– Тем не менее плюнем на все дела и едем обедать. Давай в «Метрополь» по старой памяти, а, Лапа?
– Нет, сейчас не могу, от этого визита зависит слишком многое. Я с него не слезу, пока он не решит мой вопрос. Вечером, пожалуйста, к нам… непременно с женой… Подожди, подожди, старый бродяга, кыштымский медведь, – вскинул он голову, – жена-то у тебя есть?
– Помнишь Веру Стрешневу? – в свою очередь спросил Чубарев, слегка улыбаясь и наблюдая за лицом Лапина.
– Как? Веру… Веру Стрешневу? – Лапин забегал длинными узловатыми пальцами по спинке скамейки. – Постой, постой… Вера Стрешнева… Та самая, дочь профессора Стрешнева? Ох, бродяга!
Чубарев молча кивнул, ему было приятно волнение Лапина.
– Помнишь, как в Политехнический на лекции Стрешнева бегали? – спросил Лапин, молодо блестя глазами. – На что нам тогда эти лекции по археологии Двуречья или индийские Веды были нужны? Слушай, неужели она – Вера Стрешнева? Значит, здесь ты меня явно обошел, кыштымский медведь!
– Просто у меня оказалось больше постоянства, Лапа, – мягко улыбнулся Чубарев.
– Как Вера, что она?
– Что же, Вера как Вера, она же Надежда, она же Любовь, держится, выглядит прекрасно… Рада Москве до слез. А ты как? Как зовут твою жену?
– У вас есть дети? Сколько? – Лапин все так же нетерпеливо закидывал Чубарева вопросами.
– Дети… Уже внуки есть, дважды заслуженный дед! – Чубарев горделиво дернул плечами. – Ничего не попишешь. Ладно, значит, до вечера, – добавил он, видя, что Лапин встал.
– До вечера, Олег, и никаких «но». – Лапин озабоченно похлопал себя по карманам, отыскивая спички. – Жду вас с Верой.
– Подожди, – остановил его Чубарев. – Ты намеренно упустил одну мелочь – адрес?
– Ну, Олег, это никуда не годится! Неужели ты забыл, где я живу?
– Как? – опешил Чубарев. – Ты по-прежнему живешь на Ордынке?
– Помилуй, зачем же менять удобные адреса? – в свою очередь удивился Лапин. – Лучше уж переменить что-либо помельче, не такое необходимое. Я вас жду, Олег, с Верой, с Верой обязательно! – крикнул он еще раз издали, и Чубарев потерял его из виду.
Вечера оба они ждали с нетерпением, но их встреча первое время была окрашена какой-то грустной интонацией, хотя на большом столе, накрытом крахмальной сверкающей скатертью, стояло много хорошего вина и закусок. Лапин никак не мог привыкнуть, что та воздушная, поэтическая Верочка Стрешнева, восторгавшаяся лохматыми, длинноволосыми модернистами, что не мешало ей любить древних греческих трагиков и связывать их с «заревом революции», та самая, в которую они с Чубаревым были без памяти влюблены, превратилась в полную, пусть хорошо для своих лет сохранившуюся, но все равно уже стареющую даму, при всяком затруднении в разговоре тотчас начинавшую вспоминать внучат. Лапин, некоторое время пытавшийся заставить ее раскрыться, долго ходил вокруг да около, охал да ахал, но Вера Дмитриевна лишь понимающе улыбалась смеющимися, молодо блестевшими глазами и просила его не волноваться. Ему стало грустно: поэтический образ легкой, стремительной, дерзкой девушки, который хранился со времен юности, померк. Чубарев, наблюдавший за ним, засмеялся.
– Ростя, слушай, оставь ты свои муки, – шумно запротестовал он. – Со временем не поспоришь, время, брат, необратимо.
– Да, но почему необратимо? Для кого необратимо?
Взяв рюмки с коньяком и помедлив, они, не опуская глаз, молча выпили; Вера Дмитриевна, устроившись в удобном кресле, с ласковой снисходительностью глядела на них; ей сейчас было хорошо и покойно, она радовалась новому назначению мужа, потому что так и не смогла привыкнуть к суровому климату Урала, хотя с людьми, окружавшими ее и населявшими маленький уральский городок, живший исключительно интересами завода, она сроднилась; была в них надежность и какая-то особая прочность и жизнелюбие. А сейчас ей действительно ни о чем не хотелось думать, не хотелось насиловать себя, было приятно посидеть и отдохнуть, порадоваться спокойному вечеру и встрече с Ростей Лапиным. Помнится, он был высоким, несколько нервным юношей и грозился, если память ей не изменяет, даже застрелиться, если она предпочтет другого…
Вера Дмитриевна, стараясь не выдать ненужного сейчас волнения, оберегая такой редкий покой в душе, долго смотрела на знакомую еще с юности бронзовую фигуру многорукого Будды с каким-то сверкающим камнем во лбу; прошли десятки лет, а Будда стоял все на том же месте. Незаметным мягким жестом Вера Дмитриевна поправила прическу; сейчас уже ни в чем нельзя быть точно уверенным, но он, Ростя Лапин, ведь тоже был ей небезразличен, однако все пошло так, как должно было пойти, и никто не застрелился, никто не…
Вера Дмитриевна опять украдкой взглянула на мужчин, о чем-то оживленно вполголоса беседующих; ничего не скажешь, отметила она, оба еще хороши и сейчас, но Олежек оказался и настойчивее, и решительнее. Потом, кто же знает, отчего любишь именно того, кого любишь, а не другого? Этого, верно, никто не знает, иначе была бы такая скука в жизни.
В это время решительно, на две створки, распахнулась высокая дверь цветного зеленовато-теплого стекла и в столовую смело вбежала девочка лет семи; тенью на пороге появилась за ней уже знакомая Чубаревым старшая сестра Лапина Майя Сергеевна в наглухо закрытом коричневом шерстяном платье, чем-то неуловимо похожая на брата. Подбежав к отцу, девочка со счастливым смехом уткнулась ему в руки, и он тотчас посветлел и помолодел; подняв девочку, он посадил ее на колени себе; у нее были синие, яркие глаза, и Вера Дмитриевна не могла удержаться от улыбки.
– Какая прелесть, – сказала Вера Дмитриевна оживленно; исподлобья, по-детски пристально, в упор рассматривая ее, девочка в ответ тоже неожиданно, словно осветившись изнутри, улыбнулась.
– Я не прелесть, – решительно заявила она; было видно, что она прочно освоилась со своим положением семейного божка. – Я Таня, – добавила она и беспричинно, как часто бывает у детей, рассмеялась, с затаенным ожиданием поглядывая на тетку и чувствуя себя в полнейшей безопасности у отца на коленях.
Майя Сергеевна, появившаяся вначале с грозным лицом, не выдержав, покачала головой, и Таня тотчас спрыгнула с колен отца и подбежала к ней.
– Тетенька, я совсем-совсем нечаянно, – сказала она, – я не хотела, оно само упало…
– Ладно, ладно, – Майя Сергеевна незаметно поправила Тане большой голубой бант, – не будем посвящать гостей в наши маленькие тайны…
– Не будем, не будем! – скороговоркой пропела Таня и тотчас унеслась.
– Простите, я только чай заварю, – сказала Майя Сергеевна, – и сразу вернусь. Наша Клава никак не освоит это искусство.
– Слушай, Ростя, так не пойдет, – шумно задвигался в кресле Чубарев, до сих пор с интересом наблюдавший и слушавший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268
– Нет, сейчас не могу, от этого визита зависит слишком многое. Я с него не слезу, пока он не решит мой вопрос. Вечером, пожалуйста, к нам… непременно с женой… Подожди, подожди, старый бродяга, кыштымский медведь, – вскинул он голову, – жена-то у тебя есть?
– Помнишь Веру Стрешневу? – в свою очередь спросил Чубарев, слегка улыбаясь и наблюдая за лицом Лапина.
– Как? Веру… Веру Стрешневу? – Лапин забегал длинными узловатыми пальцами по спинке скамейки. – Постой, постой… Вера Стрешнева… Та самая, дочь профессора Стрешнева? Ох, бродяга!
Чубарев молча кивнул, ему было приятно волнение Лапина.
– Помнишь, как в Политехнический на лекции Стрешнева бегали? – спросил Лапин, молодо блестя глазами. – На что нам тогда эти лекции по археологии Двуречья или индийские Веды были нужны? Слушай, неужели она – Вера Стрешнева? Значит, здесь ты меня явно обошел, кыштымский медведь!
– Просто у меня оказалось больше постоянства, Лапа, – мягко улыбнулся Чубарев.
– Как Вера, что она?
– Что же, Вера как Вера, она же Надежда, она же Любовь, держится, выглядит прекрасно… Рада Москве до слез. А ты как? Как зовут твою жену?
– У вас есть дети? Сколько? – Лапин все так же нетерпеливо закидывал Чубарева вопросами.
– Дети… Уже внуки есть, дважды заслуженный дед! – Чубарев горделиво дернул плечами. – Ничего не попишешь. Ладно, значит, до вечера, – добавил он, видя, что Лапин встал.
– До вечера, Олег, и никаких «но». – Лапин озабоченно похлопал себя по карманам, отыскивая спички. – Жду вас с Верой.
– Подожди, – остановил его Чубарев. – Ты намеренно упустил одну мелочь – адрес?
– Ну, Олег, это никуда не годится! Неужели ты забыл, где я живу?
– Как? – опешил Чубарев. – Ты по-прежнему живешь на Ордынке?
– Помилуй, зачем же менять удобные адреса? – в свою очередь удивился Лапин. – Лучше уж переменить что-либо помельче, не такое необходимое. Я вас жду, Олег, с Верой, с Верой обязательно! – крикнул он еще раз издали, и Чубарев потерял его из виду.
Вечера оба они ждали с нетерпением, но их встреча первое время была окрашена какой-то грустной интонацией, хотя на большом столе, накрытом крахмальной сверкающей скатертью, стояло много хорошего вина и закусок. Лапин никак не мог привыкнуть, что та воздушная, поэтическая Верочка Стрешнева, восторгавшаяся лохматыми, длинноволосыми модернистами, что не мешало ей любить древних греческих трагиков и связывать их с «заревом революции», та самая, в которую они с Чубаревым были без памяти влюблены, превратилась в полную, пусть хорошо для своих лет сохранившуюся, но все равно уже стареющую даму, при всяком затруднении в разговоре тотчас начинавшую вспоминать внучат. Лапин, некоторое время пытавшийся заставить ее раскрыться, долго ходил вокруг да около, охал да ахал, но Вера Дмитриевна лишь понимающе улыбалась смеющимися, молодо блестевшими глазами и просила его не волноваться. Ему стало грустно: поэтический образ легкой, стремительной, дерзкой девушки, который хранился со времен юности, померк. Чубарев, наблюдавший за ним, засмеялся.
– Ростя, слушай, оставь ты свои муки, – шумно запротестовал он. – Со временем не поспоришь, время, брат, необратимо.
– Да, но почему необратимо? Для кого необратимо?
Взяв рюмки с коньяком и помедлив, они, не опуская глаз, молча выпили; Вера Дмитриевна, устроившись в удобном кресле, с ласковой снисходительностью глядела на них; ей сейчас было хорошо и покойно, она радовалась новому назначению мужа, потому что так и не смогла привыкнуть к суровому климату Урала, хотя с людьми, окружавшими ее и населявшими маленький уральский городок, живший исключительно интересами завода, она сроднилась; была в них надежность и какая-то особая прочность и жизнелюбие. А сейчас ей действительно ни о чем не хотелось думать, не хотелось насиловать себя, было приятно посидеть и отдохнуть, порадоваться спокойному вечеру и встрече с Ростей Лапиным. Помнится, он был высоким, несколько нервным юношей и грозился, если память ей не изменяет, даже застрелиться, если она предпочтет другого…
Вера Дмитриевна, стараясь не выдать ненужного сейчас волнения, оберегая такой редкий покой в душе, долго смотрела на знакомую еще с юности бронзовую фигуру многорукого Будды с каким-то сверкающим камнем во лбу; прошли десятки лет, а Будда стоял все на том же месте. Незаметным мягким жестом Вера Дмитриевна поправила прическу; сейчас уже ни в чем нельзя быть точно уверенным, но он, Ростя Лапин, ведь тоже был ей небезразличен, однако все пошло так, как должно было пойти, и никто не застрелился, никто не…
Вера Дмитриевна опять украдкой взглянула на мужчин, о чем-то оживленно вполголоса беседующих; ничего не скажешь, отметила она, оба еще хороши и сейчас, но Олежек оказался и настойчивее, и решительнее. Потом, кто же знает, отчего любишь именно того, кого любишь, а не другого? Этого, верно, никто не знает, иначе была бы такая скука в жизни.
В это время решительно, на две створки, распахнулась высокая дверь цветного зеленовато-теплого стекла и в столовую смело вбежала девочка лет семи; тенью на пороге появилась за ней уже знакомая Чубаревым старшая сестра Лапина Майя Сергеевна в наглухо закрытом коричневом шерстяном платье, чем-то неуловимо похожая на брата. Подбежав к отцу, девочка со счастливым смехом уткнулась ему в руки, и он тотчас посветлел и помолодел; подняв девочку, он посадил ее на колени себе; у нее были синие, яркие глаза, и Вера Дмитриевна не могла удержаться от улыбки.
– Какая прелесть, – сказала Вера Дмитриевна оживленно; исподлобья, по-детски пристально, в упор рассматривая ее, девочка в ответ тоже неожиданно, словно осветившись изнутри, улыбнулась.
– Я не прелесть, – решительно заявила она; было видно, что она прочно освоилась со своим положением семейного божка. – Я Таня, – добавила она и беспричинно, как часто бывает у детей, рассмеялась, с затаенным ожиданием поглядывая на тетку и чувствуя себя в полнейшей безопасности у отца на коленях.
Майя Сергеевна, появившаяся вначале с грозным лицом, не выдержав, покачала головой, и Таня тотчас спрыгнула с колен отца и подбежала к ней.
– Тетенька, я совсем-совсем нечаянно, – сказала она, – я не хотела, оно само упало…
– Ладно, ладно, – Майя Сергеевна незаметно поправила Тане большой голубой бант, – не будем посвящать гостей в наши маленькие тайны…
– Не будем, не будем! – скороговоркой пропела Таня и тотчас унеслась.
– Простите, я только чай заварю, – сказала Майя Сергеевна, – и сразу вернусь. Наша Клава никак не освоит это искусство.
– Слушай, Ростя, так не пойдет, – шумно задвигался в кресле Чубарев, до сих пор с интересом наблюдавший и слушавший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268