как кончит она лечить таких старух, как я… вот тогда и приедет…
Они пошли вокруг дома, и едва Тимофеевна повернула за угол, ноги у нее подломились и она схватилась за степу, чтобы удержаться. «Батюшки, святые угодники», – прошептала Тимофеевна, пе отрываясь от Аленки, сидевшей на скамье под кустом белой сирени. Но Аленка ничего, кроме дочери, не видела, она даже не могла встать, и Ксеня с каким-то недоумением и неверием тоже смотрела на нее сумрачными брюхановскими глазами, и у самой Аленки было непривычно серое, погасшее лицо.
– Ксеня… Ксеня… – неслышно шевельнула она губами, и этого было достаточно, чтобы рухнул последний барьер.
С отчаянно-пронзительным криком: «Мамочка! Мамочка!» – Ксеня бросилась к ней, и Аленка схватила ее на руки и, вся дрожа, прижала, притиснула к себе, жадно целуя в голову, узнавая единственно родной, незабываемый запах волос дочери.
– Мама! мама! мамочка! – бессвязно твердила Ксеня, крепко обхватив ее шею ручонками, – Не плачь! не плачь! мамочка, не плачь! – просила она. – У нас ежик в саду есть… я тебе покажу, я поймаю… мамочка…
Как всегда в таких случаях, Тимофеевна бестолково топталась рядом, что-то невпопад говорила, наконец успокоенпо утерла глаза концом платка.
– Вот и хорошо, вот и ладно, Тихон Иваныч обещался подъехать к обеду, я и пельменей наделала, все опять вместо будем…
Сказала и осеклась, даже испуганно прихватила рот ладонью, но слово уже вылетело. Аленка, еще раз поцеловав дочь, усадила ее рядом с собой, достала из сумки рыжего плюшевого зайца.
– Это тебе, Ксеня…
– Ой, а у меня уже есть один… большой зайка! А этого я с ним вместе посажу, им скучно не будет, – сказала Ксеня и с детской непосредственностью и порывистостью умчалась.
– Прости Тимофеевна. – Аленка с какой-то невнятной неестественной улыбкой подняла голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268