В ответ на беспокойство своего молодого гостя, – а она никогда не была равнодушна к его почти вызывающей мужской красоте и уму, а главное, неизвестно откуда взявшейся утонченной интеллигентности, мужественности и серьезности – в подпольном мире Москвы о нем, несмотря на молодость, давно уже ходили легенды, хотя никто ничего определенного так и не мог сказать, – в ответ она только улыбнулась. Оба, и гость, и хозяйка, хотя и принадлежали в своем мире к высшей элите, неукоснительно подчинялись неписаным законам этого беспощадного и сурового мира, предписывающего не доверяться полностью никому, даже самому себе, и поэтому они и на этот раз разморозились не сразу; Мария Николаевна, хлебнув изрядную дозу своего любимого сухого хереса и выслушивая фантастическое вранье Сергея Романовича о своем столь продолжительном отсутствии в Москве, поощрительно кивала, соглашаясь, и только глаза ее выдавали – в них нет нет да и проскакивала мудрая ироническая или даже сатирическая искорка.
– Ах, Сереженька, ах, как невероятно интересно! – внезапно воскликнула она, встала, отключила телефон, прошлась по квартире, что то еще, одной ей ведомое, поправляя, и в ответ на немой вопрос гостя кивнула: – Ничего, ничего, Сережа, не беспокойся, так, на всякий случай. Береженого Бог бережет! Врешь ты, милый мой мальчик, очень складно, только я ведь недаром тебя разыскивала и хотела видеть. Мы не чужие друг другу, прошу тебя отбросить свою вечную самонадеянность и выслушать старуху – уж я-то видела в жизни такое, что тебе и во сне не пригрезится, дорогой мой… Ты, как у нас говорят, прокололся, ступил за запретную для любого простого смертного черту, прямо на минное поле, как говорили саперы – у меня был в войну один полковник из такой команды, где то уже после победы оступился. Видный был мужчина… Ах, Сереженька, Сереженька, поверь, нет никакого смысла вот так распинаться, держать, молить…
– Вы о чем, княгинюшка, что вы! – подал голос и гость, потянулся через столик, благодарно сжал руку хозяйке, и она в ответ одарила его неким подобием улыбки – неровная тень прошла по ее крупному, ухоженному, несмотря на возраст, почти без единой морщинки, лицу. – Вы же знаете, княгинюшка, я не отношусь к таким легкомысленным людям, любое ваше слово, любой намек я ни разу не пропустил мимо ушей, что вы! Разве я похож на пресловутого Иванушку?
– Нет, Сереженька, нет, уж на дурачка ты окончательно не похож, – с готовностью согласилась хозяйка и, с какой то незнакомой серьезностью, долго молча смотрела на него в упор, точно забыв о себе и о госте, а он, как бы подпадая под ее настроение, молча ждал. Он хорошо знал хозяйку и видел, что она не только встревожена, но и напугана, и не хотел торопить события; слегка улыбаясь, он еще налил Марии Николаевне хереса, а себе коньяку, задумчиво взял сизую крупную маслину, бросил в рот, пожевал, стараясь отгадать истинную причину непривычного поведения хозяйки, обычно уравновешенной и непроницаемой.
– Сереженька, ты ее очень любишь? В самом деле цыганская страсть с кинжалами и кострами? – словно очнувшись, спросила Мария Николаевна, поднимая рюмку с хересом.
– Что то я ничего не соображу, действительно, что ли, поглупел, – попытался отшутиться, изумленный в душе, Сергей Романович. – Право, вы о чем, княгинюшка?
– Хватит, хватит петли то накидывать, – засмеялась хозяйка и отпила из рюмки. – От твоего фантастического курбета с этой высокой знаменитостью вся Москва перебесилась! Тут такое говорили и говорят – волосы дыбом! Нет, Сереженька, мальчик мой, не сносить тебе головушки! Ты что же, не знал, из какой генеральной постели ее выхватил? Ну, чего онемел? Такое, дорогой мой, никому не прощается… Ты бы мог ограбить банк или разгромить золотую кладовую – здесь все можно понять и объяснить, но такое… Как ты мог только додуматься до подобного безумства? Как тебе удалось? Да ты чего, дорогой мой, веселишься? Ты, видно, и правда с ума сошел! – расстроилась хозяйка и залпом допила свой херес.
Некоторое время она старалась удержаться, но затем замахала на своего гостя рукой с платочком и как то нервно расхохоталась, не в силах остановиться даже от резонной мысли испортить лицо; она все помахивала платочком, словно стремилась остановить его в чем то бессмысленном и недозволенном, и между приступами хохота у нее вырывались неразборчивые восклицания и слова.
– Нет, нет! – все больше изумлялась она. – Я как услышала, не поверила, едва в обморок не грохнулась! Нет, нет, говорю, да такого же быть не может! Это ведь ни в какой сказке не отыщешь! У самого Брежнева умыкнул? Да кто он такой, этого же быть не может! Это наш то Сережа, свет Романович? Господи спаси, нет, я не верю, помру от смеха! Ай да Сергей Романович!
Почувствовав, что у нее поползла краска с ресниц и бровей, Мария Николаевна мгновенно остановилась, долго рассматривала испачканный в помаде платочек, попросила налить еще вина, пожелала гостю здоровья и счастья и выпила.
– Знаешь, Сереженька, а я бы очень хотела узнать, как это все у вас получилось… Нечто невероятное. Ну, тебя я еще могу понять, но вот ее… Она что, тоже с ума сошла?
– Я был о вас несколько другого мнения, княгинюшка, – не остался в долгу Сергей Романович, и у него проступил густой румянец. – Скажите на милость, чем же я хуже какого то партийного старикашки? Вы же умная и знаете, на этом поле брани абсолютно все равны, и слава Богу, что это так! А то бы человечество давно выродилось, – именно в женщину природа и Бог, если хотите, и заложили этот спасительный инстинкт сохранения рода человеческого. Именно поэтому такие курбеты, как вы изволили сказать, княгинюшка, и происходят сплошь да рядом. Слава – женщине!
Тут Сергей Романович встал, выпятил грудь, по гвардейски поднял рюмку с коньяком и выпил; хозяйка, залюбовавшись им, спохватилась, поблагодарила от имени всех женщин и, сразу посерьезнев, с затаенной нежностью остановилась долгим взглядом на лице своего гостя.
– Я давно тебя поняла, – сказала она, – с тобой, Сереженька, не соскучишься… Молодец! Будет что вспомнить! Скажи, не стесняйся, я уже старуха, мне можно сказать, – что же ты теперь собираешься делать, как будешь жить? Моя матушка, царство ей небесное, всегда говорила, что шила, мол, в мешке не утаишь, – я так, от бабьего ненасытного любопытства спрашиваю, не думай… Дальше то что?
– А я и не думаю, княгинюшка, о таких пустяках, – засмеялся гость и закружился по комнате – сердце у него отпустило, забавная старая женщина, считавшая себя подлинной аристократкой, сама того не желая и не предполагая, вдруг возмутила в нем самое потаенное, к чему он и сам не решался прикоснуться и обходил до сих пор за тридевять земель стороной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Ах, Сереженька, ах, как невероятно интересно! – внезапно воскликнула она, встала, отключила телефон, прошлась по квартире, что то еще, одной ей ведомое, поправляя, и в ответ на немой вопрос гостя кивнула: – Ничего, ничего, Сережа, не беспокойся, так, на всякий случай. Береженого Бог бережет! Врешь ты, милый мой мальчик, очень складно, только я ведь недаром тебя разыскивала и хотела видеть. Мы не чужие друг другу, прошу тебя отбросить свою вечную самонадеянность и выслушать старуху – уж я-то видела в жизни такое, что тебе и во сне не пригрезится, дорогой мой… Ты, как у нас говорят, прокололся, ступил за запретную для любого простого смертного черту, прямо на минное поле, как говорили саперы – у меня был в войну один полковник из такой команды, где то уже после победы оступился. Видный был мужчина… Ах, Сереженька, Сереженька, поверь, нет никакого смысла вот так распинаться, держать, молить…
– Вы о чем, княгинюшка, что вы! – подал голос и гость, потянулся через столик, благодарно сжал руку хозяйке, и она в ответ одарила его неким подобием улыбки – неровная тень прошла по ее крупному, ухоженному, несмотря на возраст, почти без единой морщинки, лицу. – Вы же знаете, княгинюшка, я не отношусь к таким легкомысленным людям, любое ваше слово, любой намек я ни разу не пропустил мимо ушей, что вы! Разве я похож на пресловутого Иванушку?
– Нет, Сереженька, нет, уж на дурачка ты окончательно не похож, – с готовностью согласилась хозяйка и, с какой то незнакомой серьезностью, долго молча смотрела на него в упор, точно забыв о себе и о госте, а он, как бы подпадая под ее настроение, молча ждал. Он хорошо знал хозяйку и видел, что она не только встревожена, но и напугана, и не хотел торопить события; слегка улыбаясь, он еще налил Марии Николаевне хереса, а себе коньяку, задумчиво взял сизую крупную маслину, бросил в рот, пожевал, стараясь отгадать истинную причину непривычного поведения хозяйки, обычно уравновешенной и непроницаемой.
– Сереженька, ты ее очень любишь? В самом деле цыганская страсть с кинжалами и кострами? – словно очнувшись, спросила Мария Николаевна, поднимая рюмку с хересом.
– Что то я ничего не соображу, действительно, что ли, поглупел, – попытался отшутиться, изумленный в душе, Сергей Романович. – Право, вы о чем, княгинюшка?
– Хватит, хватит петли то накидывать, – засмеялась хозяйка и отпила из рюмки. – От твоего фантастического курбета с этой высокой знаменитостью вся Москва перебесилась! Тут такое говорили и говорят – волосы дыбом! Нет, Сереженька, мальчик мой, не сносить тебе головушки! Ты что же, не знал, из какой генеральной постели ее выхватил? Ну, чего онемел? Такое, дорогой мой, никому не прощается… Ты бы мог ограбить банк или разгромить золотую кладовую – здесь все можно понять и объяснить, но такое… Как ты мог только додуматься до подобного безумства? Как тебе удалось? Да ты чего, дорогой мой, веселишься? Ты, видно, и правда с ума сошел! – расстроилась хозяйка и залпом допила свой херес.
Некоторое время она старалась удержаться, но затем замахала на своего гостя рукой с платочком и как то нервно расхохоталась, не в силах остановиться даже от резонной мысли испортить лицо; она все помахивала платочком, словно стремилась остановить его в чем то бессмысленном и недозволенном, и между приступами хохота у нее вырывались неразборчивые восклицания и слова.
– Нет, нет! – все больше изумлялась она. – Я как услышала, не поверила, едва в обморок не грохнулась! Нет, нет, говорю, да такого же быть не может! Это ведь ни в какой сказке не отыщешь! У самого Брежнева умыкнул? Да кто он такой, этого же быть не может! Это наш то Сережа, свет Романович? Господи спаси, нет, я не верю, помру от смеха! Ай да Сергей Романович!
Почувствовав, что у нее поползла краска с ресниц и бровей, Мария Николаевна мгновенно остановилась, долго рассматривала испачканный в помаде платочек, попросила налить еще вина, пожелала гостю здоровья и счастья и выпила.
– Знаешь, Сереженька, а я бы очень хотела узнать, как это все у вас получилось… Нечто невероятное. Ну, тебя я еще могу понять, но вот ее… Она что, тоже с ума сошла?
– Я был о вас несколько другого мнения, княгинюшка, – не остался в долгу Сергей Романович, и у него проступил густой румянец. – Скажите на милость, чем же я хуже какого то партийного старикашки? Вы же умная и знаете, на этом поле брани абсолютно все равны, и слава Богу, что это так! А то бы человечество давно выродилось, – именно в женщину природа и Бог, если хотите, и заложили этот спасительный инстинкт сохранения рода человеческого. Именно поэтому такие курбеты, как вы изволили сказать, княгинюшка, и происходят сплошь да рядом. Слава – женщине!
Тут Сергей Романович встал, выпятил грудь, по гвардейски поднял рюмку с коньяком и выпил; хозяйка, залюбовавшись им, спохватилась, поблагодарила от имени всех женщин и, сразу посерьезнев, с затаенной нежностью остановилась долгим взглядом на лице своего гостя.
– Я давно тебя поняла, – сказала она, – с тобой, Сереженька, не соскучишься… Молодец! Будет что вспомнить! Скажи, не стесняйся, я уже старуха, мне можно сказать, – что же ты теперь собираешься делать, как будешь жить? Моя матушка, царство ей небесное, всегда говорила, что шила, мол, в мешке не утаишь, – я так, от бабьего ненасытного любопытства спрашиваю, не думай… Дальше то что?
– А я и не думаю, княгинюшка, о таких пустяках, – засмеялся гость и закружился по комнате – сердце у него отпустило, забавная старая женщина, считавшая себя подлинной аристократкой, сама того не желая и не предполагая, вдруг возмутила в нем самое потаенное, к чему он и сам не решался прикоснуться и обходил до сих пор за тридевять земель стороной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112