– спросил он.
– Нет. Ведь мы на этой неделе уже один раз были в кино. Больше мы не можем себе позволить.
– Может, проедемся на автобусе?
– Это будет стоить сорок центов. – Она не сводила с него пытливого и озабоченного взгляда. – Эрик, что с тобой?
– Да что плохого, если мне хочется иногда прогуляться?.. Эти комнатушки действуют мне на нервы, – прибавил Эрик, пытаясь смягчить свой вызывающий тон.
Сабина нерешительно отвела от него глаза и пошла отнести полотенце в ванную. Вернувшись, она медленно подошла к нему, в голосе ее была ласка и озабоченность.
– Если тебе так хочется, мы можем пройтись по Риверсайд-Драйв, а потом выпить содовой воды.
– Это ведь тоже будет стоить тридцать центов!
Сабина виновато улыбнулась.
– Ну хорошо, милый. Раз уж тебе так невтерпеж, пойдем в кино. Наплевать на деньги, в самом деле!
– А, черт, да не в этом дело! – сказал он, терзаясь своим горем. – Не нужно мне это паршивое кино! Не хочу я кататься на автобусе! Эта содовая вода мне в горло не полезет! Я тебе скажу все честно, Сабина. Нам придется ждать еще целый год.
Сабина растерянно вскинула на него глаза.
– Почему? – тихо спросила она.
Эрик рассказал ей о том, что произошло. Он старался быть как можно спокойнее, но ожесточение снова овладело им. Он шагал взад и вперед по комнате, бестолково и яростно размахивая руками. Вдруг он удивленно поглядел на свои руки и вспомнил, что точно так, бывало, жестикулировал его отец. Мальчиком Эрик в такие минуты стыдился отца – он казался ему каким-то совсем чужим. Но сейчас Эрик увидел себя таким же, каким запомнил отца, – униженным, ожесточенным, молчаливо проклинающим судьбу, так сурово обошедшуюся с ним. Мысль о том, что его ждет такой же бесславный конец, была Эрику невыносима. Нет, он не допустит, чтобы жизнь осилила его.
Когда он кончил, Сабина прошла в кухню и зажгла свет над плитой. Зашелестела бумага – Сабина разворачивала свертки. Положив в кастрюлю сосиски, она обернулась.
– Ты можешь как-нибудь изменить положение? – спросила она.
– Что я могу? – сказал он. – Я тут бессилен. Должен проглотить и сказать спасибо. Это значит, что еще целый год придется тянуть эту проклятую жизнь – ходить по улицам и видеться только вечером, по субботам. Разве могу я допустить, чтобы ты терпела все это еще столько времени? Честное слово, Сабина, просто не могу!
Она продолжала возиться с посудой, не поднимая головы. Эрик не сводил с нее глаз, но она упорно молчала.
– Я не помню, чтобы ты говорил мне об этом в прошлом году, – сказала она наконец. – Так сложились обстоятельства, и мы с ними примирились, верно?
– У нас не было другого выхода.
– А сейчас разве есть? Ты говоришь, что ничего не можешь поделать с Хэвилендом. Ну, не можешь, так не можешь. Значит, и волноваться ни к чему.
– О чем ты говоришь, не понимаю? – спросил он.
– Если нужно ждать еще год, значит, будем ждать, только и всего. – Она говорила очень деловитым тоном, почти без всякого выражения.
– Тогда почему же у тебя такой голос?
– Какой?
– Злой. Ты явно огорчена.
– Да, конечно. – Она наконец обернулась к нему и резко сказала: – Но совсем не потому, почему ты думаешь. Я ужасно огорчена и ужасно разочарована. Но я могу ждать. Я так охотно иду на это, что мне даже не хочется плакать, как бы ты этого ни добивался. Ни за что не заплачу!
– Я добиваюсь, чтоб ты заплакала? – удивленно повторил Эрик. – Ты с ума сошла? Зачем мне это?
– Чтоб ты мог рвать на себе волосы, вот зачем! Тебе хочется превратить это в ужасную трагедию. Да, все это страшно неприятно, но никакой трагедии тут нет. Ты хочешь страдать и мучиться, чтобы потом проявить свое благородство и бросить меня ради моего же блага. Так вот, никаких благ, кроме тебя, мне не нужно. Мне с тобой всегда хорошо. То есть, положим, это не так, – добавила она, уже перестав сдерживать гнев. – Но тебе незачем упрашивать меня потерпеть еще год. Я иду на это по собственной воле!
Эрик был потрясен ее яростью.
– За кого ты меня принимаешь? – сказал он. – Что же я, ослиный пуп, что ли?
Она сделала сердитое, но вместе с тем восхитительно женственное движение плечом.
– Очень изящное выражение! И это – молодой, подающий надежды ученый!
– Что ж, по-твоему, у ослов нет пупков? – не унимался Эрик.
Сабина взглянула ему в лицо – глаза ее ярко блестели. Оба разгорячились и, казалось, могли бы без конца продолжать этот нелепый спор, вместо того чтобы говорить о том, что их так волновало. Сабина наклонилась вперед и уперлась руками в бока, словно стараясь придать своим словам больше силы и значения.
– Конечно, есть, и, ей-богу, ты самый настоящий ослиный пуп. – Она снова подошла к плите. – Не стану плакать, вот и все. Сосиски уже готовы.
– Кто их будет есть?
– Я буду есть, – сказала она с ожесточением. – Я голодна, и что бы там ни было, а я буду есть.
Эрик молча смотрел, как она накрывала на стол. Она ходила по комнате и свирепо стучала посудой. Наконец она села за стол, но даже и это сделала с вызовом.
– Ешь! – скомандовала она.
Эрик не тронулся с места. Он ожидал от Сабины любой реакции, но такого себе не представлял. Он оказался просто идиотом, а она держалась изумительно. Эрик никогда еще не любил ее так, как в эту минуту, и знал, что запомнит ее такой на всю жизнь.
Однако отступать было нельзя, он не мог взять назад все то, что он наговорил ей. «Ах, Хэвиленд, – подумал он, – будь ты навеки проклят за то, что ты сделал с нами!»
Он поймал взгляд Сабины. Теплая волна взаимного понимания захлестнула обоих, и через секунду Эрик стоял перед ней на коленях и, зарывшись лицом в ее платье, плакал. Плечи его тряслись от горьких рыданий. Сабина целовала его волосы и шепотом повторяла:
– Родной мой, увидишь, все будет хорошо. Ну, не плачь же, пожалуйста!
Она тихонько покачивала его в своих объятиях.
– Не плачь, милый. – Она прижимала его к себе изо всех сил, но никак не могла унять судорожные всхлипывания. – Люби меня, – прошептала она, – потому что я тебя люблю. Я буду ждать тебя вечно. Только не плачь. Ты увидишь. Все будет замечательно.
Шепот ее проникал ему глубоко в душу, и оттуда поднималась волна благодарности. Эрик знал, как ему необходимо все, что она могла ему дать, но ничто, даже ее любовь, не могло унять эти необъяснимые безудержные слезы.
3
На следующий день Эрик отправился в лабораторию в совершенно ином настроении. Накануне Сабина ушла от него около полуночи, и он сразу провалился в беспросветную темноту и спал таким глубоким сном, что вся ночь прошла, как один долгий спокойный вздох. Утром Эрик быстро позавтракал и пошел пешком по восточной стороне Бродвея, где в эти ранние часы еще лежала тень и было прохладно. На другой стороне улицы ослепительные солнечные лучи так резко били в стены старомодных выбеленных домов, что белая известка отливала розовым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
– Нет. Ведь мы на этой неделе уже один раз были в кино. Больше мы не можем себе позволить.
– Может, проедемся на автобусе?
– Это будет стоить сорок центов. – Она не сводила с него пытливого и озабоченного взгляда. – Эрик, что с тобой?
– Да что плохого, если мне хочется иногда прогуляться?.. Эти комнатушки действуют мне на нервы, – прибавил Эрик, пытаясь смягчить свой вызывающий тон.
Сабина нерешительно отвела от него глаза и пошла отнести полотенце в ванную. Вернувшись, она медленно подошла к нему, в голосе ее была ласка и озабоченность.
– Если тебе так хочется, мы можем пройтись по Риверсайд-Драйв, а потом выпить содовой воды.
– Это ведь тоже будет стоить тридцать центов!
Сабина виновато улыбнулась.
– Ну хорошо, милый. Раз уж тебе так невтерпеж, пойдем в кино. Наплевать на деньги, в самом деле!
– А, черт, да не в этом дело! – сказал он, терзаясь своим горем. – Не нужно мне это паршивое кино! Не хочу я кататься на автобусе! Эта содовая вода мне в горло не полезет! Я тебе скажу все честно, Сабина. Нам придется ждать еще целый год.
Сабина растерянно вскинула на него глаза.
– Почему? – тихо спросила она.
Эрик рассказал ей о том, что произошло. Он старался быть как можно спокойнее, но ожесточение снова овладело им. Он шагал взад и вперед по комнате, бестолково и яростно размахивая руками. Вдруг он удивленно поглядел на свои руки и вспомнил, что точно так, бывало, жестикулировал его отец. Мальчиком Эрик в такие минуты стыдился отца – он казался ему каким-то совсем чужим. Но сейчас Эрик увидел себя таким же, каким запомнил отца, – униженным, ожесточенным, молчаливо проклинающим судьбу, так сурово обошедшуюся с ним. Мысль о том, что его ждет такой же бесславный конец, была Эрику невыносима. Нет, он не допустит, чтобы жизнь осилила его.
Когда он кончил, Сабина прошла в кухню и зажгла свет над плитой. Зашелестела бумага – Сабина разворачивала свертки. Положив в кастрюлю сосиски, она обернулась.
– Ты можешь как-нибудь изменить положение? – спросила она.
– Что я могу? – сказал он. – Я тут бессилен. Должен проглотить и сказать спасибо. Это значит, что еще целый год придется тянуть эту проклятую жизнь – ходить по улицам и видеться только вечером, по субботам. Разве могу я допустить, чтобы ты терпела все это еще столько времени? Честное слово, Сабина, просто не могу!
Она продолжала возиться с посудой, не поднимая головы. Эрик не сводил с нее глаз, но она упорно молчала.
– Я не помню, чтобы ты говорил мне об этом в прошлом году, – сказала она наконец. – Так сложились обстоятельства, и мы с ними примирились, верно?
– У нас не было другого выхода.
– А сейчас разве есть? Ты говоришь, что ничего не можешь поделать с Хэвилендом. Ну, не можешь, так не можешь. Значит, и волноваться ни к чему.
– О чем ты говоришь, не понимаю? – спросил он.
– Если нужно ждать еще год, значит, будем ждать, только и всего. – Она говорила очень деловитым тоном, почти без всякого выражения.
– Тогда почему же у тебя такой голос?
– Какой?
– Злой. Ты явно огорчена.
– Да, конечно. – Она наконец обернулась к нему и резко сказала: – Но совсем не потому, почему ты думаешь. Я ужасно огорчена и ужасно разочарована. Но я могу ждать. Я так охотно иду на это, что мне даже не хочется плакать, как бы ты этого ни добивался. Ни за что не заплачу!
– Я добиваюсь, чтоб ты заплакала? – удивленно повторил Эрик. – Ты с ума сошла? Зачем мне это?
– Чтоб ты мог рвать на себе волосы, вот зачем! Тебе хочется превратить это в ужасную трагедию. Да, все это страшно неприятно, но никакой трагедии тут нет. Ты хочешь страдать и мучиться, чтобы потом проявить свое благородство и бросить меня ради моего же блага. Так вот, никаких благ, кроме тебя, мне не нужно. Мне с тобой всегда хорошо. То есть, положим, это не так, – добавила она, уже перестав сдерживать гнев. – Но тебе незачем упрашивать меня потерпеть еще год. Я иду на это по собственной воле!
Эрик был потрясен ее яростью.
– За кого ты меня принимаешь? – сказал он. – Что же я, ослиный пуп, что ли?
Она сделала сердитое, но вместе с тем восхитительно женственное движение плечом.
– Очень изящное выражение! И это – молодой, подающий надежды ученый!
– Что ж, по-твоему, у ослов нет пупков? – не унимался Эрик.
Сабина взглянула ему в лицо – глаза ее ярко блестели. Оба разгорячились и, казалось, могли бы без конца продолжать этот нелепый спор, вместо того чтобы говорить о том, что их так волновало. Сабина наклонилась вперед и уперлась руками в бока, словно стараясь придать своим словам больше силы и значения.
– Конечно, есть, и, ей-богу, ты самый настоящий ослиный пуп. – Она снова подошла к плите. – Не стану плакать, вот и все. Сосиски уже готовы.
– Кто их будет есть?
– Я буду есть, – сказала она с ожесточением. – Я голодна, и что бы там ни было, а я буду есть.
Эрик молча смотрел, как она накрывала на стол. Она ходила по комнате и свирепо стучала посудой. Наконец она села за стол, но даже и это сделала с вызовом.
– Ешь! – скомандовала она.
Эрик не тронулся с места. Он ожидал от Сабины любой реакции, но такого себе не представлял. Он оказался просто идиотом, а она держалась изумительно. Эрик никогда еще не любил ее так, как в эту минуту, и знал, что запомнит ее такой на всю жизнь.
Однако отступать было нельзя, он не мог взять назад все то, что он наговорил ей. «Ах, Хэвиленд, – подумал он, – будь ты навеки проклят за то, что ты сделал с нами!»
Он поймал взгляд Сабины. Теплая волна взаимного понимания захлестнула обоих, и через секунду Эрик стоял перед ней на коленях и, зарывшись лицом в ее платье, плакал. Плечи его тряслись от горьких рыданий. Сабина целовала его волосы и шепотом повторяла:
– Родной мой, увидишь, все будет хорошо. Ну, не плачь же, пожалуйста!
Она тихонько покачивала его в своих объятиях.
– Не плачь, милый. – Она прижимала его к себе изо всех сил, но никак не могла унять судорожные всхлипывания. – Люби меня, – прошептала она, – потому что я тебя люблю. Я буду ждать тебя вечно. Только не плачь. Ты увидишь. Все будет замечательно.
Шепот ее проникал ему глубоко в душу, и оттуда поднималась волна благодарности. Эрик знал, как ему необходимо все, что она могла ему дать, но ничто, даже ее любовь, не могло унять эти необъяснимые безудержные слезы.
3
На следующий день Эрик отправился в лабораторию в совершенно ином настроении. Накануне Сабина ушла от него около полуночи, и он сразу провалился в беспросветную темноту и спал таким глубоким сном, что вся ночь прошла, как один долгий спокойный вздох. Утром Эрик быстро позавтракал и пошел пешком по восточной стороне Бродвея, где в эти ранние часы еще лежала тень и было прохладно. На другой стороне улицы ослепительные солнечные лучи так резко били в стены старомодных выбеленных домов, что белая известка отливала розовым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167