Итак, для того чтобы стать полезным Хэвиленду и приступить к научной работе, он должен овладеть тремя техническими специальностями, необходимыми каждому физику-исследователю.
С тех пор, что бы он ни делал, перед его глазами неотступно стоял образ Хэвиленда. Хэвиленд наблюдал за его работой и каждую минуту должен был убеждаться в том, какой дельный человек этот Эрик Горин.
Прежде всего Эрик решил овладеть ремеслом стеклодува. Для начала он поставил в лаборатории стол, табурет, добыл паяльную лампу, печатное руководство и кучу пирексовых трубок разного диаметра. Это скудное оборудование едва заняло один угол просторной комнаты. Эрик мог работать только по вечерам, так как дни его были загружены преподаванием, слушанием лекций и, главное, подготовкой к экзаменам на получение докторской степени. Он напрягал все силы, потому что над рабочим столом всегда маячило неотступно следившее за ним лицо Хэвиленда.
Ему не раз приходилось наблюдать, как работают стеклодувы, и он имел некоторое представление о том, что надо делать; к тому же руководство было составлено очень вразумительно. Сначала все его попытки были чрезвычайно неуклюжи, но вскоре он наловчился запаивать концы трубок и конусов, делать тройники и колена и, наконец, мог уже почти автоматически регулировать пламя паяльной лампы и обращался с 3-миллиметровыми трубками так же уверенно, как и с толстостенными, широкими 55-миллиметровыми. Спайка его была груба и шероховата, но вполне удовлетворительна. Он вызывающе предлагал образу Хэвиленда покритиковать его работу. Лицо оставалось безучастным.
Эрик виделся с Сабиной только по субботам и воскресеньям. Они проводили время всегда одинаково: по субботам – кино, по воскресеньям – прогулка или какой-нибудь музей, потом обед где-нибудь в дешевом ресторанчике. Сабину очень беспокоили его руки – они постоянно были в ожогах.
При физическом факультете существовала большая мастерская с постоянным штатом из пяти квалифицированных механиков, имевших в своем распоряжении очень точные токарные, фрезерные и сверлильные станки. Механики занимались изготовлением тяжелых и сложных частей для приборов. Эта работа отнимала столько времени, что физики никогда не делали нужные детали собственноручно, а предпочитали отдавать их мастерам, чтобы иметь возможность заниматься другим делом. Но Эрик все-таки должен был уметь работать на станках.
Он отправился в мастерскую; один из механиков показал ему, с чего начать, дал несколько советов и предоставил его самому себе. Снова ему пришлось работать по вечерам, и снова дело шло у него довольно туго.
– Порою чувствуешь себя совершенным болваном, – жаловался он Сабине. – Без конца повторяешь одну и ту же ошибку. Резцы ломаются, точишь их, точишь, пока не стачиваешь совсем, потом приходится начинать все сначала. Кажется, что никогда в жизни ничему не научишься.
Эрик усвоил только самую элементарную слесарную технику и делал едва заметные успехи. Смазочное масло и металлическая пыль так въелись в его кожу, что узоры на мякоти пальцев стали отчетливо выделяться на черном фоне. Каждый раз, заслышав в холле шаги, он настораживался в надежде, что это Хэвиленд идет наконец к нему в лабораторию. Но Хэвиленд не приходил. Напряженное ожидание стало в конце концов раздражать Эрика, и ему было трудно заставить себя думать о чем-либо другом.
– Хоть бы знать, сколько еще Хэвиленд будет высиживать свою проклятую идею, – сказал он как-то Сабине. – Ей-Богу, он ведет себя так, словно у меня уйма времени впереди.
– Не понимаю, какое ты имеешь право сердиться, – возразила Сабина.
Они только что вышли из кино и теперь гуляли в сумерках по Бродвею. Идти домой было еще рано. Им негде было уединиться, и это являлось главной и неразрешимой проблемой, но они старались не говорить об этом, иначе им сразу же начинало казаться, что они обречены на вечные скитания по темным ночным улицам. У них не было другого крова, кроме холодного ночного неба.
Они гуляли по улицам целыми часами. Иногда, охваченные чувством одиночества, они присоединялись к толпе, слушающей разглагольствования какого-нибудь оратора о предстоящих выборах президента. Им была знакома каждая скамейка на Риверсайд-Драйв до 110-й улицы и все скамейки в Морнингсайд-парке.
– Ведь он с самого начала сказал тебе, как обстоит дело. К тому же ты сам к нему напросился. Он тебя не звал.
– Не будь такой чертовски рассудительной, Сабина, – сказал Эрик, поднимая воротник пальто. – Это ожидание меня скоро с ума сведет. Хочешь выпить кофе? Вон закусочная.
– Давай закажем оладьи.
– Ладно, одолжи мне доллар, и платить буду я.
– Не выдумывай, – сказала она. – Ты платил в кино, а я заплачу в ресторане.
5
По пятницам, в восемь часов вечера, в большом зале физического факультета происходили открытые семинары. Их посещал преподавательский состав физического факультета, аспиранты и ученые других специальностей, которых интересовала тема лекции. В конце ноября в главном коридоре и библиотеке появилось объявление о том, что в следующую пятницу доктор Энтони Хэвиленд прочтет доклад «О последних экспериментах в области ядерной физики».
– О чем он будет говорить? – спрашивали у Эрика.
– Откуда я знаю! – мрачно отвечал он. – Я даже забыл, как он выглядит.
Хэвиленд выглядел на трибуне очень эффектно. Высокий, стройный, со светлыми, гладко зачесанными волосами, он был безукоризненно элегантен. В нем чувствовалась властная уверенность, вскоре заставившая присутствующих прекратить всякие перешептыванья. Хэвиленд оглядел аудиторию и начал непринужденным, но деловитым тоном:
– В течение нескольких месяцев я пытался обобщить результаты многочисленных опытов по расщеплению атомного ядра и сделать соответствующие выводы. Но сегодня утром я получил из Англии письмо, в котором заключается ответ на все мои вопросы. В этом письме, автором которого является один из ассистентов профессора Кембриджского университета, доктора Чэдвика, описываются результаты опыта, недавно проведенного доктором Чэдвиком. Как вам, вероятно, известно, за последнее время был проделан ряд опытов по расщеплению атомного ядра посредством воздействия на него различных частиц. В некоторых случаях материя, подвергаемая действию этих частиц, в свою очередь начинает излучать энергию, и это новое излучение содержит неизвестную компоненту, которая обладает проницаемостью, превышающей все, с чем нам приходилось иметь дело до сих пор. Как мне сообщают, Чэдвику удалось доказать, что это новое излучение порождается совершенно новой частицей, которая является по меньшей мере необыкновенной. Чэдвик, открывший эту частицу, назвал ее «нейтроном».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167