Я думал о его жизни, о его достижениях, и в конце концов мои мысли перетекли к тому последнему дню в Челтнеме, к видеокассете и к тому, что было на ней записано.
Что такого мог знать Мартин, что требовало столь сложного хранения? Я не имел ни малейшего представления. Надо сказать, что Бомбошка, конечно, была премиленькая дамочка, но хранить секреты она не умела совершенно. Тайна, доверенная Бомбошке, оставалась тайной до первого задушевного разговора с лучшей подругой. Немалая часть бурных ссор между нею и Мартином возникала из-за того, что Бомбошка выбалтывала кому ни попадя услышанные ею от Мартина предсказания относительно перспектив той или иной лошади.
Я сидел в кресле Мартина, предаваясь скорби. Близких друзей всегда слишком мало. И терять их всегда больно. Эта комната была до такой степени наполнена Мартином, что казалось, если я обернусь, то увижу, как он стоит у книжного шкафа и выискивает в каталоге результаты какой-нибудь скачки. Ощущение присутствия Мартина было настолько отчетливым, что я и в самом деле обернулся. Но, конечно, никакого Мартина там не было. Только ряды книг.
Я подумал, что, наверно, пора проверить, все ли двери заперты, и проспать последние несколько часов, которые мне предстоит провести в его доме. Несколько недель назад я одолжил Мартину пару книг по старинному стеклоделию, и, поскольку эти книги лежали на длинном столе у дивана, я решил, что сейчас самое время их забрать, чтобы не беспокоить лишний раз Бомбошку. Наверное, одна из тех вещей, которых мне будет не хватать больше всего, — это неутолимый интерес Мартина к старинным, чрезвычайно сложным в изготовлении чашам и кубкам.
Утром, прощаясь, я мимоходом упомянул, что забрал книги.
— Хорошо, хорошо, — рассеянно сказала Бомбошка. — Жалко, что вы уезжаете.
Она снова одолжила мне Уортингтона, чтобы тот отвез меня в Бродвей на ее белой машине.
— Вовремя вы отсюда сматываетесь. Еще немного, и Бомбошка бы вас в два счета заловила, как липучка муху, — грубовато заметил Уортингтон, отъезжая от дома.
— Она сейчас так несчастна! — с возмущением возразил я.
— Она хорошенькая и хваткая. Раз попадешься — век не отцепишься, — усмехнулся Уортингтон. — Потом не говорите, что я вас не предупреждал.
— Такая же, как Мэриголд? — поддразнил я. — От Мэриголд, я смотрю, тоже так просто не отделаешься.
— Я-то от нее могу уйти в любой день, когда захочу! — ответил Уортингтон и улыбался на протяжении нескольких миль, как будто сам верил в то, что сказал.
Остановившись перед моим магазином в Бродвее, Уортингтон сказал уже серьезно:
— Я тут попросил одного из ипподромовских завсегдатаев разузнать побольше об этой дамочке, Розе. — Он помолчал. — Ну, ему удалось узнать немногим больше вашего. Эдди Пэйн думает, что она видела того, кто дал Мартину эту проклятую кассету, но я бы на это полагаться не стал. По-моему, Эдди просто боится этой своей доченьки.
Я сказал, что, по-моему, тоже, и на этом мы расстались. Мои трое помощников приветствовали своего шефа, вернувшегося к повседневной работе, и я принялся учить Гикори — как учил Памелу Джейн перед Рождеством — набирать третью порцию стекла, такого горячего, что оно красное и полужидкое и собирается в огромную тяжелую каплю, которая так и норовит упасть на пол (или на ноги стеклодуву), если не успеть достаточно быстро перенести его на катальную плиту. Гикори уже умел опускать вытянувшуюся каплевидную массу в длинные кучки растертых в пыль красок, прежде чем вернуть стекло в жар печи, чтобы снова разогреть его до рабочей температуры. Я показал ему, как правильно набирать стекло на конец стеклодувной трубки, как поднимать ее и как заставить стекло сохранять одну и ту же слегка вытянутую форму до тех пор, пока не изготовишь из него то, что хотел.
Гикори с тревогой наблюдал за этим довольно длительным процессом и наконец сказал, как Памела Джейн, когда она впервые попробовала сделать это, что повторить все с начала до конца он, пожалуй, не сможет.
— Все сразу и не надо. Попробуйте для начала набрать стекло в три приема. Набор в два приема вы уже освоили.
Набор — это порция расплавленной стекломассы, которую можно за один раз захватить из резервуара железной понтией. Набор, он же порция, может быть любого размера — все зависит от умения и силы стеклодува. Стекломасса довольно тяжелая, она требует от стеклодува незаурядной силы.
Из-за того, что в чемоданы туристов крупные вещи не помешаются, большинство изделий, продававшихся в «Стекле Логана», делалось самое большее из трех порций стекла. Памела Джейн, к своему великому огорчению, никак не могла освоить технику набирания и выдувания стекла. Из Айриша, невзирая на весь его энтузиазм, первоклассный стеклодув тоже никогда не выйдет. А вот у Гикори задатки были. Он легко двигался и, самое главное, не боялся.
Стеклодувы по большей части народ надменный, в основном потому, что их ремеслу так трудно выучиться. Вот и Гикори уже начал задирать нос. Но если он действительно освоит все секреты мастерства, его придется простить. Что до меня, мой дядюшка, сам надменный, как и все стеклодувы, заставил меня приучиться к смирению, смирению и еще раз смирению и не подпускал меня к печи, пока я не избавился от манеры «выставляться», как называл это дядя.
После смерти дяди я не раз испытывал искушение «повыставляться» и ужасно смущался, когда ловил себя на этом. Мне потребовалось лет десять на то, чтобы окончательно справиться с гордыней, однако на всякий случай придется следить за собой всю оставшуюся жизнь.
Айриш любил чай и приучил нас пить его огромными кружками, чтобы восполнить потери жидкости из-за жара от печи. Я жадно выхлебал свой, присел на ящик и весь день смотрел, как мой подмастерье упражняется. К вечеру Гикори сделал значительные успехи, невзирая на то что время от времени он выдыхался и усаживался отдыхать, а временами раздавалась отчаянная ругань, и по полу рассыпались осколки стекла.
Покупателей было немного, так что нашим занятиям никто особенно не мешал. К пяти часам унылого и холодного январского вечера я отослал своих трех помощников по домам и неохотно взялся: за бухгалтерию. Деньги, украденные на Новый год, оставили удручающую дыру в моем бюджете, но в целом год был удачный. Так что через некоторое время я со спокойной совестью отложил расчеты и взялся за книги, которые одалживал Мартину.
Из всех старинных кубков я больше всего люблю темно-алую чашу высотой в шесть с половиной дюймов, изготовленную около 300 года от Рождества Христова (давненько, если вспомнить, что на дворе уже двухтысячный год!). Она сложена из стеклянных пластин, соединенных замысловатым золотым каркасом (техника, которой пользовались до того, как изобрели выдувание), и при другом освещении кажется зеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Что такого мог знать Мартин, что требовало столь сложного хранения? Я не имел ни малейшего представления. Надо сказать, что Бомбошка, конечно, была премиленькая дамочка, но хранить секреты она не умела совершенно. Тайна, доверенная Бомбошке, оставалась тайной до первого задушевного разговора с лучшей подругой. Немалая часть бурных ссор между нею и Мартином возникала из-за того, что Бомбошка выбалтывала кому ни попадя услышанные ею от Мартина предсказания относительно перспектив той или иной лошади.
Я сидел в кресле Мартина, предаваясь скорби. Близких друзей всегда слишком мало. И терять их всегда больно. Эта комната была до такой степени наполнена Мартином, что казалось, если я обернусь, то увижу, как он стоит у книжного шкафа и выискивает в каталоге результаты какой-нибудь скачки. Ощущение присутствия Мартина было настолько отчетливым, что я и в самом деле обернулся. Но, конечно, никакого Мартина там не было. Только ряды книг.
Я подумал, что, наверно, пора проверить, все ли двери заперты, и проспать последние несколько часов, которые мне предстоит провести в его доме. Несколько недель назад я одолжил Мартину пару книг по старинному стеклоделию, и, поскольку эти книги лежали на длинном столе у дивана, я решил, что сейчас самое время их забрать, чтобы не беспокоить лишний раз Бомбошку. Наверное, одна из тех вещей, которых мне будет не хватать больше всего, — это неутолимый интерес Мартина к старинным, чрезвычайно сложным в изготовлении чашам и кубкам.
Утром, прощаясь, я мимоходом упомянул, что забрал книги.
— Хорошо, хорошо, — рассеянно сказала Бомбошка. — Жалко, что вы уезжаете.
Она снова одолжила мне Уортингтона, чтобы тот отвез меня в Бродвей на ее белой машине.
— Вовремя вы отсюда сматываетесь. Еще немного, и Бомбошка бы вас в два счета заловила, как липучка муху, — грубовато заметил Уортингтон, отъезжая от дома.
— Она сейчас так несчастна! — с возмущением возразил я.
— Она хорошенькая и хваткая. Раз попадешься — век не отцепишься, — усмехнулся Уортингтон. — Потом не говорите, что я вас не предупреждал.
— Такая же, как Мэриголд? — поддразнил я. — От Мэриголд, я смотрю, тоже так просто не отделаешься.
— Я-то от нее могу уйти в любой день, когда захочу! — ответил Уортингтон и улыбался на протяжении нескольких миль, как будто сам верил в то, что сказал.
Остановившись перед моим магазином в Бродвее, Уортингтон сказал уже серьезно:
— Я тут попросил одного из ипподромовских завсегдатаев разузнать побольше об этой дамочке, Розе. — Он помолчал. — Ну, ему удалось узнать немногим больше вашего. Эдди Пэйн думает, что она видела того, кто дал Мартину эту проклятую кассету, но я бы на это полагаться не стал. По-моему, Эдди просто боится этой своей доченьки.
Я сказал, что, по-моему, тоже, и на этом мы расстались. Мои трое помощников приветствовали своего шефа, вернувшегося к повседневной работе, и я принялся учить Гикори — как учил Памелу Джейн перед Рождеством — набирать третью порцию стекла, такого горячего, что оно красное и полужидкое и собирается в огромную тяжелую каплю, которая так и норовит упасть на пол (или на ноги стеклодуву), если не успеть достаточно быстро перенести его на катальную плиту. Гикори уже умел опускать вытянувшуюся каплевидную массу в длинные кучки растертых в пыль красок, прежде чем вернуть стекло в жар печи, чтобы снова разогреть его до рабочей температуры. Я показал ему, как правильно набирать стекло на конец стеклодувной трубки, как поднимать ее и как заставить стекло сохранять одну и ту же слегка вытянутую форму до тех пор, пока не изготовишь из него то, что хотел.
Гикори с тревогой наблюдал за этим довольно длительным процессом и наконец сказал, как Памела Джейн, когда она впервые попробовала сделать это, что повторить все с начала до конца он, пожалуй, не сможет.
— Все сразу и не надо. Попробуйте для начала набрать стекло в три приема. Набор в два приема вы уже освоили.
Набор — это порция расплавленной стекломассы, которую можно за один раз захватить из резервуара железной понтией. Набор, он же порция, может быть любого размера — все зависит от умения и силы стеклодува. Стекломасса довольно тяжелая, она требует от стеклодува незаурядной силы.
Из-за того, что в чемоданы туристов крупные вещи не помешаются, большинство изделий, продававшихся в «Стекле Логана», делалось самое большее из трех порций стекла. Памела Джейн, к своему великому огорчению, никак не могла освоить технику набирания и выдувания стекла. Из Айриша, невзирая на весь его энтузиазм, первоклассный стеклодув тоже никогда не выйдет. А вот у Гикори задатки были. Он легко двигался и, самое главное, не боялся.
Стеклодувы по большей части народ надменный, в основном потому, что их ремеслу так трудно выучиться. Вот и Гикори уже начал задирать нос. Но если он действительно освоит все секреты мастерства, его придется простить. Что до меня, мой дядюшка, сам надменный, как и все стеклодувы, заставил меня приучиться к смирению, смирению и еще раз смирению и не подпускал меня к печи, пока я не избавился от манеры «выставляться», как называл это дядя.
После смерти дяди я не раз испытывал искушение «повыставляться» и ужасно смущался, когда ловил себя на этом. Мне потребовалось лет десять на то, чтобы окончательно справиться с гордыней, однако на всякий случай придется следить за собой всю оставшуюся жизнь.
Айриш любил чай и приучил нас пить его огромными кружками, чтобы восполнить потери жидкости из-за жара от печи. Я жадно выхлебал свой, присел на ящик и весь день смотрел, как мой подмастерье упражняется. К вечеру Гикори сделал значительные успехи, невзирая на то что время от времени он выдыхался и усаживался отдыхать, а временами раздавалась отчаянная ругань, и по полу рассыпались осколки стекла.
Покупателей было немного, так что нашим занятиям никто особенно не мешал. К пяти часам унылого и холодного январского вечера я отослал своих трех помощников по домам и неохотно взялся: за бухгалтерию. Деньги, украденные на Новый год, оставили удручающую дыру в моем бюджете, но в целом год был удачный. Так что через некоторое время я со спокойной совестью отложил расчеты и взялся за книги, которые одалживал Мартину.
Из всех старинных кубков я больше всего люблю темно-алую чашу высотой в шесть с половиной дюймов, изготовленную около 300 года от Рождества Христова (давненько, если вспомнить, что на дворе уже двухтысячный год!). Она сложена из стеклянных пластин, соединенных замысловатым золотым каркасом (техника, которой пользовались до того, как изобрели выдувание), и при другом освещении кажется зеленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63