А еще треск сверчков, звук шагов подруги и прикосновение босых ног – туфли на высоком каблуке она оставила на крыльце – к утоптанной земле тропинки.
– Вот такая история, – закончила Пати.
Не собираюсь я думать сейчас о твоей истории, мысленно возразила ей Тереса. Ни думать, ни обмозговывать, ни анализировать чего бы то ни было этой ночью, пока длится темнота и вверху есть звезды, и от текилы и порошка мне так хорошо – в первый раз за столько времени. И я не знаю, почему ты тянула со всем этим до сегодняшнего дня, как не знаю, на что ты рассчитываешь. Я слушала тебя, как слушают сказку. И по мне лучше, чтобы это было именно сказкой, потому что отнесись я к твоим словам иначе, мне придется согласиться с тем, что существует слово «завтра» и существует слово «будущее»; а сегодня ночью, бредя по тропинке в этих полях, которые принадлежат тебе, или твоей семье, или черт знает кому, но наверняка стоят целую уйму денег, я не прошу у жизни ничего особенного. Так что давай будем считать, что ты рассказала мне красивую историю, или, вернее, рассказала то, на что намекала, еще когда мы жили в одной камере. А потом я пойду спать, а завтра, когда в лицо ударит свет, будет другой день.
И все же, вынуждена была признать она, твоя история хороша. Жених, изрешеченный пулями, полтонны кокаина, которую так никто и не нашел. Теперь, после праздника, Тереса могла представить себе этого жениха – примерно такого же, каких видела там, в темном пиджаке и рубашке без галстука, элегантного с головы до ног, породистого, в стиле второго или третьего поколения района Чапультепек, но в улучшенном варианте, холимого и лелеемого с самого детства, как те мальчишки, дети кульяканских богачей, что ездят в школу на собственных внедорожниках «судзуки» в сопровождении телохранителей. Жениха, который якшался со всяким сбродом, имел любовниц на стороне и позволял невесте иметь любовников обоих полов, играл с огнем, пока не обжегся, сунувшись туда, где за ошибки, вольности и повадки избалованного молодого петушка приходится платить собственной шкурой.
Убили и его, и двоих его партнеров, сказала Пати. Тереса лучше многих знала, о каких страшных вещах говорит ее подруга. Его убили за обман и невыполненные обещания; ему не повезло, потому что как раз на следующий день им собирались вплотную заняться парни из бригады по борьбе с наркотиками, пристально следившие за передвижениями второй половины тонны кокаина и державшие под неусыпным наблюдением как его самого, так и все, что так или иначе было с ним связано, вплоть до стаканчика для полоскания зубов.
Его убрала русская мафия: на карательные меры пошли, сочтя неубедительными его объяснения о подозрительной пропаже половины груза, прибывшего в контейнере в порт Малаги. А эти коммунисты, перестроившиеся в гангстеров, шутить не любили: когда их долгие уговоры и угрозы не дали результата, терпение лопнуло, и в итоге одного жениховского партнера нашли мертвым в кресле перед телевизором в собственном доме, другого – на автостраде Кадис – Севилья, а самого жениха подстерегли, когда он выходил из китайского ресторана в Фуэнхироле, бум, бум, бум, когда он открывал дверцу машины, три пули в голову ему и две, случайно, в Пати, за которой никто не охотился, потому что все, даже погибшие партнеры ее жениха, считали, что она не имеет ко всему этому никакого отношения. Но черта с два – она его имела, да еще какое.
Во-первых, садясь в машину, она оказалась в зоне обстрела, а во-вторых, ее жених страдал словесным недержанием в постели или нанюхавшись кокаина. Так вот, он в конце концов выболтал Пати все: партия кокаина – половина того груза, прибывшего в Малагу, – которую все считали пропавшей и полагали, что она оказалась на черном рынке, все еще лежит нетронутая, аккуратно упакованная, в одной из пещер на побережье вблизи мыса Трафальгар, ожидая, пока кто-нибудь ею займется. После гибели жениха и его партнеров единственной, кто знал это место, оказалась Пати. Ребята из бригады по борьбе с наркотиками поджидали ее прямо у дверей больницы, и когда ей задали вопрос о пресловутой полутонне кокаина, она высоко вскинула брови. Что? Я не знаю, о чем вы говорите, сказала она, посмотрев им в глаза всем по очереди. После долгих препирательств ей все же поверили.
– О чем ты думаешь, Мексиканка?
– Я ни о чем не думаю.
Они остановились, и Пати смотрела на нее. Луна освещала ее сзади, очерчивая контуры плеч и головы, и ее короткие волосы казались седыми.
– Ну, постарайся. Сделай усилие.
– Не хочу. Сегодня ночью – не хочу.
Вспышка. Пламя спички и огонек сигареты осветили подбородок и глаза Лейтенанта О'Фаррелл. Это снова она, подумала Тереса. Она, всегдашняя.
– Ты правда не хочешь узнать, почему я рассказала тебе все это?
– Я знаю, почему ты это сделала. Ты хочешь добраться до этого клада. И хочешь, чтобы я тебе помогла.
Огонек сигареты дважды ярко вспыхнул. Они снова пошли по тропинке.
– Ты ведь занималась такими вещами, – просто сказала Пати. – Невероятными вещами. Ты знаешь места. Знаешь, как добраться туда и вернуться.
– А ты?
– А у меня есть связи. Я знаю, что делать потом.
Тереса по-прежнему отказывалась думать. Это важно, сказала она себе. Она боялась, дав волю воображению, опять увидеть перед собой темное море и искрящийся вдали маяк. Или, может, тот черный камень, что убил Сантьяго, а ей стоил полутора лет жизни и свободы. Поэтому нужно подождать рассвета и обдумать все это в сером свете зари, когда ей станет страшно. В эту ночь все казалось обманчиво легким.
– Туда опасно идти. – Она произнесла это неожиданно для самой себя. – И потом, если узнают хозяева…
– Никаких хозяев больше нет. Прошло много времени. Никто не помнит.
– О таких вещах помнят всегда.
– Хорошо. – Несколько шагов Пати прошла молча. – Тогда мы будем вести переговоры с теми, с кем будет нужно.
Невероятные вещи, сказала она несколько минут назад. Впервые Тереса услышала из ее уст слова, выражавшие такое уважение или такую похвалу ей. Ты не болтаешь, и ты не предательница – это она слышала, но такого, как сейчас, – никогда. Невероятные вещи.
Она сказала это просто, как равная равной. Ее дружба лишь изредка выражалась словами, да еще подобными этим. Не врет, рискнула предположить Тереса. Что-то мне подсказывает – она говорит искренне. Могла бы использовать меня, но непохоже, чтоб собиралась это сделать. Она знает меня, я знаю ее. И нам обеим это известно.
– А мне какая польза от всего этого?
– Половина. Если только ты не собираешься и дальше вкалывать на своем пляже.
Воспоминание больно резануло ее: жара, пропитанная потом футболка, подозрительный взгляд Тони из-за стойки, неизбывная, животная усталость. Голоса людей на пляже, запах тел, обмазанных маслом и кремом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
– Вот такая история, – закончила Пати.
Не собираюсь я думать сейчас о твоей истории, мысленно возразила ей Тереса. Ни думать, ни обмозговывать, ни анализировать чего бы то ни было этой ночью, пока длится темнота и вверху есть звезды, и от текилы и порошка мне так хорошо – в первый раз за столько времени. И я не знаю, почему ты тянула со всем этим до сегодняшнего дня, как не знаю, на что ты рассчитываешь. Я слушала тебя, как слушают сказку. И по мне лучше, чтобы это было именно сказкой, потому что отнесись я к твоим словам иначе, мне придется согласиться с тем, что существует слово «завтра» и существует слово «будущее»; а сегодня ночью, бредя по тропинке в этих полях, которые принадлежат тебе, или твоей семье, или черт знает кому, но наверняка стоят целую уйму денег, я не прошу у жизни ничего особенного. Так что давай будем считать, что ты рассказала мне красивую историю, или, вернее, рассказала то, на что намекала, еще когда мы жили в одной камере. А потом я пойду спать, а завтра, когда в лицо ударит свет, будет другой день.
И все же, вынуждена была признать она, твоя история хороша. Жених, изрешеченный пулями, полтонны кокаина, которую так никто и не нашел. Теперь, после праздника, Тереса могла представить себе этого жениха – примерно такого же, каких видела там, в темном пиджаке и рубашке без галстука, элегантного с головы до ног, породистого, в стиле второго или третьего поколения района Чапультепек, но в улучшенном варианте, холимого и лелеемого с самого детства, как те мальчишки, дети кульяканских богачей, что ездят в школу на собственных внедорожниках «судзуки» в сопровождении телохранителей. Жениха, который якшался со всяким сбродом, имел любовниц на стороне и позволял невесте иметь любовников обоих полов, играл с огнем, пока не обжегся, сунувшись туда, где за ошибки, вольности и повадки избалованного молодого петушка приходится платить собственной шкурой.
Убили и его, и двоих его партнеров, сказала Пати. Тереса лучше многих знала, о каких страшных вещах говорит ее подруга. Его убили за обман и невыполненные обещания; ему не повезло, потому что как раз на следующий день им собирались вплотную заняться парни из бригады по борьбе с наркотиками, пристально следившие за передвижениями второй половины тонны кокаина и державшие под неусыпным наблюдением как его самого, так и все, что так или иначе было с ним связано, вплоть до стаканчика для полоскания зубов.
Его убрала русская мафия: на карательные меры пошли, сочтя неубедительными его объяснения о подозрительной пропаже половины груза, прибывшего в контейнере в порт Малаги. А эти коммунисты, перестроившиеся в гангстеров, шутить не любили: когда их долгие уговоры и угрозы не дали результата, терпение лопнуло, и в итоге одного жениховского партнера нашли мертвым в кресле перед телевизором в собственном доме, другого – на автостраде Кадис – Севилья, а самого жениха подстерегли, когда он выходил из китайского ресторана в Фуэнхироле, бум, бум, бум, когда он открывал дверцу машины, три пули в голову ему и две, случайно, в Пати, за которой никто не охотился, потому что все, даже погибшие партнеры ее жениха, считали, что она не имеет ко всему этому никакого отношения. Но черта с два – она его имела, да еще какое.
Во-первых, садясь в машину, она оказалась в зоне обстрела, а во-вторых, ее жених страдал словесным недержанием в постели или нанюхавшись кокаина. Так вот, он в конце концов выболтал Пати все: партия кокаина – половина того груза, прибывшего в Малагу, – которую все считали пропавшей и полагали, что она оказалась на черном рынке, все еще лежит нетронутая, аккуратно упакованная, в одной из пещер на побережье вблизи мыса Трафальгар, ожидая, пока кто-нибудь ею займется. После гибели жениха и его партнеров единственной, кто знал это место, оказалась Пати. Ребята из бригады по борьбе с наркотиками поджидали ее прямо у дверей больницы, и когда ей задали вопрос о пресловутой полутонне кокаина, она высоко вскинула брови. Что? Я не знаю, о чем вы говорите, сказала она, посмотрев им в глаза всем по очереди. После долгих препирательств ей все же поверили.
– О чем ты думаешь, Мексиканка?
– Я ни о чем не думаю.
Они остановились, и Пати смотрела на нее. Луна освещала ее сзади, очерчивая контуры плеч и головы, и ее короткие волосы казались седыми.
– Ну, постарайся. Сделай усилие.
– Не хочу. Сегодня ночью – не хочу.
Вспышка. Пламя спички и огонек сигареты осветили подбородок и глаза Лейтенанта О'Фаррелл. Это снова она, подумала Тереса. Она, всегдашняя.
– Ты правда не хочешь узнать, почему я рассказала тебе все это?
– Я знаю, почему ты это сделала. Ты хочешь добраться до этого клада. И хочешь, чтобы я тебе помогла.
Огонек сигареты дважды ярко вспыхнул. Они снова пошли по тропинке.
– Ты ведь занималась такими вещами, – просто сказала Пати. – Невероятными вещами. Ты знаешь места. Знаешь, как добраться туда и вернуться.
– А ты?
– А у меня есть связи. Я знаю, что делать потом.
Тереса по-прежнему отказывалась думать. Это важно, сказала она себе. Она боялась, дав волю воображению, опять увидеть перед собой темное море и искрящийся вдали маяк. Или, может, тот черный камень, что убил Сантьяго, а ей стоил полутора лет жизни и свободы. Поэтому нужно подождать рассвета и обдумать все это в сером свете зари, когда ей станет страшно. В эту ночь все казалось обманчиво легким.
– Туда опасно идти. – Она произнесла это неожиданно для самой себя. – И потом, если узнают хозяева…
– Никаких хозяев больше нет. Прошло много времени. Никто не помнит.
– О таких вещах помнят всегда.
– Хорошо. – Несколько шагов Пати прошла молча. – Тогда мы будем вести переговоры с теми, с кем будет нужно.
Невероятные вещи, сказала она несколько минут назад. Впервые Тереса услышала из ее уст слова, выражавшие такое уважение или такую похвалу ей. Ты не болтаешь, и ты не предательница – это она слышала, но такого, как сейчас, – никогда. Невероятные вещи.
Она сказала это просто, как равная равной. Ее дружба лишь изредка выражалась словами, да еще подобными этим. Не врет, рискнула предположить Тереса. Что-то мне подсказывает – она говорит искренне. Могла бы использовать меня, но непохоже, чтоб собиралась это сделать. Она знает меня, я знаю ее. И нам обеим это известно.
– А мне какая польза от всего этого?
– Половина. Если только ты не собираешься и дальше вкалывать на своем пляже.
Воспоминание больно резануло ее: жара, пропитанная потом футболка, подозрительный взгляд Тони из-за стойки, неизбывная, животная усталость. Голоса людей на пляже, запах тел, обмазанных маслом и кремом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139