И вот этого человека, этого кумира я пытался низвергнуть.
Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:
«Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить талант, с которым он не может сравниться даже в мечтах...» Там было еще много чего насчет «злорадного человечка, который пытается компенсировать собственные недостатки». Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие показали.
Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:
— Сид... Сид...
Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.
— Вы дома? — спросил я. — Нет... В больнице...
— Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.
Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твердый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на своем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране «записной книжки» и нажал кнопку «запомнить».
— Хорошо, — сказал я, повторив номер. — Положите трубку.
Потом спросил Чарльза:
— Могу я воспользоваться вашим телефоном?
Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый уверенный голос.
— Миссис Фернс еще у вас? — спросил я. — Это Сид Холли.
— Передаю трубку.
Линда Фернс пыталась сдержать слезы.
— Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?
Пожалуйста.
— Насколько ей плохо?
— Температура все поднимается. — Она всхлипнула. — Поговорите с сестрой Грант.
Я услышал уверенный голос сестры Грант.
— Что с Рэчел? — спросил я.
— Она все время спрашивает о вас, — ответила она. — Когда вы сможете приехать?
— Завтра.
— Вы можете приехать сегодня вечером?
— Что, так плохо?
На том конце воцарилось молчание — она не могла сказать то что думает, потому что рядом стояла Линда.
— Приезжайте сегодня вечером, — повторила она. Сегодня вечером? Боже милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на расстоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.
— Пообещайте ей, что я приеду завтра, — сказал я и объяснил, где я нахожусь. — Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду повидать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу шесть разноцветных париков и золотую рыбку.
— Я передам, — пообещал уверенный голос и добавил:
— Это правда, что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то услышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.
— Это правда.
— Приезжайте поскорее, — сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.
— Что с ребенком? — спросил Чарльз.
— Похоже, она умирает.
— Ты знал, что это неизбежно.
— Родителям от этого не легче. — Я медленно опустился в золоченое кресло. — Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...
Я умолк, не зная, что сказать.
— Ты только что приехал, — коротко сказал Чарльз.
— Да.
— И о чем еще ты мне не поведал?
Я посмотрел на него.
— Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, — сказал Чарльз. — Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. — Он помолчал. — Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. — Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. — Ради убежища.
Я шевельнулся в кресле.
— Неужели я такой прозрачный?
— Почему тебе понадобилось убежище? — спросил он. — Так внезапно... и срочно.
Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:
— Гордон Квинт пытался убить меня.
Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:
— Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, потом на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной трубой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучивал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...
— Сид!
— Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли понимал, что говорит. Это просто от отчаяния.
Чарльз удивленно спросил:
— И что ты сделал?
— Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так что... э... я снова сел в машину.
— Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?
— Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал подниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня домой. Я могу остаться здесь?
Чарльз покачал головой.
— Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты сказал мне, что здесь твой дом.
— Да.
— Так поверь в это.
Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закончился разводом.
Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.
Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту единственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате — и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.
Чарльз спросил:
— Так Гордон... э... ранил тебя?
— Синяк-другой.
— Я знаю твои синяки.
Я опять вздохнул.
— Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.
Его взор устремился на левую руку, пластиковую.
— Нет, — сказал я. — В другой.
В ужасе Чарльз спросил:
— Он сломал тебе правую руку?
— Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая будет действовать как естественная шина.
— Но, Сид...
— Все лучше, чем если бы он проломил мне голову. У меня был выбор.
— Как ты можешь смеяться над этим?
— Чертовски скучно, не так ли? — Я улыбнулся без напряжения. — Не беспокойтесь так, Чарльз. Заживет. Я уже ломал эту кость, и гораздо серьезнее, когда участвовал в скачках.
— Но тогда у тебя было две руки.
— Да. По сему поводу не возьмете ли вы вон тот проклятый графин с бренди и не плеснете ли полпинты обезболивающего в стакан?
Не говоря ни слова, он поднялся и налил мне бренди. Я поблагодарил.
Он кивнул. Усевшись обратно, сказал:
— Значит, таксист был свидетелем.
— Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не вмешиваются.
— Но если он видел... Он должен был слышать...
— Он настаивал, что был слеп и глух. — Я с благодарностью пил обжигающую жидкость. — Все равно это меня устраивает.
— Но, Сид...
— Послушайте, — рассудительно сказал я. — Что я, по-вашему, должен делать? Жаловаться? Обвинять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:
«Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить талант, с которым он не может сравниться даже в мечтах...» Там было еще много чего насчет «злорадного человечка, который пытается компенсировать собственные недостатки». Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие показали.
Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:
— Сид... Сид...
Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.
— Вы дома? — спросил я. — Нет... В больнице...
— Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.
Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твердый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на своем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране «записной книжки» и нажал кнопку «запомнить».
— Хорошо, — сказал я, повторив номер. — Положите трубку.
Потом спросил Чарльза:
— Могу я воспользоваться вашим телефоном?
Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый уверенный голос.
— Миссис Фернс еще у вас? — спросил я. — Это Сид Холли.
— Передаю трубку.
Линда Фернс пыталась сдержать слезы.
— Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?
Пожалуйста.
— Насколько ей плохо?
— Температура все поднимается. — Она всхлипнула. — Поговорите с сестрой Грант.
Я услышал уверенный голос сестры Грант.
— Что с Рэчел? — спросил я.
— Она все время спрашивает о вас, — ответила она. — Когда вы сможете приехать?
— Завтра.
— Вы можете приехать сегодня вечером?
— Что, так плохо?
На том конце воцарилось молчание — она не могла сказать то что думает, потому что рядом стояла Линда.
— Приезжайте сегодня вечером, — повторила она. Сегодня вечером? Боже милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на расстоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.
— Пообещайте ей, что я приеду завтра, — сказал я и объяснил, где я нахожусь. — Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду повидать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу шесть разноцветных париков и золотую рыбку.
— Я передам, — пообещал уверенный голос и добавил:
— Это правда, что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то услышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.
— Это правда.
— Приезжайте поскорее, — сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.
— Что с ребенком? — спросил Чарльз.
— Похоже, она умирает.
— Ты знал, что это неизбежно.
— Родителям от этого не легче. — Я медленно опустился в золоченое кресло. — Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...
Я умолк, не зная, что сказать.
— Ты только что приехал, — коротко сказал Чарльз.
— Да.
— И о чем еще ты мне не поведал?
Я посмотрел на него.
— Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, — сказал Чарльз. — Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. — Он помолчал. — Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. — Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. — Ради убежища.
Я шевельнулся в кресле.
— Неужели я такой прозрачный?
— Почему тебе понадобилось убежище? — спросил он. — Так внезапно... и срочно.
Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:
— Гордон Квинт пытался убить меня.
Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:
— Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, потом на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной трубой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучивал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...
— Сид!
— Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли понимал, что говорит. Это просто от отчаяния.
Чарльз удивленно спросил:
— И что ты сделал?
— Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так что... э... я снова сел в машину.
— Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?
— Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал подниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня домой. Я могу остаться здесь?
Чарльз покачал головой.
— Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты сказал мне, что здесь твой дом.
— Да.
— Так поверь в это.
Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закончился разводом.
Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.
Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту единственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате — и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.
Чарльз спросил:
— Так Гордон... э... ранил тебя?
— Синяк-другой.
— Я знаю твои синяки.
Я опять вздохнул.
— Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.
Его взор устремился на левую руку, пластиковую.
— Нет, — сказал я. — В другой.
В ужасе Чарльз спросил:
— Он сломал тебе правую руку?
— Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая будет действовать как естественная шина.
— Но, Сид...
— Все лучше, чем если бы он проломил мне голову. У меня был выбор.
— Как ты можешь смеяться над этим?
— Чертовски скучно, не так ли? — Я улыбнулся без напряжения. — Не беспокойтесь так, Чарльз. Заживет. Я уже ломал эту кость, и гораздо серьезнее, когда участвовал в скачках.
— Но тогда у тебя было две руки.
— Да. По сему поводу не возьмете ли вы вон тот проклятый графин с бренди и не плеснете ли полпинты обезболивающего в стакан?
Не говоря ни слова, он поднялся и налил мне бренди. Я поблагодарил.
Он кивнул. Усевшись обратно, сказал:
— Значит, таксист был свидетелем.
— Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не вмешиваются.
— Но если он видел... Он должен был слышать...
— Он настаивал, что был слеп и глух. — Я с благодарностью пил обжигающую жидкость. — Все равно это меня устраивает.
— Но, Сид...
— Послушайте, — рассудительно сказал я. — Что я, по-вашему, должен делать? Жаловаться? Обвинять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70