Встретиться с ней оказалось нелегко, поскольку она недавно вышла на пенсию, но Оскар Лобато выяснил, где ее можно найти. Я отлично помню обеих, сказала она, когда я по телефону объяснил ей суть дела. Приезжайте в Гранаду и поговорим. Она принимала меня на террасе своего домика, расположенного в нижней части Альбайсина; с одной стороны раскинулся весь город и долина реки Хениль, с другой над кронами деревьев возвышалась Альгамбра, позолоченная лучами утреннего солнца. Дом был полон света и кошек: на диване, в коридоре, на террасе.
По меньшей мере, полдюжины живых – вонь стояла страшная, несмотря на распахнутые окна – плюс еще штук двадцать в виде картин, фарфоровых и деревянных фигурок. Кошки были даже на коврах и вышитых подушечках, а среди белья, сушившегося на террасе, висело махровое полотенце с изображением кота Сильвестра. И пока я перечитывал свои заметки и смаковал травяной чай, одно полосатое существо рассматривало меня с высоты комода так, словно мы были давними знакомыми, а еще одно, толстое, серое, кралось ко мне по ковру, как заправский охотник, видящий в шнурках моих ботинок свою законную добычу.
Остальные лежали, сидели и бродили по всему дому. Я терпеть не могу этих зверьков, на мой взгляд, чересчур тихих и чересчур умных – нет ничего лучше тупой преданности глупого пса, – но делать нечего. Работа есть работа.
– О'Фаррелл открыла ей глаза на нее самое, – рассказывала моя собеседница, – на то, чего она в себе даже не подозревала. И даже начала немножко воспитывать ее… На свой лад.
На ломберном столике перед ней лежала горка тетрадей, в которых она год за годом вела записи, связанные с работой.
– Я их просмотрела перед вашим приездом, – сказала она. – Чтобы освежить память. – Потом показала несколько страниц, исписанных плотным округлым почерком: личные данные, даты, посещения, беседы. Некоторые пункты были подчеркнуты. – Наблюдения, – пояснила она. – В мою задачу входило оценивать их настроения, происходящие в них перемены, помогать найти что-нибудь на будущее. Ведь там, в тюрьме, есть женщины, которые сидят сложа руки, а есть такие, которые предпочитают чем-то заниматься. Вот я и оказывала им содействие. Тереса Мендоса Чавес и Патрисия О'Фаррелл Мека. Обе были КОН: аббревиатура от «картотека особого наблюдения». В свое время об этой парочке было немало разговоров.
– Они были любовницами?
Она закрыла тетради и посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом. Несомненно, пыталась решить, чем вызван мой вопрос; нездоровым любопытством или профессиональным интересом.
– Не знаю, – ответила она наконец. – Конечно, среди девушек ходили слухи. Но подобные слухи ходят всегда. О'Фаррелл была бисексуалкой. Это как минимум. Известно, что до прибытия Мендосы она имела связь с несколькими заключенными, но касательно их двоих я ничего не могу утверждать.
Помусолив шнурки моих ботинок, толстый серый кот принялся тереться о брюки, оставляя на них клочья шерсти. Я стоически терпел, покусывая кончик шариковой ручки.
– Сколько времени они просидели в одной камере?
– Год, а потом освободились с разницей в несколько месяцев. Мне довелось общаться с обеими. Мендоса – молчаливая, почти робкая, очень наблюдательная, очень осторожная, а из-за этого своего мексиканского акцента казалась такой тихоней, прямо паинькой… Кто бы мог подумать, правда?.. О'Фаррелл – полная противоположность: без особых моральных устоев, раскованная, держалась всегда полувысокомерно, полуразвязно. Много повидавшая. Этакая аристократка-бродяга, снисходящая до простого народа. Она умела пользоваться деньгами, а это много значит в тюрьме.
Поведение безупречное – за все три с половиной года, что она провела за решеткой, ни одного наказания, представьте себе, и это несмотря на то, что она приобретала и употребляла наркотики… Я же говорю вам: она была чересчур умна, чтобы самой себе создавать проблемы. Похоже, смотрела на свое заключение как на что-то вроде каникул, от которых не отвертеться, и просто ждала, когда закончатся, не слишком портя себе нервы.
Кот, теревшийся о мои брюки, вонзил когти сквозь носок мне в ногу, так что пришлось прогнать его аккуратным пинком, стоившим мне нескольких секунд порицающего молчания со стороны его хозяйки.
– Как бы то ни было, – продолжала она после неловкой паузы, позвав кота к себе на колени: – Иди сюда, Анубис, красавчик… О'Фаррелл была взрослой женщиной, сложившейся личностью, и новенькая оказалась под ее сильным влиянием: ну еще бы, хорошая семья, деньги, фамилия, культура… Благодаря сокамернице, Мендоса открыла для себя пользу образования. Это было положительной стороной ее влияния: О'Фаррелл внушила Мендосе желание вырасти над собой, измениться. И та начала читать, стала учиться. Обнаружила, что вовсе не нужно зависеть от мужчины. У нее были способности к математике, и она стала их развивать – вы же знаете, образовательные программы для заключенных, а в то время участие в них позволяло еще и сократить себе срок. Всего за год она окончила курс элементарной математики, родного языка и правописания, заметно продвинулась в английском. Читала запоем, все подряд, и к концу срока у нее в руках можно было увидеть и Агату Кристи, и какую-нибудь книгу о путешествиях или научно-популярное издание. А вдохновляла ее О'Фаррелл. Адвокатом Мендосы был один гибралтарец, который бросил ее на произвол судьбы вскоре после того, как она оказалась в тюрьме; по всей видимости, он же прибрал к рукам и ее деньги – не знаю, много их было или мало. В Эль-Пуэртоде-Санта-Мария ее ни разу не навестил не только ни один мужчина – некоторые заключенные раздобывали себе фальшивые свидетельства о сожительстве, чтобы их могли посещать мужчины, – но и вообще никто.
Она была абсолютно одна. Так что это О'Фаррелл помогла ей с бумагами и всем прочим, чтобы выхлопотать освобождение под надзор. Будь на ее месте другой человек, может, все сложилось бы иначе. Выйдя на свободу, Мендоса сумела найти себе приличную работу: она быстро обучалась, плюс к тому – хорошая интуиция, спокойная голова и высокий коэффициент интеллекта… – Бывшая сотрудница социальной службы снова заглянула в одну из тетрадей. – Намного больше ста тридцати. К сожалению, ее подруга О'Фаррелл была слишком испорченной. Определенные пристрастия, определенные знакомства. Ну, вы понимаете, – она взглянула на меня так, будто сомневалась, что я понимаю, – определенные пороки. Среди женщин, продолжала она, известные влияния и отношения гораздо сильнее, чем среди мужчин. А кроме того, было то, о чем говорили: эта история с пропавшим кокаином и все остальное. Хотя в тюрьме, – красавчик Анубис мурлыкал, поскольку хозяйка, говоря все это, гладила его по спине, – всегда можно услышать сотни подобных историй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
По меньшей мере, полдюжины живых – вонь стояла страшная, несмотря на распахнутые окна – плюс еще штук двадцать в виде картин, фарфоровых и деревянных фигурок. Кошки были даже на коврах и вышитых подушечках, а среди белья, сушившегося на террасе, висело махровое полотенце с изображением кота Сильвестра. И пока я перечитывал свои заметки и смаковал травяной чай, одно полосатое существо рассматривало меня с высоты комода так, словно мы были давними знакомыми, а еще одно, толстое, серое, кралось ко мне по ковру, как заправский охотник, видящий в шнурках моих ботинок свою законную добычу.
Остальные лежали, сидели и бродили по всему дому. Я терпеть не могу этих зверьков, на мой взгляд, чересчур тихих и чересчур умных – нет ничего лучше тупой преданности глупого пса, – но делать нечего. Работа есть работа.
– О'Фаррелл открыла ей глаза на нее самое, – рассказывала моя собеседница, – на то, чего она в себе даже не подозревала. И даже начала немножко воспитывать ее… На свой лад.
На ломберном столике перед ней лежала горка тетрадей, в которых она год за годом вела записи, связанные с работой.
– Я их просмотрела перед вашим приездом, – сказала она. – Чтобы освежить память. – Потом показала несколько страниц, исписанных плотным округлым почерком: личные данные, даты, посещения, беседы. Некоторые пункты были подчеркнуты. – Наблюдения, – пояснила она. – В мою задачу входило оценивать их настроения, происходящие в них перемены, помогать найти что-нибудь на будущее. Ведь там, в тюрьме, есть женщины, которые сидят сложа руки, а есть такие, которые предпочитают чем-то заниматься. Вот я и оказывала им содействие. Тереса Мендоса Чавес и Патрисия О'Фаррелл Мека. Обе были КОН: аббревиатура от «картотека особого наблюдения». В свое время об этой парочке было немало разговоров.
– Они были любовницами?
Она закрыла тетради и посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом. Несомненно, пыталась решить, чем вызван мой вопрос; нездоровым любопытством или профессиональным интересом.
– Не знаю, – ответила она наконец. – Конечно, среди девушек ходили слухи. Но подобные слухи ходят всегда. О'Фаррелл была бисексуалкой. Это как минимум. Известно, что до прибытия Мендосы она имела связь с несколькими заключенными, но касательно их двоих я ничего не могу утверждать.
Помусолив шнурки моих ботинок, толстый серый кот принялся тереться о брюки, оставляя на них клочья шерсти. Я стоически терпел, покусывая кончик шариковой ручки.
– Сколько времени они просидели в одной камере?
– Год, а потом освободились с разницей в несколько месяцев. Мне довелось общаться с обеими. Мендоса – молчаливая, почти робкая, очень наблюдательная, очень осторожная, а из-за этого своего мексиканского акцента казалась такой тихоней, прямо паинькой… Кто бы мог подумать, правда?.. О'Фаррелл – полная противоположность: без особых моральных устоев, раскованная, держалась всегда полувысокомерно, полуразвязно. Много повидавшая. Этакая аристократка-бродяга, снисходящая до простого народа. Она умела пользоваться деньгами, а это много значит в тюрьме.
Поведение безупречное – за все три с половиной года, что она провела за решеткой, ни одного наказания, представьте себе, и это несмотря на то, что она приобретала и употребляла наркотики… Я же говорю вам: она была чересчур умна, чтобы самой себе создавать проблемы. Похоже, смотрела на свое заключение как на что-то вроде каникул, от которых не отвертеться, и просто ждала, когда закончатся, не слишком портя себе нервы.
Кот, теревшийся о мои брюки, вонзил когти сквозь носок мне в ногу, так что пришлось прогнать его аккуратным пинком, стоившим мне нескольких секунд порицающего молчания со стороны его хозяйки.
– Как бы то ни было, – продолжала она после неловкой паузы, позвав кота к себе на колени: – Иди сюда, Анубис, красавчик… О'Фаррелл была взрослой женщиной, сложившейся личностью, и новенькая оказалась под ее сильным влиянием: ну еще бы, хорошая семья, деньги, фамилия, культура… Благодаря сокамернице, Мендоса открыла для себя пользу образования. Это было положительной стороной ее влияния: О'Фаррелл внушила Мендосе желание вырасти над собой, измениться. И та начала читать, стала учиться. Обнаружила, что вовсе не нужно зависеть от мужчины. У нее были способности к математике, и она стала их развивать – вы же знаете, образовательные программы для заключенных, а в то время участие в них позволяло еще и сократить себе срок. Всего за год она окончила курс элементарной математики, родного языка и правописания, заметно продвинулась в английском. Читала запоем, все подряд, и к концу срока у нее в руках можно было увидеть и Агату Кристи, и какую-нибудь книгу о путешествиях или научно-популярное издание. А вдохновляла ее О'Фаррелл. Адвокатом Мендосы был один гибралтарец, который бросил ее на произвол судьбы вскоре после того, как она оказалась в тюрьме; по всей видимости, он же прибрал к рукам и ее деньги – не знаю, много их было или мало. В Эль-Пуэртоде-Санта-Мария ее ни разу не навестил не только ни один мужчина – некоторые заключенные раздобывали себе фальшивые свидетельства о сожительстве, чтобы их могли посещать мужчины, – но и вообще никто.
Она была абсолютно одна. Так что это О'Фаррелл помогла ей с бумагами и всем прочим, чтобы выхлопотать освобождение под надзор. Будь на ее месте другой человек, может, все сложилось бы иначе. Выйдя на свободу, Мендоса сумела найти себе приличную работу: она быстро обучалась, плюс к тому – хорошая интуиция, спокойная голова и высокий коэффициент интеллекта… – Бывшая сотрудница социальной службы снова заглянула в одну из тетрадей. – Намного больше ста тридцати. К сожалению, ее подруга О'Фаррелл была слишком испорченной. Определенные пристрастия, определенные знакомства. Ну, вы понимаете, – она взглянула на меня так, будто сомневалась, что я понимаю, – определенные пороки. Среди женщин, продолжала она, известные влияния и отношения гораздо сильнее, чем среди мужчин. А кроме того, было то, о чем говорили: эта история с пропавшим кокаином и все остальное. Хотя в тюрьме, – красавчик Анубис мурлыкал, поскольку хозяйка, говоря все это, гладила его по спине, – всегда можно услышать сотни подобных историй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139