— Вы вдруг сделались на удивление тактичны, — сказал он, поджав губы.
— Да, сэр.
Он пристально на меня посмотрел. Высокий худой человек с высокими скулами, густыми черными волосами, горящими глазами. Человек с сильным характером, излучавший энергию, которая обжигала вас, — встретив лорда Ферта, вы запоминали его надолго. О таком союзнике я мог бы только мечтать.
— Я не могу давать вам отчет в том, почему я присутствовал, — сказал он, и в его голосе прозвучало неодобрение.
— Значит, у вас были... сомнения относительно того, что расследование будет проведено как положено?
— Я этого не говорил! — возразил лорд Ферт. Но он явно хотел это сказать.
— Лорд Гоуэри выбрал в судьи Эндрю Тринга, который хочет получить от него одну большую уступку. На роль третьего судьи он выбрал лорда Плимборна, который почти все расследование продремал.
— Вы понимаете, что говорите? — Лорд Ферт был искренне шокирован.
— Я хочу знать, каким образом лорд Гоуэри собрал все улики против нас. Я хочу знать, почему секретариат стюардов заказал не ту кассету с пленкой. Я хочу знать, почему лорд Гоуэри оказался глух к нашим доводам, проявил явную пристрастность и желание во что бы то ни стало добиться нашей дисквалификации.
— Это клевета... — начал лорд Ферт.
— Я хочу, чтобы вы спросили его обо всем этом, — ровным голосом закончил я.
Он широко раскрыл глаза. Я пояснил:
— Он может рассказать вам. Вероятность невелика, но она существует. Но мне он не расскажет ни за что и никогда.
— Хьюз... Неужели вы хотите?..
— Расследование проводилось необъективно, и Гоуэри прекрасно это понимает. Вот я и прошу вас обсудить с ним это, вдруг он даст вам объяснения...
— Вы говорите о весьма уважаемом человеке, — холодно напомнил мне Ферт.
— Да, сэр, он богач и аристократ. Он давно стюард, я все это знаю.
— И тем не менее утверждаете...
— Да.
В его горящих глазах появилась задумчивость.
— Он на вас подаст в суд.
— Только если мои предположения ошибочны.
— Я не могу этого сделать, — решительно сказал он.
— И, кстати, если у вас есть магнитофон, захватите его с собой на беседу.
— Я же вам сказал...
— Я это слышал, сэр...
Он встал из-за стола, остановился, словно желая что-то сказать, затем передумал и, поскольку я тоже встал, быстро пошел прочь. Когда он удалился, я обнаружил, что у меня дрожат руки. Я медленно вышел из комнаты, чувствуя себя совершенно разбитым.
Либо я вернул наши с Крэнфилдом лицензии, либо вбил в них гвозди — и только время могло показать, что же именно я сделал.
— Выпейте, мой дорогой, — предложил Бобби. — У вас такой вид, словно вы угодили под паровой каток.
Я выпил глоток шампанского и поблагодарил Бобби. Роберта ритмически дергалась под музыку с кем-то еще.
— Не самый веселый вечер в вашей жизни, старина, — заметил Бобби.
— Кто знает, кто знает...
Он поднял брови и пробормотал негромко:
— Миссия выполнена?
— Скорее подожжен бикфордов шнур.
Он поднял бокал:
— В таком случае за успешный взрыв!
— Вы очень добры, — вежливо отозвался я.
Музыка заиграла в другом ритме, и партнер Роберты подвел ее к столику. Я встал.
— Я пришел попрощаться, — сказал я. — Мне надо ехать.
— Ой, так рано?! — воскликнула она. — Но ведь худшее позади. Больше нет косых взглядов. Давайте навеселимся.
— Потанцуйте с очаровательной девушкой, — предложил мне Бобби, а Роберта взяла своей длинной рукой мою и потянула. Мы пошли танцевать.
— Итак, лорд Гоуэри вас не съел?
— В данный момент он похрустывает косточками...
— Келли, если вы причинили вред...
— Не разбив яиц, омлета не сделать.
Подбородок взметнулся вверх. Я улыбнулся. Она опустила подбородок. Мисс Крэнфилд делается человечней.
Через некоторое время бешеный ритм сменился медленной мелодией, и пары вокруг вступили в клинч — голова к голове, тела слились в одно целое, глаза прикрыты, покачивание в полумраке. Роберта холодно оглядывала танцующих и словно выпустила колючки, когда я поднял руки, чтобы заключить ее в объятия. Она танцевала с прямой спиной, сохраняя дистанцию в четыре дюйма. Нет, человечна, да не очень.
В этой фригидной манере мы протанцевали три танца под липкую, обволакивающую музыку. Она не приблизилась ни на дюйм, и я не предпринимал попытки к сокращению дистанции. Впрочем, она и не торопилась произвести расстыковку. Сдержанно-холодная, грациозно-недоступная, она за полночь выглядела так же безукоризненно, как и когда я впервые увидел ее на балу.
— Я был рад вас здесь встретить, — сказал я.
Она удивленно качнула головой.
— Это не самый удачный бал Скакового фонда в моей жизни, но я все равно рада, что пришла.
— На следующий год все будет забыто, все будет по-другому.
— На следующий год я опять буду с вами танцевать, — сказала она.
— Договорились.
Роберта улыбнулась, и на какое-то мгновение в ее глазах засветилось выражение, смысл которого я не уловил.
Роберта это поняла. Она отвернула голову и, высвободившись из моих объятий, показала жестом, что хочет вернуться к столу. Я вернул ее Бобби, она села и стала пудрить нос.
— До свидания, — сказал я Бобби. — И большое вам спасибо.
— Мой дорогой, всегда к вашим услугам!
— До свидания, Роберта.
Она взглянула снизу вверх. Без выражения. Голос был ровным:
— До свидания, Келли.
Я нашел на стоянке свою низкую оранжевую машину, залез в нее и поехал домой, размышляя о Роберте Крэнфилд. Не из тех, с кем легко и приятно забраться в постель. Слишком холодная, сдержанная, гордая. Как плохо сочетается эта жесткость с волосами цвета меди. А может, она так держалась со мной, потому что я сын деревенщины? Всего-навсего. И сам всего-навсего жокей, а папочка учил, что жокеи — низшие создания, не запачкай свои пальчики, деточка...
Келли, старина, сказал я сам себе, ты ищешь повода обидеться. Может, она и думает так, но тебе-то что за печаль? Так или иначе, она провела с тобой чуть не весь вечер, хотя и старалась тебя не касаться. Ну это, может быть, потому, что слишком уж на вас обоих глазели, а может, просто ей это не доставляло удовольствия... Я ехал, срезая углы, по южной окраине Рединга, затем по узким заброшенным дорогам, гнал машину по той лишь причине, что привык ездить быстро. Эта машина была лучшей из всех, что у меня были. Этой машиной я гордился. Чудо механики — и приятно взглянуть. Наездив на ней тридцать тысяч миль в прошлом году, я еще не утратил радости, возникавшей всякий раз, когда я садился за ее руль. Единственным ее недостатком была — как у всех спортивных машин — довольно слабая печка, которая, несмотря на все починки и уговоры, отказывалась поддерживать температуру выше той, при которой оттаивало ветровое стекло и исчезала опасность отморозить пальцы ног. Если по ней стукнуть ногой, она мстила, выпуская в салон выхлопные газы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55