Кошелек, да?
Милиционер с любопытством на него посмотрел и сказал:
— Во-во, кошелек. Ты тоже об этом знаешь?
— Я еще ни разу кошелька не находил, — со вздохом ответил Толик. — А хорошо бы.
Товарищ Васильев вытащил из широких штанин маленький желтый кошелек с блестящей кнопкой.
— Узнаешь? — спросил он.
Толик одним глазом долго изучал кошелек, а потом буркнул:
— Это ж Сашкин… Он его…
Тут Витька Грохотов, увидев злополучный кошелек, незаметно лягнул Толика ногой.
— Чего дурачишься? — обиделся Воробей. Единственный глаз его воинственно засверкал.
— Ты давай про кошелек, — напомнил милиционер.
— Про какой кошелек? — наконец сообразил в чем дело Толик. — Ах, про этот… Так он же его нашел. На улице.
— А может быть, где-нибудь в другом месте? — спросил товарищ Васильев и пристально посмотрел на Толика.
— Не устраивайте, пожалуйста, здесь допрос, — попросила Людмила Григорьевна.
— А вы, гражданка, идите себе домой, — посоветовал товарищ Васильев. — Когда нужно будет, мы вас пригласим.
— Он валялся на тротуаре… — заговорил Сашка. — Почему же не поднять? Кто хочешь поднимет.
— На улице, значит, нашел? — усмехнулся товарищ Васильев. — Везет же человеку! А я, понимаешь, еще ни разу на тротуаре не нашел кошелька…
— Я тоже, — сказал Толик. — Кошельки под ногами не валяются. Это Сашка такой везучий… Он и в «орлянку» всегда выигрывает.
— Боже мой, в какую еще «орлянку»? — спросила Сашкина мать.
— Воробей, тебя мать зовет… — из-за угла позвал Гошка. Толик было повернулся, но маленькая крепкая рука милиционера легла на его плечо.
— Э, нет, приятель, — улыбнулся товарищ Васильев. — Придется тебе тоже со мной прогуляться…
— Я не хочу прогуливаться, — плачущим голосом сказал Толик. — Я еще должен посуду на кухне помыть…
— Что же вы двоих? — спросила Людмила Григорьевна. — Забирайте всех детей со двора.
Товарищ Васильев взял за руки Сашку и Толика и повел в милицию. Если бы не форма, можно было подумать, что почтенный отец семейства вышел погулять со своими двумя послушными детьми.
Сашкина мать немного постояла, потом вздохнула и тоже решительно направилась следом.
Гошка и Витька молча сидели на пыльном диване. Гошка часто моргал и проводил растопыренной ладонью по носу и лбу: он ткнулся лицом в чердачную паутину.
— Это была твоя глупая идея — вернуть девчонке кошелек, — сказал Буянов.
— А твоя идея организовать шайку «Черный крест» просто гениальна!
— С таким народом, как вы, любое хорошее дело можно загубить.
— Ладно, — оборвал Витька. — Сейчас не время выяснять, кто из нас больше дурак… Что будем делать?
Гошка наконец содрал с носа липкую паутину и вытер руки о штаны. На черных волосах паутина осталась. Вид сегодня у Буянова был не такой самоуверенный, как всегда.
— Как ты думаешь, Рыжий продаст нас? — спросил он.
— На него надежды мало.
— Лучше бы он этот кошелек в сортир бросил…
— Мать ладно… — сказал Витька. — А вот отец? Мне бы не хотелось с ним ссориться.
— Мой узнает — выпорет, — поежился Гошка. — Я боюсь, хуже бы не было.
— Что может быть хуже?
— Этот же дурачок наболтал девчонке, что мы убили кучу народа… И своим кухонным тесаком у нее перед носом размахивал. Вооруженное нападение… За это посадить могут.
— За кошелек-то?
— А булки?
— Если Сашке пригрозят тюрьмой — всех выдаст, — сказал Витька.
— Еще этого чудика допросят… Артиста. Он спьяна и вправду подумал, что у нас настоящий пистолет.
Витька задумался. На чердаке было тихо. Где-то в дальнем углу возились голуби, внизу тетя Сарра протяжно повторяла: «Соля-а, обедать! Слышишь, Соля, обедать!» — Пойдем в милицию, — сказал Витька. — Я слышал, за добровольное признание смягчают вину.
— Спятил! — Гошка даже подскочил на диване. — Еще неизвестно, может быть, Сашка и не выдаст… Идти в милицию! Да меня туда пирогом не заманишь!..
Сашка вернулся домой во второй половине дня в сопровождении отца и матери. Витька и Гошка — они дежурили в парке — не смогли с ним перекинуться ни одним словом. Сашка шел, низко опустив голову, и смотрел под ноги. Лицо у него было непроницаемое. Зато выразительное лицо дяди Кости — Сашкиного отца — не предвещало ничего хорошего. У Людмилы Григорьевны — красные глаза, в маленьком кулачке зажат мокрый носовой платок.
У подъезда Сашка замедлил шаги и оглянулся. Гошка стал было на пальцах что-то объяснять ему, как глухонемому, но младший Ладонщиков не успел ничего ответить, так как получил крепкий подзатыльник от старшего и пулей влетел в подъезд.
Немного погодя из их раскрытого окошка послышался густой раздраженный голос дяди Кости, жалобное бормотание Людмилы Григорьевны и после небольшой паузы отчаянные Сашкины вопли. Ребятам показалось, что они даже слышат свист ремня.
Гошка и Витька переглянулись. Лица у них стали унылыми.
— Он сейчас отмучается, а у нас все еще впереди, — сказал Гошка. Он даже побледнел.
Крики было прекратились, а потом возобновились с новой силой. По-видимому, старший Ладонщиков минутку передохнул, смахнул пот со лба и снова взялся за ремень.
— Говорят, что битьем ничего не добьешься, — сказал Витька. — А сами лупят нашего брата почем зря.
— У моего бати ремень узенький, как свистнет… Когда я наверняка знаю, что меня будут драть, надеваю трое трусов и двое штанов, — сказал Гошка. — Одни из чертовой кожи. А чтобы не подумал, что мне не больно, ору изо всех сил.
— Орешь ты здорово, — сказал Витька. — На всю улицу слышно.
Гошка уставился на Витьку, даже лоб наморщил.
— Погоди, а почему я ни разу не слышал, как ты кричишь? Терпишь, да?
— Видишь ли, — сказал Витька. — Меня никогда не бьют.
— Рассказывай сказки. Наверное, руку кусаешь?
— Это еще хуже, когда не бьют, — сказал Витька. — Наказали тебя, ремень повесили — и все кончилось. А когда тебя за человека не считают, не разговаривают с тобой, это, брат, похуже, чем любая порка.
— Я согласен, чтобы со мной год не разговаривали, лишь бы не били, — сказал Гошка.
Сашка наконец перестал кричать. Экзекуция закончилась. Правда, еще некоторое время доносился густой голос дяди Кости, перемежаемый звучным всхлипыванием. Потом и это кончилось.
— Теперь три дня на улицу не пустят, — сказал Гошка. И тут они увидели Толика Воробьева. Он как ни в чем не бывало вышел из дома с огромным куском хлеба, густо намазанным маслом. Как же они забыли про Толика?
— Воробей, дуй сюда! — негромко позвал Гошка, высунувшись из-за дерева, за которым они прятались с Витькой.
— Слыхали, как Рыжего били? — спросил Толик, прожевывая кусок. Глядя на него, Витьке тоже захотелось есть.
— Рассказывай, что там было? — спросил Гошка.
— Где?
— Этот тип меня с ума сведет! — возмутился Гошка. — Где! Где! В милиции, черт бы тебя побрал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Милиционер с любопытством на него посмотрел и сказал:
— Во-во, кошелек. Ты тоже об этом знаешь?
— Я еще ни разу кошелька не находил, — со вздохом ответил Толик. — А хорошо бы.
Товарищ Васильев вытащил из широких штанин маленький желтый кошелек с блестящей кнопкой.
— Узнаешь? — спросил он.
Толик одним глазом долго изучал кошелек, а потом буркнул:
— Это ж Сашкин… Он его…
Тут Витька Грохотов, увидев злополучный кошелек, незаметно лягнул Толика ногой.
— Чего дурачишься? — обиделся Воробей. Единственный глаз его воинственно засверкал.
— Ты давай про кошелек, — напомнил милиционер.
— Про какой кошелек? — наконец сообразил в чем дело Толик. — Ах, про этот… Так он же его нашел. На улице.
— А может быть, где-нибудь в другом месте? — спросил товарищ Васильев и пристально посмотрел на Толика.
— Не устраивайте, пожалуйста, здесь допрос, — попросила Людмила Григорьевна.
— А вы, гражданка, идите себе домой, — посоветовал товарищ Васильев. — Когда нужно будет, мы вас пригласим.
— Он валялся на тротуаре… — заговорил Сашка. — Почему же не поднять? Кто хочешь поднимет.
— На улице, значит, нашел? — усмехнулся товарищ Васильев. — Везет же человеку! А я, понимаешь, еще ни разу на тротуаре не нашел кошелька…
— Я тоже, — сказал Толик. — Кошельки под ногами не валяются. Это Сашка такой везучий… Он и в «орлянку» всегда выигрывает.
— Боже мой, в какую еще «орлянку»? — спросила Сашкина мать.
— Воробей, тебя мать зовет… — из-за угла позвал Гошка. Толик было повернулся, но маленькая крепкая рука милиционера легла на его плечо.
— Э, нет, приятель, — улыбнулся товарищ Васильев. — Придется тебе тоже со мной прогуляться…
— Я не хочу прогуливаться, — плачущим голосом сказал Толик. — Я еще должен посуду на кухне помыть…
— Что же вы двоих? — спросила Людмила Григорьевна. — Забирайте всех детей со двора.
Товарищ Васильев взял за руки Сашку и Толика и повел в милицию. Если бы не форма, можно было подумать, что почтенный отец семейства вышел погулять со своими двумя послушными детьми.
Сашкина мать немного постояла, потом вздохнула и тоже решительно направилась следом.
Гошка и Витька молча сидели на пыльном диване. Гошка часто моргал и проводил растопыренной ладонью по носу и лбу: он ткнулся лицом в чердачную паутину.
— Это была твоя глупая идея — вернуть девчонке кошелек, — сказал Буянов.
— А твоя идея организовать шайку «Черный крест» просто гениальна!
— С таким народом, как вы, любое хорошее дело можно загубить.
— Ладно, — оборвал Витька. — Сейчас не время выяснять, кто из нас больше дурак… Что будем делать?
Гошка наконец содрал с носа липкую паутину и вытер руки о штаны. На черных волосах паутина осталась. Вид сегодня у Буянова был не такой самоуверенный, как всегда.
— Как ты думаешь, Рыжий продаст нас? — спросил он.
— На него надежды мало.
— Лучше бы он этот кошелек в сортир бросил…
— Мать ладно… — сказал Витька. — А вот отец? Мне бы не хотелось с ним ссориться.
— Мой узнает — выпорет, — поежился Гошка. — Я боюсь, хуже бы не было.
— Что может быть хуже?
— Этот же дурачок наболтал девчонке, что мы убили кучу народа… И своим кухонным тесаком у нее перед носом размахивал. Вооруженное нападение… За это посадить могут.
— За кошелек-то?
— А булки?
— Если Сашке пригрозят тюрьмой — всех выдаст, — сказал Витька.
— Еще этого чудика допросят… Артиста. Он спьяна и вправду подумал, что у нас настоящий пистолет.
Витька задумался. На чердаке было тихо. Где-то в дальнем углу возились голуби, внизу тетя Сарра протяжно повторяла: «Соля-а, обедать! Слышишь, Соля, обедать!» — Пойдем в милицию, — сказал Витька. — Я слышал, за добровольное признание смягчают вину.
— Спятил! — Гошка даже подскочил на диване. — Еще неизвестно, может быть, Сашка и не выдаст… Идти в милицию! Да меня туда пирогом не заманишь!..
Сашка вернулся домой во второй половине дня в сопровождении отца и матери. Витька и Гошка — они дежурили в парке — не смогли с ним перекинуться ни одним словом. Сашка шел, низко опустив голову, и смотрел под ноги. Лицо у него было непроницаемое. Зато выразительное лицо дяди Кости — Сашкиного отца — не предвещало ничего хорошего. У Людмилы Григорьевны — красные глаза, в маленьком кулачке зажат мокрый носовой платок.
У подъезда Сашка замедлил шаги и оглянулся. Гошка стал было на пальцах что-то объяснять ему, как глухонемому, но младший Ладонщиков не успел ничего ответить, так как получил крепкий подзатыльник от старшего и пулей влетел в подъезд.
Немного погодя из их раскрытого окошка послышался густой раздраженный голос дяди Кости, жалобное бормотание Людмилы Григорьевны и после небольшой паузы отчаянные Сашкины вопли. Ребятам показалось, что они даже слышат свист ремня.
Гошка и Витька переглянулись. Лица у них стали унылыми.
— Он сейчас отмучается, а у нас все еще впереди, — сказал Гошка. Он даже побледнел.
Крики было прекратились, а потом возобновились с новой силой. По-видимому, старший Ладонщиков минутку передохнул, смахнул пот со лба и снова взялся за ремень.
— Говорят, что битьем ничего не добьешься, — сказал Витька. — А сами лупят нашего брата почем зря.
— У моего бати ремень узенький, как свистнет… Когда я наверняка знаю, что меня будут драть, надеваю трое трусов и двое штанов, — сказал Гошка. — Одни из чертовой кожи. А чтобы не подумал, что мне не больно, ору изо всех сил.
— Орешь ты здорово, — сказал Витька. — На всю улицу слышно.
Гошка уставился на Витьку, даже лоб наморщил.
— Погоди, а почему я ни разу не слышал, как ты кричишь? Терпишь, да?
— Видишь ли, — сказал Витька. — Меня никогда не бьют.
— Рассказывай сказки. Наверное, руку кусаешь?
— Это еще хуже, когда не бьют, — сказал Витька. — Наказали тебя, ремень повесили — и все кончилось. А когда тебя за человека не считают, не разговаривают с тобой, это, брат, похуже, чем любая порка.
— Я согласен, чтобы со мной год не разговаривали, лишь бы не били, — сказал Гошка.
Сашка наконец перестал кричать. Экзекуция закончилась. Правда, еще некоторое время доносился густой голос дяди Кости, перемежаемый звучным всхлипыванием. Потом и это кончилось.
— Теперь три дня на улицу не пустят, — сказал Гошка. И тут они увидели Толика Воробьева. Он как ни в чем не бывало вышел из дома с огромным куском хлеба, густо намазанным маслом. Как же они забыли про Толика?
— Воробей, дуй сюда! — негромко позвал Гошка, высунувшись из-за дерева, за которым они прятались с Витькой.
— Слыхали, как Рыжего били? — спросил Толик, прожевывая кусок. Глядя на него, Витьке тоже захотелось есть.
— Рассказывай, что там было? — спросил Гошка.
— Где?
— Этот тип меня с ума сведет! — возмутился Гошка. — Где! Где! В милиции, черт бы тебя побрал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86