Хэвиленд стремительно поднялся и стал позади Эрика, к нему присоединился Фабермахер, и все трое напряженно глядели на маленький циферблат. Тонкая стрелка дрожала, но упорно двигалась вправо – пять, десять, пятнадцать, двадцать три, двадцать пять, пятьдесят, восемьдесят – и вдруг, когда детектор максимально приблизился к мишени, бешеным рывком прыгнула за пределы шкалы. Чтобы спасти измерительный прибор, Эрик немного отодвинул коробку от мишени. Все трое стояли молча. Из маленькой мишени невидимое излучение лилось в комнату, проникая в камеру детектора, который на их глазах отметил его появление.
Не спрашивая позволения и зная, что двое других ждут той же проверки, какую хотелось сделать ему, Эрик повторил всю процедуру в обратном порядке, отодвигая детектор дальше и дальше от мишени, и стрелка стала ползти вниз так же медленно, как и поднималась. Когда она дошла до конца, Эрик снова подвинул камеру в самую середину плотного невидимого облака нейтронов, которое, по-видимому, исходило от мишени.
– Вот, значит, и все, – сказал Хэвиленд. Он выпрямился и отошел к своему столу. – Еще раз поставьте детектор в нулевое положение. Передвигайте его постепенно, с остановками через каждые шесть дюймов, – мы будем записывать показания.
И больше ни слова. Ни поздравлений, ни ликования по поводу того, что их прибор наконец совсем готов. В этот момент впервые за весь день Эрик перестал понимать, что происходит в уме этого человека. Фабермахер по-прежнему стоял за его спиной и улыбался.
– Они существуют, – пробормотал он. – Несомненно существуют.
Эрик оглянулся.
– А разве вы не верили в существование нейтронов?
– О, я верил! – отмахнулся Фабермахер. – Нейтроны для меня были формулой: n с массой m(n), равной одной целой и восьми тысячным. Но я до сих пор их никогда не видел! – Он взглянул на пустое пространство между мишенью и детектором, где в солнечном луче роились пылинки, поднятые горячим августовским ветерком, и клубился табачный дым. Никому бы и в голову не могло прийти, что именно в этой части комнаты скопилась совершенно небывалая и неизведанная сила, быть может, более смертоносная, чем самые интенсивные рентгеновские лучи, но ее обнаружил глаз детектора, поэтому и они убедились в ее существовании.
– Прошу вас, – со слабой улыбкой обратился Фабермахер к Эрику, – позвольте мне помочь вам записывать измерения.
Эрик вопросительно взглянул на Хэвиленда, тот кивнул, ничем не отозвавшись на серьезный и умоляющий тон Фабермахера. Казалось, ему не терпится поскорее закончить запись данных и отделаться от работы. Когда Эрик стал вслух называть цифры, между ними уже не существовало прежней общности мыслей. Хэвиленд снова стал чужим и далеким. Только сейчас Эрик понял, как он устал и как голоден (хотя есть ему не хотелось), как натянуты его нервы от беспрерывного стука насосов и постоянного внутреннего напряжения, вызванного сознанием, что все вокруг насыщено электричеством.
Выключив ток, Хэвиленд снова, как и утром, погрузился в молчание. Но Эрику давно уже хотелось заговорить. Он выключил насосы и стал дожидаться, чтобы прибор остыл, а Хэвиленд тем временем мыл лицо и грудь над раковиной.
– Я не буду распечатывать вакуумную камеру, – сказал Эрик. – Ее можно оставить так на ночь, чтобы завтра сразу начать.
Хэвиленд продолжал мыться. Затем он взял чистое полотенце и вытер лицо, оставив тело мокрым, чтобы немного остыть.
– Что начать? – спросил он.
– Ведь мы уже можем приступить к опыту, – сказал Эрик. – Мы с вами должны были сконструировать нейтронный генератор, и вот – он готов. Теперь нас уже ничто не задерживает. Или, может, все-таки задерживает? – добавил он.
Хэвиленд слегка покраснел.
– Мне бы хотелось обдумать все это денек-другой, – сказал он.
Он стал одеваться, и Эрику снова бросилась в глаза и снова почему-то показалась неприятной изысканная элегантность его костюма. Хэвиленд надел тонкую, легкую голубую рубашку с широкой двойной строчкой и великолепно отутюженными манжетами. На светло-коричневом галстуке, наброшенном на шею и еще не завязанном, не было ни единой морщинки.
– Давайте обсудим наши дела, – холодно предложил Эрик. – Можем поговорить сейчас или, если вам угодно, завтра утром.
Фабермахер тронул Эрика за рукав.
– До свидания, до завтра, – спокойно сказал он. – Благодарю вас, что вы разрешили мне присутствовать. Это было необычайно интересно. – Он слегка поклонился в сторону Хэвиленда. – Спасибо, доктор Хэвиленд.
Почувствовав в его тоне скрытое неодобрение, Хэвиленд покраснел еще больше, и когда Фабермахер вышел, он молча посмотрел ему вслед.
– Я просил вас прийти сегодня утром, чтобы поговорить относительно Траскера, – сказал Эрик. – Я бы хотел теперь же высказать вам, что я думаю. Мне нужна эта работа, и я не намерен ее упускать. Здесь у нас все совершенно готово. У вас нет ровно никаких оснований откладывать опыт. А если вам кажется, что они у вас есть, то я вам прямо скажу – причины, заставляющие меня торопиться с опытом, гораздо важнее ваших.
Хэвиленд теребил концы галстука. Он слегка покачивал головой, как бы удивляясь, что терпит подобные выходки. Наконец он вздохнул и опустил руки.
– Не знаю, почему я с вами воюю, – сказал он, и в голосе его чувствовалось полное изнеможение. – В самом деле, мне ничто не мешает остаться в городе и помочь вам закончить работу. Единственное место, куда мне не следовало бы сейчас ехать, – это побережье. Ничего хорошего мне это не принесет. Я знаю. Боже мой!.. – В тихом отчаянии он обвел глазами комнату, избегая встречаться взглядом с Эриком. – Если б еще хоть два-три дня… Может быть, мне все-таки удалось бы добиться своего, и тогда бы мы с вами могли продолжать…
– Можете убираться к черту, – сказал Эрик. – Да, я говорю это серьезно. И можете пожаловаться Фоксу и вышвырнуть меня отсюда ко всем чертям. С меня довольно. Эта дурацкая волокита слишком дорого мне может стоить. Я слишком много вложил в этот прибор, чтобы ни с того ни с сего взять и забросить его. Если вы не хотите заниматься опытом, я как-нибудь сам буду продолжать работу или возьму себе в помощь Фабермахера. Но я доведу ее до конца. Я знаю, что вы решили целиком использовать свой отпуск. И хотя ответственность за эту работу лежит на вас, раз вы не желаете ее выполнять, так я, черт возьми, сам это за вас сделаю!
Краска исчезла с лица Хэвиленда, а вместе с ней и всякая нерешительность.
– Что касается меня, то вы тоже можете убираться к черту, и вы это отлично знаете. Скажу вам коротко и ясно: вы мне не нравитесь. Рано или поздно вам придется расстаться с убеждением, что весь мир вращается вокруг вас.
– Мой мир – да, – сказал Эрик. – И это мир, в котором я живу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Не спрашивая позволения и зная, что двое других ждут той же проверки, какую хотелось сделать ему, Эрик повторил всю процедуру в обратном порядке, отодвигая детектор дальше и дальше от мишени, и стрелка стала ползти вниз так же медленно, как и поднималась. Когда она дошла до конца, Эрик снова подвинул камеру в самую середину плотного невидимого облака нейтронов, которое, по-видимому, исходило от мишени.
– Вот, значит, и все, – сказал Хэвиленд. Он выпрямился и отошел к своему столу. – Еще раз поставьте детектор в нулевое положение. Передвигайте его постепенно, с остановками через каждые шесть дюймов, – мы будем записывать показания.
И больше ни слова. Ни поздравлений, ни ликования по поводу того, что их прибор наконец совсем готов. В этот момент впервые за весь день Эрик перестал понимать, что происходит в уме этого человека. Фабермахер по-прежнему стоял за его спиной и улыбался.
– Они существуют, – пробормотал он. – Несомненно существуют.
Эрик оглянулся.
– А разве вы не верили в существование нейтронов?
– О, я верил! – отмахнулся Фабермахер. – Нейтроны для меня были формулой: n с массой m(n), равной одной целой и восьми тысячным. Но я до сих пор их никогда не видел! – Он взглянул на пустое пространство между мишенью и детектором, где в солнечном луче роились пылинки, поднятые горячим августовским ветерком, и клубился табачный дым. Никому бы и в голову не могло прийти, что именно в этой части комнаты скопилась совершенно небывалая и неизведанная сила, быть может, более смертоносная, чем самые интенсивные рентгеновские лучи, но ее обнаружил глаз детектора, поэтому и они убедились в ее существовании.
– Прошу вас, – со слабой улыбкой обратился Фабермахер к Эрику, – позвольте мне помочь вам записывать измерения.
Эрик вопросительно взглянул на Хэвиленда, тот кивнул, ничем не отозвавшись на серьезный и умоляющий тон Фабермахера. Казалось, ему не терпится поскорее закончить запись данных и отделаться от работы. Когда Эрик стал вслух называть цифры, между ними уже не существовало прежней общности мыслей. Хэвиленд снова стал чужим и далеким. Только сейчас Эрик понял, как он устал и как голоден (хотя есть ему не хотелось), как натянуты его нервы от беспрерывного стука насосов и постоянного внутреннего напряжения, вызванного сознанием, что все вокруг насыщено электричеством.
Выключив ток, Хэвиленд снова, как и утром, погрузился в молчание. Но Эрику давно уже хотелось заговорить. Он выключил насосы и стал дожидаться, чтобы прибор остыл, а Хэвиленд тем временем мыл лицо и грудь над раковиной.
– Я не буду распечатывать вакуумную камеру, – сказал Эрик. – Ее можно оставить так на ночь, чтобы завтра сразу начать.
Хэвиленд продолжал мыться. Затем он взял чистое полотенце и вытер лицо, оставив тело мокрым, чтобы немного остыть.
– Что начать? – спросил он.
– Ведь мы уже можем приступить к опыту, – сказал Эрик. – Мы с вами должны были сконструировать нейтронный генератор, и вот – он готов. Теперь нас уже ничто не задерживает. Или, может, все-таки задерживает? – добавил он.
Хэвиленд слегка покраснел.
– Мне бы хотелось обдумать все это денек-другой, – сказал он.
Он стал одеваться, и Эрику снова бросилась в глаза и снова почему-то показалась неприятной изысканная элегантность его костюма. Хэвиленд надел тонкую, легкую голубую рубашку с широкой двойной строчкой и великолепно отутюженными манжетами. На светло-коричневом галстуке, наброшенном на шею и еще не завязанном, не было ни единой морщинки.
– Давайте обсудим наши дела, – холодно предложил Эрик. – Можем поговорить сейчас или, если вам угодно, завтра утром.
Фабермахер тронул Эрика за рукав.
– До свидания, до завтра, – спокойно сказал он. – Благодарю вас, что вы разрешили мне присутствовать. Это было необычайно интересно. – Он слегка поклонился в сторону Хэвиленда. – Спасибо, доктор Хэвиленд.
Почувствовав в его тоне скрытое неодобрение, Хэвиленд покраснел еще больше, и когда Фабермахер вышел, он молча посмотрел ему вслед.
– Я просил вас прийти сегодня утром, чтобы поговорить относительно Траскера, – сказал Эрик. – Я бы хотел теперь же высказать вам, что я думаю. Мне нужна эта работа, и я не намерен ее упускать. Здесь у нас все совершенно готово. У вас нет ровно никаких оснований откладывать опыт. А если вам кажется, что они у вас есть, то я вам прямо скажу – причины, заставляющие меня торопиться с опытом, гораздо важнее ваших.
Хэвиленд теребил концы галстука. Он слегка покачивал головой, как бы удивляясь, что терпит подобные выходки. Наконец он вздохнул и опустил руки.
– Не знаю, почему я с вами воюю, – сказал он, и в голосе его чувствовалось полное изнеможение. – В самом деле, мне ничто не мешает остаться в городе и помочь вам закончить работу. Единственное место, куда мне не следовало бы сейчас ехать, – это побережье. Ничего хорошего мне это не принесет. Я знаю. Боже мой!.. – В тихом отчаянии он обвел глазами комнату, избегая встречаться взглядом с Эриком. – Если б еще хоть два-три дня… Может быть, мне все-таки удалось бы добиться своего, и тогда бы мы с вами могли продолжать…
– Можете убираться к черту, – сказал Эрик. – Да, я говорю это серьезно. И можете пожаловаться Фоксу и вышвырнуть меня отсюда ко всем чертям. С меня довольно. Эта дурацкая волокита слишком дорого мне может стоить. Я слишком много вложил в этот прибор, чтобы ни с того ни с сего взять и забросить его. Если вы не хотите заниматься опытом, я как-нибудь сам буду продолжать работу или возьму себе в помощь Фабермахера. Но я доведу ее до конца. Я знаю, что вы решили целиком использовать свой отпуск. И хотя ответственность за эту работу лежит на вас, раз вы не желаете ее выполнять, так я, черт возьми, сам это за вас сделаю!
Краска исчезла с лица Хэвиленда, а вместе с ней и всякая нерешительность.
– Что касается меня, то вы тоже можете убираться к черту, и вы это отлично знаете. Скажу вам коротко и ясно: вы мне не нравитесь. Рано или поздно вам придется расстаться с убеждением, что весь мир вращается вокруг вас.
– Мой мир – да, – сказал Эрик. – И это мир, в котором я живу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167