Приятный, воспитанный человек этот самый Джордж Ньютоннардс.
— Ну ладно... Я рассказал кое-кому из ребят. Другим букмекерам. Я был тогда очень зол, понимаете? На себя. Позволить, чтобы меня так выпотрошили! В мои-то годы, с моим опытом. Так что, возможно, кто-то из ребят и шепнул на ушко стюардам, поскольку было известно, что назначено расследование. Но сам я им ничего не говорил.
— А могли бы вы предположить, кто из букмекеров сделал это? Кто имел зуб на Крэнфилда?
— Понятия не имею. — Он пожал плечами. — Вряд ли это что-то личное. Обыкновенная обида на тренера, который устраивает такие фокусы.
— Устраивает такие фокусы? — как эхо повторил я. — Но он ничего не устраивал.
— Вы так думаете?
— Я жокей, — сказал я. — Уж я-то должен знать.
— Это точно, — саркастически согласился он. — Вы должны знать. Только не надо строить из себя ребенка, дружище. Ваш приятель Крис Смит, который теперь валяется с проломленным черепом, — великий мастер подержать лошадь, разве не так? Как и вы тоже. Два сапога пара!
— Вы считаете, я придержал Урона?
— Естественно.
— Ничего подобного.
— Расскажите это кому-нибудь еще. — Вдруг его осенило. — Я не знаю букмекеров, обиженных на Крэнфилда, но зато я знаю букмекера, обиженного на вас. Очень сильно обиженного. Однажды он чуть было не отрубил вам голову. Вы встали ему поперек пути, дружище. Вы ему очень помешали.
— Кто же? И за что?
— Как-то раз вы с Крисом Смитом выступали на двух крэнфилдовских лошадях... С полгода назад. В самом начале сезона. Скачка молодых лошадей в Фонтуэлле. Не помните? Там собралось много курортников с южного побережья. День выдался холодный, загорать было нельзя, вот и понаехала толпа с большими деньгами. Обе ваши лошади сильно игрались. Пеликан Джобберсон поинтересовался у вас насчет вашего жеребенка, и вы сказали ему, что он без шансов. Тогда Пеликан стал преспокойно принимать на него ставки, думал, бедняга, что соберет хороший урожай, но вы на финише подаете изо всех сил и выигрываете шею. Пеликан сильно на этом нагрелся и поклялся расквитаться с вами за это.
— Я сказал ему, что думал, — возразил я. — Жеребенок выступал в стипль-чезе впервые в жизни. Никто не мог предвидеть, что он возьмет и выиграет.
— Зачем же вы его погнали?
— Меня об этом попросил владелец. Выиграть, если можно.
— Он играл его?
— Нет. Жеребенок принадлежал женщине, которая никогда не ставит больших денег. Ей просто нравится смотреть, как выигрывают ее лошади.
— Пеликан клянется, что вы сами поставили на него, а ему наврали, чтобы выдача была покрупней.
— Вы, букмекеры, слишком подозрительны. Это вам сильно мешает в работе.
— Этому учит нас горький опыт.
— На сей раз он ошибся. Этот ваш друг с птичьим именем. Если он действительно спрашивал меня — хотя я этого что-то не помню, то я сказал ему то, что думал. Но вообще-то букмекерам лучше не задавать таких вопросов жокеям. Жокеи — худшие в мире советчики.
— Далеко не все, — коротко ответил он. — Кое-кто делает это неплохо...
Я оставил это без внимания, спросив:
— Он все еще сердится? Настолько, что не просто донес стюардам о деньгах, поставленных Крэнфилдом на Пирога, но еще и подкупил свидетелей, чтобы они дали лживые показания?
Ньютоннардс задумчиво сощурил глаза. Затем, так и не решившись сказать правду, поджал губы и процедил:
— Лучше спросите его об этом сами.
— Спасибо. — Непростой получится вопрос.
— Ну а теперь вы, может, уберете машину?
— Сейчас. — Я сделал пару шагов по направлению к машине, затем остановился и обернулся. — Мистер Ньютоннардс, если вы увидите человека, который ставил за мистера Крэнфилда, вы не могли бы выяснить, кто он такой... и сообщить мне?
— Почему бы вам не спросить самого Крэнфилда?
— Он сказал, что не хочет его впутывать.
— Зато вы хотели бы этого?
— Сейчас я хватаюсь за все соломинки подряд. Но, в общем, мне не помешало бы с ним потолковать.
— Почему бы вам не взять себя в руки и не успокоиться? — резонно предложил он. — Вы угодили в скверную историю, но надо ли бушевать, кипятиться? Лучше спокойно выждать время, рано или поздно вам снова разрешат выступать.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я его и пошел убирать машину.
* * *
Сегодня четверг. В этот день я должен был четыре раза скакать в Уорике. Вместо этого я бесцельно катался взад и вперед по северной кольцевой дороге, размышляя, имеет ли смысл навестить Дэвида Оукли, агента и мастера художественной фотографии. Если Чарли Уэст и правда не знал, кто устроил мне все это, то тогда, похоже, единственным человеком, кто был в курсе, оставался Дэвид Оукли. Но если даже это и так, я сомневался, что он охотно поделится информацией со мной. Встречаться с ним, скорее всего, бесполезно, однако еще бесполезней вообще ничего не предпринимать.
В конце концов я остановился у телефона-автомата и путем наведения справок добыл его номер. Я набрал его, но молодой женский голос ответил:
— Мистер Оукли еще не пришел.
— Я бы хотел с ним увидеться.
— По какому вопросу?
— Развод.
Она сказала, что мистер Оукли может принять меня в одиннадцать тридцать, и спросила, как меня зовут.
— Чарлз Крисп.
— Хорошо, мистер Крисп, мистер Оукли вас будет ждать.
В этом я сильно сомневался. С другой стороны, не исключено, что он, как и Чарли Уэст, вполне готов к тому, что я должен как-то на это отреагировать.
Я свернул с северной кольцевой и, проехав девяносто миль по автомагистрали М-1, оказался в Бирмингеме. Контора Оукли находилась в полумиле от центра города, над магазинчиком, где продавались велосипеды и радиоприемники.
На внешней двери его конторы — обшарпанной, черной — была маленькая табличка: «Оукли». На двери имелись два замка и потайной глазок. Я потянул за ручку ворот этой неприступной крепости, и они на удивление легко распахнулись. За дверью оказался узкий коридор с бледно-голубыми стенами, а за ним лестница, ведущая наверх.
Я стал подниматься по ней, стуча по не покрытым ковровой дорожкой ступенькам. Наверху обнаружилась еще одна обшарпанная черная дверь, таким же образом оснащенная. На ней была еще одна табличка с краткой просьбой: «Пожалуйста, звоните». Рядом кнопка звонка. Я надавил ее пальцем и три секунды не отпускал.
Дверь открыла высокая крепкая девица в кожаном брючном костюме. Под пиджаком у нее был черный свитер, а под брюками черные сапоги. Ее черные глаза уставились на меня, длинные черные волосы, скрепленные черепаховым обручем, падали на плечи. На первый взгляд ей было года двадцать четыре, но вокруг глаз у нее уже имелись морщинки, и тусклый взгляд свидетельствовал, что ей слишком хорошо знакома процедура разборки грязного белья.
— Моя фамилия Крисп, — сказал я. — Мы договаривались о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Ну ладно... Я рассказал кое-кому из ребят. Другим букмекерам. Я был тогда очень зол, понимаете? На себя. Позволить, чтобы меня так выпотрошили! В мои-то годы, с моим опытом. Так что, возможно, кто-то из ребят и шепнул на ушко стюардам, поскольку было известно, что назначено расследование. Но сам я им ничего не говорил.
— А могли бы вы предположить, кто из букмекеров сделал это? Кто имел зуб на Крэнфилда?
— Понятия не имею. — Он пожал плечами. — Вряд ли это что-то личное. Обыкновенная обида на тренера, который устраивает такие фокусы.
— Устраивает такие фокусы? — как эхо повторил я. — Но он ничего не устраивал.
— Вы так думаете?
— Я жокей, — сказал я. — Уж я-то должен знать.
— Это точно, — саркастически согласился он. — Вы должны знать. Только не надо строить из себя ребенка, дружище. Ваш приятель Крис Смит, который теперь валяется с проломленным черепом, — великий мастер подержать лошадь, разве не так? Как и вы тоже. Два сапога пара!
— Вы считаете, я придержал Урона?
— Естественно.
— Ничего подобного.
— Расскажите это кому-нибудь еще. — Вдруг его осенило. — Я не знаю букмекеров, обиженных на Крэнфилда, но зато я знаю букмекера, обиженного на вас. Очень сильно обиженного. Однажды он чуть было не отрубил вам голову. Вы встали ему поперек пути, дружище. Вы ему очень помешали.
— Кто же? И за что?
— Как-то раз вы с Крисом Смитом выступали на двух крэнфилдовских лошадях... С полгода назад. В самом начале сезона. Скачка молодых лошадей в Фонтуэлле. Не помните? Там собралось много курортников с южного побережья. День выдался холодный, загорать было нельзя, вот и понаехала толпа с большими деньгами. Обе ваши лошади сильно игрались. Пеликан Джобберсон поинтересовался у вас насчет вашего жеребенка, и вы сказали ему, что он без шансов. Тогда Пеликан стал преспокойно принимать на него ставки, думал, бедняга, что соберет хороший урожай, но вы на финише подаете изо всех сил и выигрываете шею. Пеликан сильно на этом нагрелся и поклялся расквитаться с вами за это.
— Я сказал ему, что думал, — возразил я. — Жеребенок выступал в стипль-чезе впервые в жизни. Никто не мог предвидеть, что он возьмет и выиграет.
— Зачем же вы его погнали?
— Меня об этом попросил владелец. Выиграть, если можно.
— Он играл его?
— Нет. Жеребенок принадлежал женщине, которая никогда не ставит больших денег. Ей просто нравится смотреть, как выигрывают ее лошади.
— Пеликан клянется, что вы сами поставили на него, а ему наврали, чтобы выдача была покрупней.
— Вы, букмекеры, слишком подозрительны. Это вам сильно мешает в работе.
— Этому учит нас горький опыт.
— На сей раз он ошибся. Этот ваш друг с птичьим именем. Если он действительно спрашивал меня — хотя я этого что-то не помню, то я сказал ему то, что думал. Но вообще-то букмекерам лучше не задавать таких вопросов жокеям. Жокеи — худшие в мире советчики.
— Далеко не все, — коротко ответил он. — Кое-кто делает это неплохо...
Я оставил это без внимания, спросив:
— Он все еще сердится? Настолько, что не просто донес стюардам о деньгах, поставленных Крэнфилдом на Пирога, но еще и подкупил свидетелей, чтобы они дали лживые показания?
Ньютоннардс задумчиво сощурил глаза. Затем, так и не решившись сказать правду, поджал губы и процедил:
— Лучше спросите его об этом сами.
— Спасибо. — Непростой получится вопрос.
— Ну а теперь вы, может, уберете машину?
— Сейчас. — Я сделал пару шагов по направлению к машине, затем остановился и обернулся. — Мистер Ньютоннардс, если вы увидите человека, который ставил за мистера Крэнфилда, вы не могли бы выяснить, кто он такой... и сообщить мне?
— Почему бы вам не спросить самого Крэнфилда?
— Он сказал, что не хочет его впутывать.
— Зато вы хотели бы этого?
— Сейчас я хватаюсь за все соломинки подряд. Но, в общем, мне не помешало бы с ним потолковать.
— Почему бы вам не взять себя в руки и не успокоиться? — резонно предложил он. — Вы угодили в скверную историю, но надо ли бушевать, кипятиться? Лучше спокойно выждать время, рано или поздно вам снова разрешат выступать.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я его и пошел убирать машину.
* * *
Сегодня четверг. В этот день я должен был четыре раза скакать в Уорике. Вместо этого я бесцельно катался взад и вперед по северной кольцевой дороге, размышляя, имеет ли смысл навестить Дэвида Оукли, агента и мастера художественной фотографии. Если Чарли Уэст и правда не знал, кто устроил мне все это, то тогда, похоже, единственным человеком, кто был в курсе, оставался Дэвид Оукли. Но если даже это и так, я сомневался, что он охотно поделится информацией со мной. Встречаться с ним, скорее всего, бесполезно, однако еще бесполезней вообще ничего не предпринимать.
В конце концов я остановился у телефона-автомата и путем наведения справок добыл его номер. Я набрал его, но молодой женский голос ответил:
— Мистер Оукли еще не пришел.
— Я бы хотел с ним увидеться.
— По какому вопросу?
— Развод.
Она сказала, что мистер Оукли может принять меня в одиннадцать тридцать, и спросила, как меня зовут.
— Чарлз Крисп.
— Хорошо, мистер Крисп, мистер Оукли вас будет ждать.
В этом я сильно сомневался. С другой стороны, не исключено, что он, как и Чарли Уэст, вполне готов к тому, что я должен как-то на это отреагировать.
Я свернул с северной кольцевой и, проехав девяносто миль по автомагистрали М-1, оказался в Бирмингеме. Контора Оукли находилась в полумиле от центра города, над магазинчиком, где продавались велосипеды и радиоприемники.
На внешней двери его конторы — обшарпанной, черной — была маленькая табличка: «Оукли». На двери имелись два замка и потайной глазок. Я потянул за ручку ворот этой неприступной крепости, и они на удивление легко распахнулись. За дверью оказался узкий коридор с бледно-голубыми стенами, а за ним лестница, ведущая наверх.
Я стал подниматься по ней, стуча по не покрытым ковровой дорожкой ступенькам. Наверху обнаружилась еще одна обшарпанная черная дверь, таким же образом оснащенная. На ней была еще одна табличка с краткой просьбой: «Пожалуйста, звоните». Рядом кнопка звонка. Я надавил ее пальцем и три секунды не отпускал.
Дверь открыла высокая крепкая девица в кожаном брючном костюме. Под пиджаком у нее был черный свитер, а под брюками черные сапоги. Ее черные глаза уставились на меня, длинные черные волосы, скрепленные черепаховым обручем, падали на плечи. На первый взгляд ей было года двадцать четыре, но вокруг глаз у нее уже имелись морщинки, и тусклый взгляд свидетельствовал, что ей слишком хорошо знакома процедура разборки грязного белья.
— Моя фамилия Крисп, — сказал я. — Мы договаривались о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55