И мы не знали, что нам предпринять.
— Но я не позволил им отправиться домой, — неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство. Да возблагодарит его Господь за это, подумал я.
— Что конкретно с вами случилось? — прямо спросил Тремьен. — Что все это значит?
— Расскажу... потом, — пробормотал я едва ли не шепотом.
— Не беспокойте его, — попросила Мэкки. — Ему трудно говорить.
Они всячески подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла «скорая». Тремьен и Мэкки сразу же пошли навстречу человеку в белом халате, видимо для того, чтобы вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился было за ними, но я прохрипел ему вслед:
— Гарет. Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне.
— Да? Что? Чем я могу помочь?
— Побудь со мной.
— Конечно, хорошо, — в его голосе прозвучало некоторое удивление. С встревоженным видом он сделал шаг в сторону.
— Эй, Гарет, иди за нами, — в раздражении обратился к нему Перкин.
— Нет, — прохрипел я. — Останься.
После некоторого молчания Перкин повернулся к Гарету спиной, наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил:
— Вы знаете, кто в вас стрелял?
Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет.
Я промолчал. Впервые я прямо посмотрел в его залитые лунным светом глаза: вот он стоял передо мной, Перкин — сын, муж, мастер по дереву. Но как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог.
Вот он, человек, который думал, что убил меня... лучник.
— Так знаете или нет? — вновь спросил он.
На лице его не отразилось никаких чувств, но я отдавал себе отчет в том, что от моего ответа зависит его судьба.
После длительной паузы, в течение которой он сумел прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос, я сказал:
— Да.
Я заметил, как внутри у него как бы что-то оборвалось. Однако он не рассыпался на части, не впал в ярость, даже не попытался вырвать у меня из груди стрелу или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он ничего не объяснял и не пытался оправдываться. Он выпрямился и уставился на приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и врача. Сидевший в шаге от меня Гарет слышал весь наш разговор.
— Я очень люблю Мэкки, — вдруг сказал Перкин. Этим он фактически сказал все.
Я провел ночь в счастливом неведении относительно того, какую кропотливую работу проделали над моей грудью хирурги. Придя в сознание поздним утром, я с изумлением увидел вокруг себя массу трубок и приборов, о существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я не увидел озабоченности.
— У него лошадиное здоровье, — произнес кто-то из них. — Мы быстро поставим вас на ноги.
Сестра сказала, что меня хотел видеть полицейский, но все посещения запрещены до завтрашнего дня.
Назавтра, то есть в среду, я уже обходился без искусственного легкого, хотя дыхание и было прерывистым. Я сидел в постели с разведенными в стороны плечами и ел суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил, испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку.
Против моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен. Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший.
Он не интересовался моим самочувствием. Подойдя к окну послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал:
— Вчера случилось нечто ужасное. Я заметил, что его бьет какая-то внутренняя дрожь.
— Что? — участливо поинтересовался я.
— Перкин... — голос его сорвался. Он был в полном отчаянии.
— Присядьте.
Он сел в кресло для посетителей и поднес руку к лицу, так, чтобы я не мог видеть, насколько он близок к тому, чтобы заплакать.
— Перкин, — после некоторой паузы сказал он. — Кто бы мог подумать, что после стольких лет своего увлечения он допустит такую оплошность.
— Что случилось? — спросил я, когда он замолчал.
— Он вырезывал какую-то деталь для своего очередного сундучка... и неосторожным движением ножа перерезал на ноге артерию. Он истекал кровью... пытался доползти до двери... вся мастерская была залита его кровью... пинты крови. Ему и раньше случалось порезаться, но сейчас... Его нашла Мэкки.
— Нет, не может быть, — поразился я.
— Она в жутком состоянии, но отказывается принимать транквилизаторы, чтобы не нанести вред своему ребенку. Глаза его наполнились слезами, как он ни пытался их сдержать. Чуть успокоившись, он вытащил носовой платок и трубно высморкался.
— Сейчас с ней Фиона. Она нам очень помогает. — Он сглотнул. — Я не хотел говорить вам об этом, но вы бы сами спросили меня, почему не пришла Мэкки.
— Наоборот, хорошо, что сказали.
— Мне уже пора. Я сам должен был сообщить вам эту неприятную новость.
— Да, вы правы. Спасибо.
— Предстоит еще столько горестных забот. — Его голос снова сорвался. — Скорее выздоравливайте. Лошади ждут вас. И мне нужна ваша помощь.
Я был бы рад оказаться полезным, но он и сам видел, что в данный момент от меня не стоило ждать особой пользы.
— Это вопрос нескольких дней, — уверил я его. Тремьен кивнул.
— Не миновать следствия, — сокрушенно заметил он.
Он еще посидел некоторое время в изнеможении от свалившейся на него ноши, как бы откладывая тот момент, когда нужно будет встать и идти, чтобы вновь погрузиться в заботы. Наконец он глубоко вздохнул, с трудом заставил себя встать с кресла и с вымученной улыбкой вышел.
Замечательный он человек, Тремьен.
Сразу после его ухода появился Дун и тут же приступил прямо к делу.
— Кто в вас стрелял?
— Какой-то мальчишка, игравший в Робина Гуда.
— Мне не до шуток. Я говорю вполне серьезно.
— В меня стреляли сзади. Дун уселся в кресло и изучающе посмотрел на меня.
— Я видел Тремьена Викерса на автомобильной стоянке. Полагаю, он сообщил вам о своем горе?
— Да, это удар для него.
— А вам не кажется, — добавил Дун, — что этот случай — очередное убийство?
— Я не думал об этом. В глазах моих он заметил удивление.
— Выглядит как несчастный случай, — сказал он с некоторым сочувствием в голосе. — Однако молодой мистер Викерс мастерски владел ножом и всяческими резцами... А после Анжелы Брикел, после мистера Гудхэвена, после этой неприятной истории с вами...
Дальнейшая его мысль так и зависла в воздухе, я же не сделал ни малейшей попытки опустить ее на землю. После некоторой паузы он вздохнул и спросил о моем самочувствии.
— Прекрасно.
— Гм... Он наклонился к своему портфелю.
— Думаю, вам будет интересно взглянуть на это, — сказал он, доставая прозрачный пластиковый пакет и поднося его к свету так, чтобы я мог видеть содержимое.
Стрела, разрезанная на две части.
Одна половинка была чистой и светлой, другая — потемневшей, в бурых пятнах.
— Мы отсылали стрелу на исследование в лабораторию, — своим певучим голосом продолжал Дун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Но я не позволил им отправиться домой, — неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство. Да возблагодарит его Господь за это, подумал я.
— Что конкретно с вами случилось? — прямо спросил Тремьен. — Что все это значит?
— Расскажу... потом, — пробормотал я едва ли не шепотом.
— Не беспокойте его, — попросила Мэкки. — Ему трудно говорить.
Они всячески подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла «скорая». Тремьен и Мэкки сразу же пошли навстречу человеку в белом халате, видимо для того, чтобы вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился было за ними, но я прохрипел ему вслед:
— Гарет. Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне.
— Да? Что? Чем я могу помочь?
— Побудь со мной.
— Конечно, хорошо, — в его голосе прозвучало некоторое удивление. С встревоженным видом он сделал шаг в сторону.
— Эй, Гарет, иди за нами, — в раздражении обратился к нему Перкин.
— Нет, — прохрипел я. — Останься.
После некоторого молчания Перкин повернулся к Гарету спиной, наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил:
— Вы знаете, кто в вас стрелял?
Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет.
Я промолчал. Впервые я прямо посмотрел в его залитые лунным светом глаза: вот он стоял передо мной, Перкин — сын, муж, мастер по дереву. Но как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог.
Вот он, человек, который думал, что убил меня... лучник.
— Так знаете или нет? — вновь спросил он.
На лице его не отразилось никаких чувств, но я отдавал себе отчет в том, что от моего ответа зависит его судьба.
После длительной паузы, в течение которой он сумел прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос, я сказал:
— Да.
Я заметил, как внутри у него как бы что-то оборвалось. Однако он не рассыпался на части, не впал в ярость, даже не попытался вырвать у меня из груди стрелу или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он ничего не объяснял и не пытался оправдываться. Он выпрямился и уставился на приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и врача. Сидевший в шаге от меня Гарет слышал весь наш разговор.
— Я очень люблю Мэкки, — вдруг сказал Перкин. Этим он фактически сказал все.
Я провел ночь в счастливом неведении относительно того, какую кропотливую работу проделали над моей грудью хирурги. Придя в сознание поздним утром, я с изумлением увидел вокруг себя массу трубок и приборов, о существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я не увидел озабоченности.
— У него лошадиное здоровье, — произнес кто-то из них. — Мы быстро поставим вас на ноги.
Сестра сказала, что меня хотел видеть полицейский, но все посещения запрещены до завтрашнего дня.
Назавтра, то есть в среду, я уже обходился без искусственного легкого, хотя дыхание и было прерывистым. Я сидел в постели с разведенными в стороны плечами и ел суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил, испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку.
Против моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен. Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший.
Он не интересовался моим самочувствием. Подойдя к окну послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал:
— Вчера случилось нечто ужасное. Я заметил, что его бьет какая-то внутренняя дрожь.
— Что? — участливо поинтересовался я.
— Перкин... — голос его сорвался. Он был в полном отчаянии.
— Присядьте.
Он сел в кресло для посетителей и поднес руку к лицу, так, чтобы я не мог видеть, насколько он близок к тому, чтобы заплакать.
— Перкин, — после некоторой паузы сказал он. — Кто бы мог подумать, что после стольких лет своего увлечения он допустит такую оплошность.
— Что случилось? — спросил я, когда он замолчал.
— Он вырезывал какую-то деталь для своего очередного сундучка... и неосторожным движением ножа перерезал на ноге артерию. Он истекал кровью... пытался доползти до двери... вся мастерская была залита его кровью... пинты крови. Ему и раньше случалось порезаться, но сейчас... Его нашла Мэкки.
— Нет, не может быть, — поразился я.
— Она в жутком состоянии, но отказывается принимать транквилизаторы, чтобы не нанести вред своему ребенку. Глаза его наполнились слезами, как он ни пытался их сдержать. Чуть успокоившись, он вытащил носовой платок и трубно высморкался.
— Сейчас с ней Фиона. Она нам очень помогает. — Он сглотнул. — Я не хотел говорить вам об этом, но вы бы сами спросили меня, почему не пришла Мэкки.
— Наоборот, хорошо, что сказали.
— Мне уже пора. Я сам должен был сообщить вам эту неприятную новость.
— Да, вы правы. Спасибо.
— Предстоит еще столько горестных забот. — Его голос снова сорвался. — Скорее выздоравливайте. Лошади ждут вас. И мне нужна ваша помощь.
Я был бы рад оказаться полезным, но он и сам видел, что в данный момент от меня не стоило ждать особой пользы.
— Это вопрос нескольких дней, — уверил я его. Тремьен кивнул.
— Не миновать следствия, — сокрушенно заметил он.
Он еще посидел некоторое время в изнеможении от свалившейся на него ноши, как бы откладывая тот момент, когда нужно будет встать и идти, чтобы вновь погрузиться в заботы. Наконец он глубоко вздохнул, с трудом заставил себя встать с кресла и с вымученной улыбкой вышел.
Замечательный он человек, Тремьен.
Сразу после его ухода появился Дун и тут же приступил прямо к делу.
— Кто в вас стрелял?
— Какой-то мальчишка, игравший в Робина Гуда.
— Мне не до шуток. Я говорю вполне серьезно.
— В меня стреляли сзади. Дун уселся в кресло и изучающе посмотрел на меня.
— Я видел Тремьена Викерса на автомобильной стоянке. Полагаю, он сообщил вам о своем горе?
— Да, это удар для него.
— А вам не кажется, — добавил Дун, — что этот случай — очередное убийство?
— Я не думал об этом. В глазах моих он заметил удивление.
— Выглядит как несчастный случай, — сказал он с некоторым сочувствием в голосе. — Однако молодой мистер Викерс мастерски владел ножом и всяческими резцами... А после Анжелы Брикел, после мистера Гудхэвена, после этой неприятной истории с вами...
Дальнейшая его мысль так и зависла в воздухе, я же не сделал ни малейшей попытки опустить ее на землю. После некоторой паузы он вздохнул и спросил о моем самочувствии.
— Прекрасно.
— Гм... Он наклонился к своему портфелю.
— Думаю, вам будет интересно взглянуть на это, — сказал он, доставая прозрачный пластиковый пакет и поднося его к свету так, чтобы я мог видеть содержимое.
Стрела, разрезанная на две части.
Одна половинка была чистой и светлой, другая — потемневшей, в бурых пятнах.
— Мы отсылали стрелу на исследование в лабораторию, — своим певучим голосом продолжал Дун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90