– Простите?
– Меня не так поняли, Тихон Иванович…
– Странно, Степан Аверкиевич, ведь письма и в ЦК, и в Совмине за вашей подписью…
– Что же тут странного? Вы понимаете, Тихон Иванович…
– Странно то, Степан Аверкиевич, что такого письма с вашим откровенным мнением по данному вопросу нет у меня, а вы с вашим институтом непосредственно относитесь…
– Ах, это все Георгий Витальевич! – безнадежно махнул рукой Стропов. – Я ведь говорил ему…
– Грекан?
– Ну конечно. – Стропов говорил так, словно ничего особенного не случилось, и это больше всего удивляло Брюханова: перед ним был человек, давно потерявший всякую научную ценность, не способный больше прогнозировать и направлять работу такого сложного механизма, как институт. Не позавидуешь науке, подумал Брюханов, но тут же опустил глаза, бывает и так, что один несомненный талант обсыпан целым роем паразитов…
– В чем же все-таки истинные причины? – спросил он, глядя Стропову в глаза, уставшие и беспомощные.
– Если бы я знал, – развел тот руками. – В свое время академик Лапин разнес докторскую диссертацию Георгия Витальевича, что-то такое из области электроники, а теперь, говорят, институт крпогеники отдают какому-то Дерюгину, зятю Лапина…
– Даже если есть реакция ненависти, то и это уже хорошо, – процедил Брюханов и с вежливой улыбкой попросил: – Продолжайте, продолжайте, это так, случайные мысли…
– И тот, я имею в виду этого молодого человека, зятя Лапина, вроде бы собирается скоро вывести в космос какой-то чудовищно дорогой объект, целую лабораторию, говорят, она даже не сможет работать… И, помилуйте, говорят, что этот Дерюгин сам собирается туда лететь, налаживать… Это же из рук вон! Да и Георгия Витальевича я сам ужасно боюсь… Простите, Тихон Иванович, я ведь этим совсем не интересуюсь, не до того. Правда, что Дерюгин женат на дочери покойного Ростислава Сергеевича? Вы ведь все о нас, грешных, знаете по долгу службы.
– Это совершенно достоверно, – подтвердил Брюханов. – Я вам даже больше скажу, Степан Аверкиевич, Николай Захарович Дерюгин приходится родным братом моей жене.
– Боже мой, как мир тесен! – изумился Стропов. – Вероятно, у этих Дерюгиных действительно счастливая звезда.
– Вероятно. – Брюханов в душе почти изумлялся какой-то ускользающей размытости, то и дело придаваемой разговору Строповым, хотя Брюханов отлично понимал, что многоопытный академик делал первые пробные попытки перейти в атаку. – Все-таки, Степан Аверкиевич, вернемся к сути. Я хотел бы выяснить лично вашу позицию.
– Помилуйте, Тихон Иванович, – заволновался Стропов, – тысяча дел, тысяча обязанностей, наука… хочется успеть, успеть! Разве я могу объективно охватить это научное море, океан…
– Однако вы подписали письма
– Я не могу не верить людям, заслуженным ученым, с ними я проработал много лет бок о бок. Георгий Витальевич секретарь нашего партбюро, крупный теоретик, Роман Исаевич… – Стропов закашлялся, оборвал, потянулся за чаем; Брюханов с интересом глядел на его руку и думал, что он сначала оборвал разговор, а потом уже закашлялся, потому что едва не наговорил лишнего, недозволенного; хмурясь, Брюханов ждал, пока Стропов, прихлебывая остывший чай, успокоится. – Да, очевидно, я лично допустил какую-то досадную ошибку… тем более что вы сами вынуждены вовлечься в такое хитросплетение…
– Что значит вовлечься?
– Простите, волнуюсь. – Стропов поморгал, зачем-то потрогал виски. – Я просто хотел сказать, что все это дело я постараюсь перепроверить, самым тщательным образом, и если…
Брюханов ошалело и как-то весело-беспомощно посмотрел на него.
– Ну, вот что, Степан Аверкиевич… не настаиваю, чтобы вы опротестовали свои письма, – сказал он погодя, все с той же ободряющей улыбкой. – И все-таки я прошу вас подумать… Кто знает, вольно или невольно, из-за чужой недобросовестности или по своей чрезмерной занятости, но вы ударили по одной из самых перспективных…
– Тихон Иванович, ради бога! – не удержался Стропов, выбрасывая на стол руки и мученически переплетая длинные, худые пальцы. – Вы, разумеется, министр, вы… право, нельзя же так грубо! Потом, что же это? Престолонаследие? Я вынужден буду…
– Писать? Хорошо, Степан Аверкиевич, пишите, отчего же не написать? – Брюханов встал. – Только постарайтесь писать, пожалуйста, сами, учитывая объективные истины…
– Подождите, подождите! – остановил его Стропов, и Брюханову показалось, что на его старческом, дряблом лице проступило что-то лисье, угрожающее, и в то же время умильно помахивающее хвостом. – Подождите! Послушайте совет старика, товарищ Брюханов, не ввязывайтесь вы в это дело.
– Почему?
– Все равно проиграете, а нервов вам это будет стоить ох сколько!
– Вы со мной говорите откровенно, позвольте и мне. Однажды вы уже предрекали одному большому начинанию бесславный конец… Помните проект строительства научного центра? Но вот прошло время, и где ваша правота? – Брюханов жестко прищурился. – Почему вы так ненавидите Дерюгина?
– Нет, не я… не я… Да, тогда я ошибся… Кто гарантирован от ошибок? Отбросим в сторону всякое там родство, чепуха какая! Талантлив очень… Покойный Лапин Ростислав Сергеевич удивительно талантлив был… Талантлив и чудак. И этот тоже. Я что… я уже отошел, другие не дадут… Опасность большая… Их много, не-ет, не дадут.
– Вот оно что… А я думаю наоборот, Степан Аверкиевич, совершенно наоборот. Если есть где в институте хоть один такой чудак, как Лапин или Дерюгин, институт никогда вхолостую работать не будет. Не дадут такие чудаки. А нет – институт бесплоден, хоть трижды обвесь его орденами и грамотами, – голос Брюханова отвердел, лицо тоже, он вспомнил, что Муравьев накануне в разговоре высказывал почти точно такие мысли, как и Стропов сейчас. – Простите, товарищ Стропов, – собрался, точно сжался в кулак он, – но даже капиталисты в общем-то заинтересованы в научном прогресе. У нас кроме всего прочего есть партия…
– Партия… разумеется, партия есть, – согласился Стропов, покорно наклоняя голову. – Но в партии тоже любят, простите, золотую середину, так оно безопаснее. Простите, откровенность за откровенность.
– Не думаю, что вы правы насчет золотой середины и многого другого. Впрочем, это хорошо, что мы с вами поговорили…
В глаза Брюханову, когда он пожимал руку хозяина, метнулось жалкое, испуганное и какое-то ожесточившееся лицо старика, смертельно уставшего и ко всему безразличного и, вероятно, задним числом жалевшего о сказанном; Брюханов с резкой беспощадностью видел, что нужно предпринимать нечто серьезное, что дальше так оставаться не может, это было бы катастрофой. И в то же время он впервые, с тех пор как его назначили вначале в этот главк, преобразованный затем в комитет, с такой сквозящей ясностью ощутил, что все его попытки в течение вот уже двух с лишним лет немедленно, по видимому, не без оснований, словно обволакивались чем-то мягким, топким;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268