— Не надо надолго оттягивать.
На прощание Иссидор Гурович вручил гостю, вместо двух красавиц, малахитовую шкатулку, небольшую, но изумительной работы, набитую драгоценными камушками. Это был царский подарок: шкатулка вместе с содержимым тянула не меньше, чем на полмиллиона.
— Привет от уральских товарищей, — сказал он. — В том ларце их сердце, полное надежды.
Линь-Сяо-Ши замешкался, не решился сразу принять дар, потом кивнул телохранителю, и тот чуть ли не вырвал шкатулку у Самарина из рук, не изменив застывшего навеки выражения каменного лица. Иссидор Гурович смешливо подумал, что с этим парнем смело можно идти в разведку.
Он проводил гостя до машины, по настеленному от порога алому ковровому покрытию. Прощальный обмен любезностями занял не больше пяти минут, и напоследок, словно в неудержимом порыве, Самарин обнял тщедушного на вид китаезу, с удивлением ощутив под пальцами накачанные жгуты спинных мышц. Чужими встретились, братьями расстались. Москва — Пекин — дружба навек.
В саду стояла тишина, как перед грозой. Небо светилось алым закатным огнем. Пахло отцветшей сиренью.
Усталый, он присел в плетеное кресло и прикрыл глаза, подставя лицо летнему ветерку. В доме и в многочисленных пристройках было полно людей — охрана, слуги, челядь, — но никто ни единым звуком, даже в мыслях не посмел бы нарушить вечернюю задумчивость владыки.
В девять часов ему сообщили, что явился Никита Архангельский и, как ведено, ждет в кабинете. Иссидор Гурович, перебарывая дрему, спихнул осоловелых девчушек на пол, отчего они в восторге завизжали, снова накинул халат и быстро прошел в кабинет. В углу у камина сидел черный человек и грел руки над давно потухшими углями. Как всегда, увидя его, Иссидор Гурович ощутил странный, истомный толчок сердечной крови.
— Никита, ты? — спросил негромко.
— Я, хозяин, — отозвалось из угла, будто из подземелья. — Зачем звал в такую-то поздноту? Или что, без Никиты до утра не дожить?
Глава 7
В КЛИНИКЕ ПОЮРОВСКОГО
Злобная сила швыряла его от стены к стене. Наконец повалился на кушетку, ловя руками сердце. От ужаса свело скулы: сейчас умру!
— Лена-а! Ленка, ., твою мать!
Вбежала перепуганная Лена Сомова, ухватистая медсестра, чтоб ей шило в глотку!
— Что с вами, Василий Оскарович?!
— Коли, дура! Быстро! Задыхаюсь, не видишь?
Помчалась за шприцем, тут же вернулась, бледная, жирная свинья. Боже, кого пригрел! Но не успел снова рявкнуть, уже игла в вене. Вкатила полную закладку.
— Что за коктейль?
— Как вы любите, Василий Оскарович. Может быть...
— Все, довольно. Ступай отсюда, засранка!
Шмыгнула к дверям, крутнув ядреными ягодицами.
Ему стало смешно. По жилам и сосудикам сладко прокатилась медикаментозная одурь.
— Ленка! Сомова! Мать твою!..
— Я здесь, доктор.
Потянулся, чтобы ущипнуть за задницу, но рука бессильно повисла.
— Немедленно ко мне Крайнюка.
Убежала, сгинула. Поюровский расслабился, взял себя в руки. Вот значит как. Министерская крыса Шахов решил его прижать. Подговорил Борьку Сумского, своего дружка. Бездари, паяцы! Хотят диктовать условия, перекрыть кислород. Слабо, господа! Со мной эти штуки не пройдут. Присылайте еще хоть десять уведомлений.
Заблокировали счета в банке... Но это даже хорошо: открыли карты. Теперь он знает, чего от них ждать. Шахов обкакался от страха. Мелкая, убогая душонка. В голове две извилины. Спарился с Катькой Завальнюк и тем утвердил себя в мире. Поюровский видел ее пару раз: чтобы переспать с такой корягой, нужно родиться козлом. Наплодили двуногих вошей. Он, Поюровский, всего добился в жизни умом и талантом. Он вам не чета. То же самое и Борька Сумской, вонючий банкиришка.
Оседлал зеленого конька, очкастый компьютер, и решил, что все ему подвластно. Ошибаетесь, Боря и Леня, скоро вас ждут большие потрясения. И все-таки напрасно он сунулся в банк "Заречный", поверил Шахову, подставился, не учел, не предвидел. Это стыдно, но объяснимо.
Поюровский доверчив, как все гении. Но его ответные удары будут страшны.
У него есть одно слабое место, о да! Он увяз в этой проклятой земле, которая испокон веку, и при царях, и при монголах, была совдепией и таковой останется навсегда. На этой почве не бывает перемен. Абсолютно правы те, кто говорит, что Россия не имеет права на существование, во всяком случае, на самостоятельное существование, и все, что она может дать остальному, разумному человечеству — это стратегическое и биологическое сырье. В этом ее судьбоносное предназначение, и чем скорее эта истина станет очевидной для всех, тем лучше. Но сам Поюровский осел в этом болоте прочно, весь его бизнес здесь.
Ленька Шахов боится, что их засекли, ему не нравится размах, с которым действует Поюровский. Кто засек-то, дурашка? Забавный парадокс. Ему, Поюровскому, к шестидесяти подвалило, но он бесстрашен и дерзок, как юный воитель, а этому молокососу, присосавшемуся к тестю-министру, все еще снятся советские сны, все еще пугают его призраки коммунячьего ига.
Отворилась дверь, вошел озабоченный Крайнюк.
— Звал, Василий Оскарович?
На белом халате темные сальные разводы, волосатая грудь открыта чуть ли не до пупа, круглая рожа лоснится каким-то свинячьим жиром — помощничек, правая рука, соратник! Поюровский чертыхнулся, уселся прямо. Приступ слабости миновал.
— Послушай, Денис Степанович. Я ведь сколько просил, ходи поопрятней. Смотреть же тошно. Откуда на тебе этот халат? Ты что, оперировал сегодня?
Крайнюк озадаченно склонил голову, пытаясь себя оглядеть, подхватил полу халата и зачем-то понюхал.
Ответил с достоинством:
— Нет, не оперировал. Но без дела не сидел... Что с тобой, Василий? Не приболел ли часом? Маешься с утра.
— Защелкни дверь. Достань бутылку вон из шкафчика. Не помешает освежиться.
Быстро ввел помощника в курс дела. Разумеется, сообщил лишь то, что тому положено знать. Ленька Шахов озверел, требует остановить конвейер. И момент выбрал такой, когда у них полно выгоднейших заказов.
Объясняет тем, что кое-кто якобы уселся им на хвост.
Это; конечно, уловка. На самом деле Шахов наезжает с единственной целью, надеется увеличить собственный пай. Намекал на какого-то племяша, явно подставное лицо, который служит в органах и которого необходимо посадить хотя бы на пару процентов.
Услыша слова "пай", "процент" и "племяш", Крайнюк побагровел и автоматически сунул Поюровскому под нос огромный, мосластый кукиш.
— А вот этого он не хочет, твой Шахов?!
— Убери, — Поюровский брезгливо отмахнулся. Налил в мензурки коньяк, выпил, не дожидаясь Крайнюка. У того было немало достоинств, в некотором смысле он был уникальным человеком, но манеры его оставляли желать лучшего и иной раз доводили интеллигентного Поюровского до белого каления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
На прощание Иссидор Гурович вручил гостю, вместо двух красавиц, малахитовую шкатулку, небольшую, но изумительной работы, набитую драгоценными камушками. Это был царский подарок: шкатулка вместе с содержимым тянула не меньше, чем на полмиллиона.
— Привет от уральских товарищей, — сказал он. — В том ларце их сердце, полное надежды.
Линь-Сяо-Ши замешкался, не решился сразу принять дар, потом кивнул телохранителю, и тот чуть ли не вырвал шкатулку у Самарина из рук, не изменив застывшего навеки выражения каменного лица. Иссидор Гурович смешливо подумал, что с этим парнем смело можно идти в разведку.
Он проводил гостя до машины, по настеленному от порога алому ковровому покрытию. Прощальный обмен любезностями занял не больше пяти минут, и напоследок, словно в неудержимом порыве, Самарин обнял тщедушного на вид китаезу, с удивлением ощутив под пальцами накачанные жгуты спинных мышц. Чужими встретились, братьями расстались. Москва — Пекин — дружба навек.
В саду стояла тишина, как перед грозой. Небо светилось алым закатным огнем. Пахло отцветшей сиренью.
Усталый, он присел в плетеное кресло и прикрыл глаза, подставя лицо летнему ветерку. В доме и в многочисленных пристройках было полно людей — охрана, слуги, челядь, — но никто ни единым звуком, даже в мыслях не посмел бы нарушить вечернюю задумчивость владыки.
В девять часов ему сообщили, что явился Никита Архангельский и, как ведено, ждет в кабинете. Иссидор Гурович, перебарывая дрему, спихнул осоловелых девчушек на пол, отчего они в восторге завизжали, снова накинул халат и быстро прошел в кабинет. В углу у камина сидел черный человек и грел руки над давно потухшими углями. Как всегда, увидя его, Иссидор Гурович ощутил странный, истомный толчок сердечной крови.
— Никита, ты? — спросил негромко.
— Я, хозяин, — отозвалось из угла, будто из подземелья. — Зачем звал в такую-то поздноту? Или что, без Никиты до утра не дожить?
Глава 7
В КЛИНИКЕ ПОЮРОВСКОГО
Злобная сила швыряла его от стены к стене. Наконец повалился на кушетку, ловя руками сердце. От ужаса свело скулы: сейчас умру!
— Лена-а! Ленка, ., твою мать!
Вбежала перепуганная Лена Сомова, ухватистая медсестра, чтоб ей шило в глотку!
— Что с вами, Василий Оскарович?!
— Коли, дура! Быстро! Задыхаюсь, не видишь?
Помчалась за шприцем, тут же вернулась, бледная, жирная свинья. Боже, кого пригрел! Но не успел снова рявкнуть, уже игла в вене. Вкатила полную закладку.
— Что за коктейль?
— Как вы любите, Василий Оскарович. Может быть...
— Все, довольно. Ступай отсюда, засранка!
Шмыгнула к дверям, крутнув ядреными ягодицами.
Ему стало смешно. По жилам и сосудикам сладко прокатилась медикаментозная одурь.
— Ленка! Сомова! Мать твою!..
— Я здесь, доктор.
Потянулся, чтобы ущипнуть за задницу, но рука бессильно повисла.
— Немедленно ко мне Крайнюка.
Убежала, сгинула. Поюровский расслабился, взял себя в руки. Вот значит как. Министерская крыса Шахов решил его прижать. Подговорил Борьку Сумского, своего дружка. Бездари, паяцы! Хотят диктовать условия, перекрыть кислород. Слабо, господа! Со мной эти штуки не пройдут. Присылайте еще хоть десять уведомлений.
Заблокировали счета в банке... Но это даже хорошо: открыли карты. Теперь он знает, чего от них ждать. Шахов обкакался от страха. Мелкая, убогая душонка. В голове две извилины. Спарился с Катькой Завальнюк и тем утвердил себя в мире. Поюровский видел ее пару раз: чтобы переспать с такой корягой, нужно родиться козлом. Наплодили двуногих вошей. Он, Поюровский, всего добился в жизни умом и талантом. Он вам не чета. То же самое и Борька Сумской, вонючий банкиришка.
Оседлал зеленого конька, очкастый компьютер, и решил, что все ему подвластно. Ошибаетесь, Боря и Леня, скоро вас ждут большие потрясения. И все-таки напрасно он сунулся в банк "Заречный", поверил Шахову, подставился, не учел, не предвидел. Это стыдно, но объяснимо.
Поюровский доверчив, как все гении. Но его ответные удары будут страшны.
У него есть одно слабое место, о да! Он увяз в этой проклятой земле, которая испокон веку, и при царях, и при монголах, была совдепией и таковой останется навсегда. На этой почве не бывает перемен. Абсолютно правы те, кто говорит, что Россия не имеет права на существование, во всяком случае, на самостоятельное существование, и все, что она может дать остальному, разумному человечеству — это стратегическое и биологическое сырье. В этом ее судьбоносное предназначение, и чем скорее эта истина станет очевидной для всех, тем лучше. Но сам Поюровский осел в этом болоте прочно, весь его бизнес здесь.
Ленька Шахов боится, что их засекли, ему не нравится размах, с которым действует Поюровский. Кто засек-то, дурашка? Забавный парадокс. Ему, Поюровскому, к шестидесяти подвалило, но он бесстрашен и дерзок, как юный воитель, а этому молокососу, присосавшемуся к тестю-министру, все еще снятся советские сны, все еще пугают его призраки коммунячьего ига.
Отворилась дверь, вошел озабоченный Крайнюк.
— Звал, Василий Оскарович?
На белом халате темные сальные разводы, волосатая грудь открыта чуть ли не до пупа, круглая рожа лоснится каким-то свинячьим жиром — помощничек, правая рука, соратник! Поюровский чертыхнулся, уселся прямо. Приступ слабости миновал.
— Послушай, Денис Степанович. Я ведь сколько просил, ходи поопрятней. Смотреть же тошно. Откуда на тебе этот халат? Ты что, оперировал сегодня?
Крайнюк озадаченно склонил голову, пытаясь себя оглядеть, подхватил полу халата и зачем-то понюхал.
Ответил с достоинством:
— Нет, не оперировал. Но без дела не сидел... Что с тобой, Василий? Не приболел ли часом? Маешься с утра.
— Защелкни дверь. Достань бутылку вон из шкафчика. Не помешает освежиться.
Быстро ввел помощника в курс дела. Разумеется, сообщил лишь то, что тому положено знать. Ленька Шахов озверел, требует остановить конвейер. И момент выбрал такой, когда у них полно выгоднейших заказов.
Объясняет тем, что кое-кто якобы уселся им на хвост.
Это; конечно, уловка. На самом деле Шахов наезжает с единственной целью, надеется увеличить собственный пай. Намекал на какого-то племяша, явно подставное лицо, который служит в органах и которого необходимо посадить хотя бы на пару процентов.
Услыша слова "пай", "процент" и "племяш", Крайнюк побагровел и автоматически сунул Поюровскому под нос огромный, мосластый кукиш.
— А вот этого он не хочет, твой Шахов?!
— Убери, — Поюровский брезгливо отмахнулся. Налил в мензурки коньяк, выпил, не дожидаясь Крайнюка. У того было немало достоинств, в некотором смысле он был уникальным человеком, но манеры его оставляли желать лучшего и иной раз доводили интеллигентного Поюровского до белого каления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93