Рэчел кивнула.
— Однажды я обнаружил нечто, а один отвратительный человек не хотел, чтобы я это узнал, и он... м-м... он ударил меня по раненой руке и опять сломал ее. На этот раз врачи не смогли ее вылечить, они решили, что мне будет лучше с пластиковой рукой, чем с бездействующей.
— Так на самом деле он... на самом деле он ее не отрубил. Не как топором или еще чем?
— Нет. Так что не мучай себя мыслями об этом.
Она улыбнулась с явным облегчением и, поскольку усидела слева от меня, положила свою правую руку на мой протез — деликатно, но без колебаний.
Она потрогала прочный пластик, бесчувственную кожу и с удивлением посмотрела мне в глаза — Она не теплая, — сказала она.
— Но и не холодная.
Рэчел весело засмеялась.
— А как она работает?
— Я говорю ей, что делать, — просто ответил я. — Я посылаю команду из мозга через руку и говорю: отогнуть большой палец, или прижать его, или схватить что-нибудь. Приказ добегает до очень чувствительных приборов, которые называются электроды, — они спрятаны под пластик и касаются моей кожи. — Я сделал паузу, но Рэчел ничего не спросила, и я продолжал:
— Моя настоящая рука кончается вот здесь. — Я показал. — А пластиковая доходит до самого локтя. Электроды спрятаны внутри, вот здесь, и прилегают к коже.
Они чувствуют, когда мышцы начинают напрягаться. Вот так они и работают.
— А эта пластиковая рука — она привязана или как?
— Нет. Она просто хорошо подогнана и туго сидит сама по себе. Ее делали специально для меня.
Как все дети, Рэчел принимала чудеса как данность, а для меня техника, приводимая в движение сигналами нервов, оставалась чем-то необычным, хотя я носил пластиковую руку уже три года.
— Тут три электрода, — продолжал я. — Один — чтобы открывать ладонь, другой — чтобы закрывать, и еще один — чтобы поворачивать кисть.
— А электроды работают от электричества? — спросила она. — Ну, вы же подключаетесь к розетке в стене и все такое?
— Ты сообразительная девочка, — сказал я ей. — Они работают от специальной батарейки, которую вставляют снаружи на том месте, где я ношу часы. Я заряжаю батарейки в зарядном устройстве, которое включается в розетку.
Она оценивающе посмотрела на меня.
— Должно быть, иметь такую руку очень полезно.
— Просто превосходно, — согласился я.
— Папе Эллис Квинт говорил, что и не скажешь, будто у вас пластиковая рука, пока не прикоснешься к ней.
— Твой отец знает Эллиса Квинта? — изумленно спросил я.
Она спокойно кивнула.
— Они вместе ездят играть в сквош. Он помог папе купить Силвербоя. И он был так огорчен, когда узнал, что это случилось именно с Силвербоем, и поэтому сделал свою программу о нем.
— Да, он это может.
— Я хотела бы... — начала Рэчел, взглянув на мою руку, — чтобы Силвербою можно было сделать новую ногу... с электродами и батарейкой.
— Может быть, искусственная нога ему бы и подошла, но он не смог бы ни идти рысью или галопом, ни прыгать. Он не был бы счастлив, если бы мог только ковылять понемногу.
Она провела своими пальчиками по моим пластиковым — ее это не убедило.
— Где вы держали Силвербоя? — спросил я.
— За тем забором, в конце сада, — указала она. — Отсюда не видно из-за деревьев. Нам придется пройти через дом, выйти и пройти по дорожке.
— Ты мне покажешь?
Она на мгновение отпрянула, потом сказала:
— Я вас проведу, если всю дорогу буду держаться за вашу руку.
— Конечно. — Я встал и подал ей настоящую, теплую, обычную руку.
— Нет... — Она покачала головой, вставая. — Я хотела сказать можно мне держаться за эту руку, которой вы ничего не чувствуете?
Мне показалось, что для нее это важно — сознавать, что у меня чего-то не хватает, что я могу понять больную, у которой нет волос.
— Ты можешь держаться за ту руку, которая тебе нравится, — легко сказал я.
Она кивнула и повезла Пеготти в дом. Рэчел сказала Линде, что поведет меня на поле показать, где жил Силвербой. Линда испуганно посмотрела на меня, но разрешила пойти, и странная пара — безволосая девочка и однорукий мужчина — прошла по короткой дорожке до закрытых ворот.
Поле было чуть побольше акра, трава на нем стояла густая, зеленая, нетронутая. Поблизости проходила труба, от которой шло ответвление к простой оцинкованной поилке. Возле поилки трава росла гуще, как это всегда бывает.
— Я не хочу туда входить, — сказала Рэчел, отвернувшись.
— Нам это и не нужно.
— Его нога лежала возле поилки, — отрывисто сказала она. — Я хотела сказать... было видно кровь... и белые кости.
— Не говори об этом. — Я обнял ее и повел назад по дорожке, желая, чтобы мне никогда не пришло в голову попросить ее показать это.
Она вцепилась в протез обеими ручками, и я замедлил шаг.
— Все в порядке, — сказала она. — Это было уже давно. А теперь все в порядке, когда я не сплю.
— Это хорошо.
— Я не боюсь засыпать!
Это был крик души, мольба, которую надо было обратить к кому-нибудь. Я остановился, не доходя до двери в дом.
— Я обычно никому этого не рассказываю, но тебе скажу. Я до сих пор вижу плохие сны о своей руке. Мне снится, что я могу хлопать. Мне снится, что я по-прежнему жокей. Мне снится, что у меня кисть разбита. С дурными снами ничего поделать нельзя. Они внушают страх, когда приснятся. Я не знаю, как их прекратить. Но ведь можно проснуться.
— А тогда у тебя лейкоз... или пластиковая рука.
— Жизнь — сволочная штука, — сказал я.
Она прикрыла рот рукой и захихикала.
— Мама не разрешает мне так говорить.
— Говори это в подушку.
— А вы так делаете?
— Довольно часто.
Мы вошли в дом, и Рэчел снова вывезла Пеготти в садик. Мы с Линдой стояли в гостиной и смотрели на них в окно.
— С ней все в порядке? — тревожно спросила Линда.
— Она очень храбрая девочка.
Линда заплакала.
— Вы слышали что-нибудь в ту ночь, когда напали на Силвербоя? спросил я.
— Все об этом спрашивают. Я ничего не слышала.
— Шума машины не было?
— Полицейские сказали, что они должны были оставить машину на дороге и идти по тропинке пешком. Ни окно моей спальни, ни окно комнаты Рэчел туда не выходят. Но эта дорожка ведет только до поля. Вы же видели — на самом деле это всего лишь тропинка, она кончается у ворот.
— Мог ли кто-нибудь увидеть Силвербоя с дороги?
— Да, полицейские и об этом спрашивали. Можно было увидеть, как он подходит попить. С дороги видно поилку, если знать, откуда смотреть. Полицейские говорят, что эти подонки должны были высматривать по всей этой части Кента оставленных без присмотра пони, таких, как Силвербой. Что бы вы ни говорили о двухлетках, Силвербоя, должно быть, покалечили эти подонки. Почему бы вам не спросить полицейских?
— Если вы всем сердцем верите полиции, вам незачем было просить меня о помощи.
— Только что позвонил Джо, — призналась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70