Лиза посадила девочку на плечо, велев держаться за шею, в одну руку взяла чемоданчик, другой сжала податливую Сенечкину ладошку. Так и пошли через парк, словно на прогулке. Осторожно Лиза оглянулась: охранники суетились, к фургонам бежали шофера, в их сторону никто не смотрел.
Вскоре добрались до лаза в больничной стене — несколько выбитых кирпичей, раскуроченная арматура — никакой забор на Руси не обходится без таких дыр.
Еще рывок — и они на шоссе, огибающем больницу.
Тут ей опять повезло: подкатил частник на красном "жигуле" — солидный дядек в дубленке и дорежимном "пирожке". Сразу видно, не вор, на бензин зарабатывает. Лиза опустила девочку на снег, подошла к готовно распахнутой дверце, нагнулась и завела с частником разговор.
— У меня затруднение, милый человек.
— Что такое?
— Надо эту малышню подбросить, а я не могу отлучиться. Дежурство.
Ее обворожительная, солнечная улыбка произвела на "пирожка" сильное впечатление. Но коммерция есть коммерция.
— Куда везти?
Лиза назвала адрес "Русского транзита".
— Сколько дашь?
Лиза отслюнила из кошелька две стотысячных купюры. Это больше чем достаточно, но не настолько, чтобы мужик заподозрил неладное.
— Кто там их встретит, что ли?
Лиза объяснила, что детей следует передать директору фирмы Сергею Петровичу Лихоманову или его секретарше, но для него же.
— Это не все, милый господин. Вот вам мой телефон, пожалуйста, позвоните, как доехали. Можно попозже вечером. Вас не затруднит?
— Не беспокойтесь, — улыбнулся водила. — Доставлю в целости и сохранности. Вечером — это во сколько?
— Да хоть до ночи.
— Вас понял, сажайте свой детсад.
Наташа все же устроила каприз: с неожиданной силой вцепилась в ее руку.
— Не бросайте нас, тетя Лиза, пожалуйста, не бросайте!
В негромкой мольбе было столько отчаяния, как в загробном хоре, но Лиза осталась холодна.
— Хочешь вернуться обратно, Наталья?
Девочка, задрожав, клетчатой рыбкой нырнула в салон. Сенечка солидно покашлял:
— Все в порядке, тетя Лиза, я присмотрю за малышкой.
И они уехали.
Лиза взглянула на небо: ближе к вечеру оно покрылось каким-то сизым налетом, как перед радиоактивным дождем.
Ганя Слепень встретил ее в холле. Против обыкновения был не пьянее, чем с утра.
— Тебя где носило, засранка?
— Ты мне не муж, чтобы спрашивать.
— Если бы я твоим мужем был, давно бы убил...
Он загораживал ей проход. Лиза отметила, что в морге народу поубавилось: ни голосов, ни толкотни, ни машин на улице. Похоже, действительно, отбой, надолго ли? Чтобы увериться в этом, надо повидать еще одного человека, и быстро смываться. Такое везение, как сегодня, не может длиться вечно. Оно и так затянулось. Как только обнаружат мертвую Клементину и полуживого Крайнюка, начнется вселенский хипеж. Хорошо бы успеть до этого срока. Хорошо бы вырваться отсюда с головой на плечах.
— Дай пройти, — попросила смиренно. — Потом поговорим.
— О чем говорить? Натешилась с боссом, да? А я за тебя вкалывай, да?
Пошел на нее враскачку, загребая воздух здоровенными клешнями, и Лиза, нырнув под его руку, побежала к вешалке. Там оказалась, как в ловушке, и Ганя восторженно загудел:
— Во, курочка, допрыгалась! Сейчас мы тебя на кол усадим.
Она успела бы достать пистолет, но не хотела его убивать.
— Ты что же, совсем одичал? — Лиза покосилась на керамическую вазу с мохнатым кактусом. Ганю погубила мания мужского превосходства. Он очарованно глядел, как она расстегнула кожушок и рванула ворот рубашки, открывая ослепительную, золотистую грудь.
— Давай, — пролепетала безнадежно, — давай, раз не терпится.
Заминка вышла ему боком. Лиза, жалобно улыбаясь, маня кавалера, шагнула ближе к вазе, загребла ее левой рукой и раскрутила Гане в лоб, как метательный диск. Звук получился негромкий, сочный, словно гроб опустился в могилу, но результат превзошел все ожидания. Ганя заухал, замычал, стряхивая с очумелой башки кактус вместе с черепками, словно стал жертвой землетрясения. Лиза помчалась к двери, прихватив с полу чемоданчик.
В подсобке быстро переоделась — спортивный костюм, заячья шубка, — побросала в сумку самое ценное, что хранила в морге, сверху положила пистолет. Мельком глянула в стенное зеркальце — вид взъерошенный, помятый, но просветленный. Расторопная молодуха, за которой погнались черти. Прихватила с собой кочергу — каленый железный прут с крючком на конце, страшнее оружия не бывает. На обратном пути забежала попрощаться в закуток Гриши Печенегова. Тот склонился над заветной книгой, к которой всегда обращался в минуты тягостных раздумий, — уголовный кодекс СССР сталинского периода, почти раритет.
— Ухожу, дядя Гриша, прощай! Спасибо за все.
— Чего так? Не понравилось у нас?
— Вообще-то понравилось, но Ганя проходу не дает. Боюсь я его.
— Не его ты боишься, да ладно... Завтра, кстати, получка, не забыла?
— Получи за меня, дядя Гриша.
Печенегов смотрел на нее с сожалением.
— Не прижилась, значит. Обидно. Здешний народец к тебе привык... Храни тебя Господь!
— Вас тоже, дядя Гриша, — наклонилась, поцеловала заскорузлую щеку.
Осторожно выглянула в холл, держа кочергу наготове. Ганя Слепень сидел под вешалкой, выкладывал на полу затейливый узор из черепков. Вскинул голову — всю в черно-красных разводах.
— Вижу тебя, вижу, подлюка! Подойди, не ссы. Не трону.
Лиза, проходя мимо, задержалась на чуток.
— Ганюшка, ты бы хоть умылся. Ведь на тебе лица нету.
— Зря скалишься. Шустрая, да? Всех перехитрила, да? А того не знаешь, что давно на крючке.
— О чем ты, Ганюшка?
— Чего говорить... Я по-доброму тянулся, а ты вон как — кактусом по тыкве... Что ж, погуляй малек, недолго тебе.
— Загадки твои мне непонятны, Ганечка.
— Брось кочергу, иди ближе. Чего важное скажу, не пожалеешь.
— Не верю тебе, дорогой. Сколько раз обманывал.
Вышла на улицу и прямиком, не таясь, направилась к больничному корпусу. В здание вступила с парадного подъезда, минуя "иномарки", между которыми группками по двое, по трое прохаживались отважные, горделивые парни со стриженными затылками — маленькие и большие копии Гани Слепня. Сегодня их скопилось больше, чем обычно. С десяток крытых фургонов вытянулись караваном вдоль подъездной аллеи.
Внутри корпуса все как в обычной больнице: приемное отделение, аптечный ларек, сияющий импортной витриной, покрытые дерматином убогие скамейки вдоль стены. У окошка регистратуры небольшая очередь посетителей, запись на прием к врачам. Специфический больничный запах.
Кабинет Поюровского на третьем этаже. В приемной сидела секретарша в белом халате, с выпученными, как у глубоководной рыбины, глазами. Увидя Лизу, суматошно замахала руками.
— Что вы, что вы, к нему нельзя!
— Почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93