Совершенно невозможно отследить ходы наверх.
– Однако вам ведь удалось это сделать.
– Да, – согласился Мартинес Прадо, – но лишь частично. Потому что не хватило времени и свободы действий. Эти люди имели связи в определенных кругах, в том числе среди политиков. – В том числе в его собственном, судьи Мартинеса Прадо, окружении. Это позволило Тересе Мендоса заранее узнать о нескольких готовящихся ударах и предотвратить их. Или свести к минимуму их последствия. – В данном случае, – прибавил судья, – все шло хорошо. И у меня, и у моих помощников. Еще чуть-чуть – и вся эта долгая терпеливая работа увенчалась бы успехом. Четыре года мы плели паутину, – сказал он. – Четыре года. И внезапно все кончилось.
– Правда, что на вас оказало давление Министерство юстиции?
– Это неуместный вопрос. – Он откинулся на спинку кресла и недовольно воззрился на меня. – Я отказываюсь отвечать.
– Говорят, на вас нажал сам министр по договоренности с мексиканским посольством.
Он поднял руку. Каким-то очень неприятным жестом. Властную руку – руку судьи при исполнении служебных обязанностей.
– Если вы будете продолжать в этом духе, – предупредил он, – этот разговор закончится. На меня никто и никогда не оказывал давления.
– Тогда объясните мне, почему, в итоге вы так ничего и не предприняли против Тересы Мендоса.
Несколько мгновений он обдумывал мой вопрос – возможно, чтобы решить, не заключается ли в слове «объясните» неповиновения. Но в конце концов решил оправдать меня. In dubio pro reo. Или что-то в этом роде.
– Я уже говорил вам, – ответил он наконец. – Мне не хватило времени, чтобы собрать достаточно материала.
– Невзирая на Тео Альхарафе?
Он опять сурово воззрился на меня. Ему явно не нравился ни я сам, ни мои вопросы, и это, разумеется, не помогало делу.
– Все, что связано с этим именем, является конфиденциальной информацией.
Я позволил себе слегка улыбнуться. Да ну же, судья. Мы чересчур далеко зашли, чтобы отступать.
– Ведь это уже не имеет значения, – сказал я. – Полагаю.
– Для меня имеет.
Я немного подумал.
– Я предлагаю вам соглашение, – объявил я вслух. – Я не касаюсь Министерства юстиции, а вы мне рассказываете об Альхарафе. Договор есть договор.
Пока он размышлял, я сменил свою улыбку на просительное выражение.
– Согласен, – наконец произнес он. – Но некоторые подробности я оставлю при себе.
– Правда, что вы предложили ему неприкосновенность в обмен на информацию?
– На этот вопрос я отвечать не буду.
Плохое начало, подумал я. И, задумчиво покивав, возобновил расспросы:
– Уверяют, что вы здорово прижали его. Собрали на него большое досье, а потом сунули эту папку ему под нос. И что это никак не касалось контрабанды наркотиков Говорят, вы зацепили его на налогах.
– Возможно.
Он бесстрастно смотрел на меня. Ты излагаешь, я подтверждаю. И не проси у меня большего.
– «Трансер Нага»?
– Нет.
– Ну, судья… Проявите любезность. Вы же видите, я веду себя паинькой.
Он снова задумался. А потом, судя по всему, решил: в конце концов, я же согласился пообщаться с этим писакой. А в этом пункте все более или менее ясно, и он закрыт.
– Признаю, – заговорил он, – что мы никогда не могли даже близко подступиться к предприятиям Тересы Мендоса, хотя знали, что более шестидесяти процентов наркотиков, поступающих в Средиземноморье, проходит через ее руки… Сеньор Альхарафе прокололся на том, что касалось его собственных денег. Использовал средства в своих целях – вкладывал, переводил. У него имелись счета в иностранных банках. Пару раз его имя всплывало в связи с кое-какими не вполне ясными сделками за границей. Короче, материал был.
– Говорят, у него была собственность в Майами.
– Да. Насколько нам было известно, дом площадью в тысячу квадратных метров, который он тогда только что приобрел в Корал-Гейблз, с кокосовыми пальмами и собственной пристанью, и роскошная квартира в Коко-Плам – месте, где любят бывать адвокаты, банкиры и брокеры с Уолл-стрит. Все это происходило, по-видимому, за спиной у Тересы Мендоса.
– Кое-какие запасы на черный день.
– Можно и так сказать.
– А вы ухватили его за задницу. И напугали.
Он снова откинулся на спинку кресла. Dura lex, sed lex.
– Это недопустимо. Я не собираюсь выслушивать от вас подобные выражения.
Я почувствовал, что начинаю терять терпение. Вот же олух царя небесного.
– Тогда переведите это для себя по своему усмотрению.
– Он решил сотрудничать с правосудием. Вот так просто.
– В обмен на?..
– Ни на что.
Настал мой черед воззриться на него. Своей бабушке. Расскажи это своей бабушке. Что Тео Альхарафе рисковал своей шкурой просто так, из любви к искусству.
– А как отреагировала Тереса Мендоса на тот факт, что ее эксперт по налоговым вопросам работает на врага?
– Это вам известно не хуже, чем мне.
– Ну, мне известно ровно столько же, сколько и всем остальным. Плюс то, что она использовала его как приманку в операции с русским гашишем… Но я имел в виду не это.
Упоминание о русском гашише еще более ухудшило дело. Передо мной можешь не изображать из себя умника, ясно говорило выражение его лица.
– Тогда, – предложил он, – спросите об этом у нее самой, если сумеете.
– Может быть, и сумею.
– Сомневаюсь, чтобы эта женщина соглашалась на интервью, тем более в ее нынешнем положении.
Я решил сделать последнюю попытку:
– Как вы себе представляете ее нынешнее положение?
– Я не занимаюсь Тересой Мендоса, – ответил он, сделав непроницаемое лицо. – Поэтому представлять мне незачем. Это дело уже не в моей компетенции.
Потом замолчал, рассеянно полистал какие-то документы, лежавшие перед ним на столе, и я решил, что таким образом он дает понять: наш разговор окончен.
Я знаю лучшие способы попусту терять время, подумал я и, раздраженный, уже собирался проститься. Однако даже такой дисциплинированный государственный служащий, как судья Мартинес Пардо, не смог удержаться, чтобы не излить боль, причиняемую старой раной. Или оправдаться. Он по-прежнему сидел, не поднимая глаз от документов. И вдруг произнес то, что вознаградило меня за весь этот пустой и малоприятный разговор.
– Оно перестало находиться в моей компетенции после визита того американца. – В голосе его прозвучала обида. – Того типа из ДЭА.
* * *
Доктор Рамос, обладавший своеобразным чувством юмора, дал операции по доставке двадцати тонн гашиша в Черное море кодовое название «Нежное детство».
Те немногие, кто был в курсе этого предприятия, уже две недели разрабатывали ее с почти военной тщательностью; а этим утром они узнали из уст Фарида Латакии (перед этим он поговорил с кем-то на непонятном остальным жаргоне по мобильному телефону, и когда захлопнул его, на его лице сияла довольная улыбка), что ливанец нашел в порту Алусемаса подходящее судно – старенький тридцатиметровый сейнер под названием «Тарфайя», принадлежащий испано-марокканской рыболовецкой компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
– Однако вам ведь удалось это сделать.
– Да, – согласился Мартинес Прадо, – но лишь частично. Потому что не хватило времени и свободы действий. Эти люди имели связи в определенных кругах, в том числе среди политиков. – В том числе в его собственном, судьи Мартинеса Прадо, окружении. Это позволило Тересе Мендоса заранее узнать о нескольких готовящихся ударах и предотвратить их. Или свести к минимуму их последствия. – В данном случае, – прибавил судья, – все шло хорошо. И у меня, и у моих помощников. Еще чуть-чуть – и вся эта долгая терпеливая работа увенчалась бы успехом. Четыре года мы плели паутину, – сказал он. – Четыре года. И внезапно все кончилось.
– Правда, что на вас оказало давление Министерство юстиции?
– Это неуместный вопрос. – Он откинулся на спинку кресла и недовольно воззрился на меня. – Я отказываюсь отвечать.
– Говорят, на вас нажал сам министр по договоренности с мексиканским посольством.
Он поднял руку. Каким-то очень неприятным жестом. Властную руку – руку судьи при исполнении служебных обязанностей.
– Если вы будете продолжать в этом духе, – предупредил он, – этот разговор закончится. На меня никто и никогда не оказывал давления.
– Тогда объясните мне, почему, в итоге вы так ничего и не предприняли против Тересы Мендоса.
Несколько мгновений он обдумывал мой вопрос – возможно, чтобы решить, не заключается ли в слове «объясните» неповиновения. Но в конце концов решил оправдать меня. In dubio pro reo. Или что-то в этом роде.
– Я уже говорил вам, – ответил он наконец. – Мне не хватило времени, чтобы собрать достаточно материала.
– Невзирая на Тео Альхарафе?
Он опять сурово воззрился на меня. Ему явно не нравился ни я сам, ни мои вопросы, и это, разумеется, не помогало делу.
– Все, что связано с этим именем, является конфиденциальной информацией.
Я позволил себе слегка улыбнуться. Да ну же, судья. Мы чересчур далеко зашли, чтобы отступать.
– Ведь это уже не имеет значения, – сказал я. – Полагаю.
– Для меня имеет.
Я немного подумал.
– Я предлагаю вам соглашение, – объявил я вслух. – Я не касаюсь Министерства юстиции, а вы мне рассказываете об Альхарафе. Договор есть договор.
Пока он размышлял, я сменил свою улыбку на просительное выражение.
– Согласен, – наконец произнес он. – Но некоторые подробности я оставлю при себе.
– Правда, что вы предложили ему неприкосновенность в обмен на информацию?
– На этот вопрос я отвечать не буду.
Плохое начало, подумал я. И, задумчиво покивав, возобновил расспросы:
– Уверяют, что вы здорово прижали его. Собрали на него большое досье, а потом сунули эту папку ему под нос. И что это никак не касалось контрабанды наркотиков Говорят, вы зацепили его на налогах.
– Возможно.
Он бесстрастно смотрел на меня. Ты излагаешь, я подтверждаю. И не проси у меня большего.
– «Трансер Нага»?
– Нет.
– Ну, судья… Проявите любезность. Вы же видите, я веду себя паинькой.
Он снова задумался. А потом, судя по всему, решил: в конце концов, я же согласился пообщаться с этим писакой. А в этом пункте все более или менее ясно, и он закрыт.
– Признаю, – заговорил он, – что мы никогда не могли даже близко подступиться к предприятиям Тересы Мендоса, хотя знали, что более шестидесяти процентов наркотиков, поступающих в Средиземноморье, проходит через ее руки… Сеньор Альхарафе прокололся на том, что касалось его собственных денег. Использовал средства в своих целях – вкладывал, переводил. У него имелись счета в иностранных банках. Пару раз его имя всплывало в связи с кое-какими не вполне ясными сделками за границей. Короче, материал был.
– Говорят, у него была собственность в Майами.
– Да. Насколько нам было известно, дом площадью в тысячу квадратных метров, который он тогда только что приобрел в Корал-Гейблз, с кокосовыми пальмами и собственной пристанью, и роскошная квартира в Коко-Плам – месте, где любят бывать адвокаты, банкиры и брокеры с Уолл-стрит. Все это происходило, по-видимому, за спиной у Тересы Мендоса.
– Кое-какие запасы на черный день.
– Можно и так сказать.
– А вы ухватили его за задницу. И напугали.
Он снова откинулся на спинку кресла. Dura lex, sed lex.
– Это недопустимо. Я не собираюсь выслушивать от вас подобные выражения.
Я почувствовал, что начинаю терять терпение. Вот же олух царя небесного.
– Тогда переведите это для себя по своему усмотрению.
– Он решил сотрудничать с правосудием. Вот так просто.
– В обмен на?..
– Ни на что.
Настал мой черед воззриться на него. Своей бабушке. Расскажи это своей бабушке. Что Тео Альхарафе рисковал своей шкурой просто так, из любви к искусству.
– А как отреагировала Тереса Мендоса на тот факт, что ее эксперт по налоговым вопросам работает на врага?
– Это вам известно не хуже, чем мне.
– Ну, мне известно ровно столько же, сколько и всем остальным. Плюс то, что она использовала его как приманку в операции с русским гашишем… Но я имел в виду не это.
Упоминание о русском гашише еще более ухудшило дело. Передо мной можешь не изображать из себя умника, ясно говорило выражение его лица.
– Тогда, – предложил он, – спросите об этом у нее самой, если сумеете.
– Может быть, и сумею.
– Сомневаюсь, чтобы эта женщина соглашалась на интервью, тем более в ее нынешнем положении.
Я решил сделать последнюю попытку:
– Как вы себе представляете ее нынешнее положение?
– Я не занимаюсь Тересой Мендоса, – ответил он, сделав непроницаемое лицо. – Поэтому представлять мне незачем. Это дело уже не в моей компетенции.
Потом замолчал, рассеянно полистал какие-то документы, лежавшие перед ним на столе, и я решил, что таким образом он дает понять: наш разговор окончен.
Я знаю лучшие способы попусту терять время, подумал я и, раздраженный, уже собирался проститься. Однако даже такой дисциплинированный государственный служащий, как судья Мартинес Пардо, не смог удержаться, чтобы не излить боль, причиняемую старой раной. Или оправдаться. Он по-прежнему сидел, не поднимая глаз от документов. И вдруг произнес то, что вознаградило меня за весь этот пустой и малоприятный разговор.
– Оно перестало находиться в моей компетенции после визита того американца. – В голосе его прозвучала обида. – Того типа из ДЭА.
* * *
Доктор Рамос, обладавший своеобразным чувством юмора, дал операции по доставке двадцати тонн гашиша в Черное море кодовое название «Нежное детство».
Те немногие, кто был в курсе этого предприятия, уже две недели разрабатывали ее с почти военной тщательностью; а этим утром они узнали из уст Фарида Латакии (перед этим он поговорил с кем-то на непонятном остальным жаргоне по мобильному телефону, и когда захлопнул его, на его лице сияла довольная улыбка), что ливанец нашел в порту Алусемаса подходящее судно – старенький тридцатиметровый сейнер под названием «Тарфайя», принадлежащий испано-марокканской рыболовецкой компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139