Выходит, ты к нему сходишь, заберешь кассету и передашь мне? Или у тебя их несколько?
— Будут доказательства, что одна. Мы по-честному играем.
— Как же ты ее получишь?
— Важен факт, да? Кассета у вас, остальное — мои проблемы. Но — против денег.
Смазливый, шустрый, хамоватый, подумал Никита Павлович. Таких девки любят. Если Агата в доле, тогда все сходится. Удобно — всю кучку одним разом срыть.
— Сроки?
— Через три дня. Отдельно сообщу.
— Родители у тебя есть, Вань?
Гурко усмехнулся.
— У кого их нет. Чай, не от дерева уродился. Но тебе их не достать.
— Неужто померли?
— Считай, что так.
— Чин у тебя какой? До старлея хоть дослужился?
— Умный Вы человек, Никита Павлович, даже слишком. А со мной, сколь ни тыкай, все пальцем в небо.
— Почему так?
— Из разных мы поколений.
— Что ж, понимаю... — Никита плеснул себе в чашку. Пора двигать, но что-то его держало.
— А эта, которую за мной посылал, кем тебе приходится?
— Потаскуха, — сказал Гурко. — Честная давалка.
Приглянулась, а?
— Пожалуй, побудет пока у меня. До выяснения всех обстоятельств.
— За сколько?
— Что за сколько?
— Сколько дашь за нее? Учти, девка вышколенная, справная. И для удовольствия, и так. Всему обучена...
Пару тысчонок, не много будет?
— Нравишься ты мне, — неожиданно признался Никита Павлович. — Вижу, пустой, ломаный, а нравишься. Лихо на проволоке танцуешь. Убивать-то доводилось?
— Где уж нам.
— Если все сполнишь, как сулишь, возьму тебя в штат. Со временем, даст Бог, человеком станешь. Пойдешь ко мне служить?
— Зависит от суммы вознаграждения, — застеснялся Гурко.
Глава 5
АККОРД В СТИЛЕ РЕТРО
Во субботу, по обряду — светлая банька. Омовение тела и души. Почти священнодействие. К банному процессу старик относился очень серьезно, это свидетельствовало о том, что богатый Запад с его иллюзорными соблазнами не переломил натуру, и он остался желудевым руссиянином, как и господин Президент. В бане с ним нередко происходили чудеса. Лет тридцать назад в бане (не в этой, конечно, с пластиковыми стенами, а в Тамбовском централе) он впервые изведал клиническую смерть, и в такой же точно парилке, пусть победнее, зато пожарче, ему однажды открылась ошеломительная истина: весь подлунный мир с его четырьмя миллиардами говорящих обезьянок — не более чем галактическая погремушка, выброшенная в космос неизвестно для какой цели. И кем — тоже неведомо. Наверное, тем, для кого мириады небесных планет все равно что надувные разноцветные шарики для земного дитяти. Масштаб разный, суть едина — череда бессмысленных превращений, тишина и взрыв в одном флаконе.
Кругляшок Земли так же легко уместить в кармане, как проткнуть иглой резиновый пузырь. Судьба улыбнулась ему, открыв чудесное знание.
Клиническая смерть в тамбовской парилке (по медицинской практике случай редчайший) произошла с ним не от сердечного спазма, и не по какой-либо другой пустяковой причине, а оттого, что верный товарищ, побратим и кунак, некто Савва Горбыль обрушил ему на затылок медную шайку, обидевшись на какую-то ерунду. Савве Горбылю, впоследствии искренне раскаявшемуся в нелепом поступке, старик был благодарен до сих пор. Та область, куда он погрузился после смерти, вовсе не напоминала описанный американцем Моуди длинный тоннель, коридор с яркой точкой в конце — надо понимать, сияющей дверцей в потусторонний мир. Ничего подобного. Он очутился в гнилом болоте, прыгал с кочки на кочку, а из тины, из-под зеленой ряски выныривали гнусные чудища с фарфоровыми челюстями и электрическими фонариками вместо глаз. Он пробыл там недолго, но едва уцелел. Зато прознал, что смерть ничем не лучше жизни, и в царстве мертвых так же скучно, как на собрании одураченных пайщиков "МММ". И там, и здесь — единственной реальностью можно считать лишь унылый писк неостерегшихся жертв и удовлетворенное утробное похрюкивание победителей. Все остальное — мираж. За последние годы вся Россия сравнялась с тем давним, послесмертным видением. С той лишь разницей, что по кочкам теперь прыгали другие, а он лениво подплывал из тины, угадывая, кем посытнее закусить.
В баню он взял с собой Агату, чтобы сделала массаж.
Также за ним увязался Иудушка Шерстобитов, который привык, что хозяин на полке добреет, и надеялся выторговать у него какую-то льготу. Когда Иудушка застенчиво растелешился, старик от отвращения срыгнул.
Ткнул пальцем в раздутое пузо Иуды.
— Ты в кого превратился, засранец? Ведь я велел тебе бегать по утрам... Посчитай, скоко мне лет, и скоко тебе — и сравни... Что скажешь, Агата?
Агата помяла его упругий животик, восхищенно поцокала языком:
— Как арбузяка! — потянулась к Шерстобитову, но тот жеманно отшатнулся:
— Меня не трогай, пожалуйста. Не люблю я этого.
— Герасим Юдович, — удивилась девушка, — вы меня за кого-то не за того принимаете. Я здесь не для озорства. Иссидор Гурович пригласили меня в качестве врача и массажистки.
Ее пышное тело действительно плотно облегал белоснежный накрахмаленный медицинский халат, волосы аккуратно подобраны под скромную голубую шапочку.
— Все равно не надо, — сказал Шерстобитов. — Знаю, как ты щиплешься. От прошлого раза синяки не сошли.
— Это потому, что у вас кожа дряблая. Вы же никогда не слушаетесь. Думаете, самый умный.
— Охолони, коза, — благодушно остановил ее Самарин. — Видишь, Иудушка тебя страшится.
Агата обиженно заморгала огромными невинными глазищами.
От греха Шерстобитов утянулся в парилку, Иссидор Гурович отправился за ним, наказав девушке заварить чаю с травками. В парилке — чисто, сухо, блаженно. Карельская береза, мореный дуб, булыжная каменка — и ничего лишнего. По первому заходу веников не брали, привыкали к неге. Шерстобитов развалился на скамье, растекся жирными телесами от края до края. В принципе баня была ему не показана, вредна — повышенное давление, сосуды ни к черту, — но он не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии.
Ради чего? Осталось так мало желаний, грех поступаться хотя бы одним из них — даже из соображений долгожительства. Баня заменяла многое из того, что он утратил, поднимаясь со ступеньки на ступеньку к вершинам богатства и власти...
Иссидор Гурович привалился спиной к теплому дереву, подогнув худые коленки к груди.
— Ну? — рассеянно взглянул на соратника. — О чем сегодня будешь нудить?
— Ни о чем, Сидор. Ей-Богу, ни о чем. Все хорошо, нормально. Все под контролем... Пожалуй, только политика. Надвигаются некие события, готовы ли мы к ним?
— Имеешь в виду Бориску?
— Его держат на препаратах. За бугром пока никак не подберут замену. Но сковырнуть могут в любой момент. Не прозевать бы.
Это было что-то новенькое. Шерстобитов занимался текущими проблемами, следил, как добросовестный каменщик, чтобы в фундаменте возводимого здания не осыпался ни один кирпичик, не перекосились опорные скрепы, и никогда не лез в генеральную стратегию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Будут доказательства, что одна. Мы по-честному играем.
— Как же ты ее получишь?
— Важен факт, да? Кассета у вас, остальное — мои проблемы. Но — против денег.
Смазливый, шустрый, хамоватый, подумал Никита Павлович. Таких девки любят. Если Агата в доле, тогда все сходится. Удобно — всю кучку одним разом срыть.
— Сроки?
— Через три дня. Отдельно сообщу.
— Родители у тебя есть, Вань?
Гурко усмехнулся.
— У кого их нет. Чай, не от дерева уродился. Но тебе их не достать.
— Неужто померли?
— Считай, что так.
— Чин у тебя какой? До старлея хоть дослужился?
— Умный Вы человек, Никита Павлович, даже слишком. А со мной, сколь ни тыкай, все пальцем в небо.
— Почему так?
— Из разных мы поколений.
— Что ж, понимаю... — Никита плеснул себе в чашку. Пора двигать, но что-то его держало.
— А эта, которую за мной посылал, кем тебе приходится?
— Потаскуха, — сказал Гурко. — Честная давалка.
Приглянулась, а?
— Пожалуй, побудет пока у меня. До выяснения всех обстоятельств.
— За сколько?
— Что за сколько?
— Сколько дашь за нее? Учти, девка вышколенная, справная. И для удовольствия, и так. Всему обучена...
Пару тысчонок, не много будет?
— Нравишься ты мне, — неожиданно признался Никита Павлович. — Вижу, пустой, ломаный, а нравишься. Лихо на проволоке танцуешь. Убивать-то доводилось?
— Где уж нам.
— Если все сполнишь, как сулишь, возьму тебя в штат. Со временем, даст Бог, человеком станешь. Пойдешь ко мне служить?
— Зависит от суммы вознаграждения, — застеснялся Гурко.
Глава 5
АККОРД В СТИЛЕ РЕТРО
Во субботу, по обряду — светлая банька. Омовение тела и души. Почти священнодействие. К банному процессу старик относился очень серьезно, это свидетельствовало о том, что богатый Запад с его иллюзорными соблазнами не переломил натуру, и он остался желудевым руссиянином, как и господин Президент. В бане с ним нередко происходили чудеса. Лет тридцать назад в бане (не в этой, конечно, с пластиковыми стенами, а в Тамбовском централе) он впервые изведал клиническую смерть, и в такой же точно парилке, пусть победнее, зато пожарче, ему однажды открылась ошеломительная истина: весь подлунный мир с его четырьмя миллиардами говорящих обезьянок — не более чем галактическая погремушка, выброшенная в космос неизвестно для какой цели. И кем — тоже неведомо. Наверное, тем, для кого мириады небесных планет все равно что надувные разноцветные шарики для земного дитяти. Масштаб разный, суть едина — череда бессмысленных превращений, тишина и взрыв в одном флаконе.
Кругляшок Земли так же легко уместить в кармане, как проткнуть иглой резиновый пузырь. Судьба улыбнулась ему, открыв чудесное знание.
Клиническая смерть в тамбовской парилке (по медицинской практике случай редчайший) произошла с ним не от сердечного спазма, и не по какой-либо другой пустяковой причине, а оттого, что верный товарищ, побратим и кунак, некто Савва Горбыль обрушил ему на затылок медную шайку, обидевшись на какую-то ерунду. Савве Горбылю, впоследствии искренне раскаявшемуся в нелепом поступке, старик был благодарен до сих пор. Та область, куда он погрузился после смерти, вовсе не напоминала описанный американцем Моуди длинный тоннель, коридор с яркой точкой в конце — надо понимать, сияющей дверцей в потусторонний мир. Ничего подобного. Он очутился в гнилом болоте, прыгал с кочки на кочку, а из тины, из-под зеленой ряски выныривали гнусные чудища с фарфоровыми челюстями и электрическими фонариками вместо глаз. Он пробыл там недолго, но едва уцелел. Зато прознал, что смерть ничем не лучше жизни, и в царстве мертвых так же скучно, как на собрании одураченных пайщиков "МММ". И там, и здесь — единственной реальностью можно считать лишь унылый писк неостерегшихся жертв и удовлетворенное утробное похрюкивание победителей. Все остальное — мираж. За последние годы вся Россия сравнялась с тем давним, послесмертным видением. С той лишь разницей, что по кочкам теперь прыгали другие, а он лениво подплывал из тины, угадывая, кем посытнее закусить.
В баню он взял с собой Агату, чтобы сделала массаж.
Также за ним увязался Иудушка Шерстобитов, который привык, что хозяин на полке добреет, и надеялся выторговать у него какую-то льготу. Когда Иудушка застенчиво растелешился, старик от отвращения срыгнул.
Ткнул пальцем в раздутое пузо Иуды.
— Ты в кого превратился, засранец? Ведь я велел тебе бегать по утрам... Посчитай, скоко мне лет, и скоко тебе — и сравни... Что скажешь, Агата?
Агата помяла его упругий животик, восхищенно поцокала языком:
— Как арбузяка! — потянулась к Шерстобитову, но тот жеманно отшатнулся:
— Меня не трогай, пожалуйста. Не люблю я этого.
— Герасим Юдович, — удивилась девушка, — вы меня за кого-то не за того принимаете. Я здесь не для озорства. Иссидор Гурович пригласили меня в качестве врача и массажистки.
Ее пышное тело действительно плотно облегал белоснежный накрахмаленный медицинский халат, волосы аккуратно подобраны под скромную голубую шапочку.
— Все равно не надо, — сказал Шерстобитов. — Знаю, как ты щиплешься. От прошлого раза синяки не сошли.
— Это потому, что у вас кожа дряблая. Вы же никогда не слушаетесь. Думаете, самый умный.
— Охолони, коза, — благодушно остановил ее Самарин. — Видишь, Иудушка тебя страшится.
Агата обиженно заморгала огромными невинными глазищами.
От греха Шерстобитов утянулся в парилку, Иссидор Гурович отправился за ним, наказав девушке заварить чаю с травками. В парилке — чисто, сухо, блаженно. Карельская береза, мореный дуб, булыжная каменка — и ничего лишнего. По первому заходу веников не брали, привыкали к неге. Шерстобитов развалился на скамье, растекся жирными телесами от края до края. В принципе баня была ему не показана, вредна — повышенное давление, сосуды ни к черту, — но он не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии.
Ради чего? Осталось так мало желаний, грех поступаться хотя бы одним из них — даже из соображений долгожительства. Баня заменяла многое из того, что он утратил, поднимаясь со ступеньки на ступеньку к вершинам богатства и власти...
Иссидор Гурович привалился спиной к теплому дереву, подогнув худые коленки к груди.
— Ну? — рассеянно взглянул на соратника. — О чем сегодня будешь нудить?
— Ни о чем, Сидор. Ей-Богу, ни о чем. Все хорошо, нормально. Все под контролем... Пожалуй, только политика. Надвигаются некие события, готовы ли мы к ним?
— Имеешь в виду Бориску?
— Его держат на препаратах. За бугром пока никак не подберут замену. Но сковырнуть могут в любой момент. Не прозевать бы.
Это было что-то новенькое. Шерстобитов занимался текущими проблемами, следил, как добросовестный каменщик, чтобы в фундаменте возводимого здания не осыпался ни один кирпичик, не перекосились опорные скрепы, и никогда не лез в генеральную стратегию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93