Все работы Тутмоса, которые он видел, очень нравятся ему. Работает Тутмос только по камню или создает статуи и из дерева?
Пока Ити любезно беседовал с ним, Тутмос имел возможность внимательно рассмотреть его. «Прекрасная голова, – думает он, – только немного великовата для такого тщедушного тела».
– Нет! По дереву я пробовал работать всего лишь несколько раз, ответил Тутмос. – Меня больше привлекает камень. Для каждой работы всегда можно найти подходящую породу. Для нагого тела лучше использовать красно-коричневый мелкозернистый песчаник, контрастирующий со светлым известняком, который хорош для одеяния. Крупнозернистый с шероховатой поверхностью гранит годится для очень больших статуй, а мягкий алебастр, который допускает предельно тонкую отделку, – для изящных статуэток.
– Но и дерево бывает разное, – возражает Ити, – и по цвету, и по твердости, и по узору. Что скажешь ты, например, об этом?
Он идет к ларцу, достает из него головку размером не больше кулака мужчины и показывает ее Тутмосу.
Какая вещь! Она мала и в то же время так значительна! Как рассудителен и умен этот оценивающий взгляд! Как скорбен этот полуоткрытый рот с опущенными уголками губ!
Тутмос долго и молча рассматривает изображение.
– Царица-мать? – спрашивает он.
Ити утвердительно кивает головой.
Тутмос взял головку, закрыл руками несоразмерно большой, украшенный голубыми камнями парик и золотой обруч на лбу и стал внимательно рассматривать лицо. Наконец он сказал:
– Другое лицо было бы подавлено таким головным убором, это же преодолело мертвое дерево и стало еще более выразительным.
– Это тис, – скромно заметил Ити, никак не реагируя на похвалу, хотя и знал, каким знатоком был Тутмос. – Брови и веки инкрустированы черным деревом. Глазные яблоки выложены белой, а зрачки черной массой…
«Какой состав этой массы?» – подумал Тутмос, но не успел спросить шум у двери заставил его обернуться.
Вошел мужчина, рослый и сухопарый. Хотя на нем и было одеяние должностного лица, но голова не покрыта париком, как это полагалось, и редеющие тонкие волосы спускались до самых плеч.
– Мир тебе, Ити! – сказал незнакомец. – Я разыскивал тебя! Царица-мать хочет тебя видеть. Она намерена поставить в своей «Сени солнца» статую младшей дочери Бакетатон.
– Извини меня, Тутмос! – сказал Ити. – Завтра перед обедом я зайду к тебе. Это Небвер, – указал он на вошедшего, – писец казначейства нашей госпожи. А это Тутмос, старший скульптор царя.
Он поклонился и оставил обоих мужчин вдвоем. Наступило неловкое молчание, которое обычно возникает, когда два человека, до того времени не знавшие друг друга, оказываются наедине.
– Откуда ты родом? – спросил наконец Небвер только для того, чтобы прервать молчание.
– Из Она. – Ответ Тутмоса был так же лаконичен, как и вопрос.
– Из Северного?
– Нет, из Южного!
Небвер удивленно поднял глаза.
– Оттуда родом и я, – сказал он. – Однако уже с незапамятных времен я не был дома, и теперь у меня там никого больше нет.
– И я был еще очень молод, когда уехал оттуда. Мой отец рано умер, и мать я взял к себе.
– Как звали твоего отца?
– Руи.
– Руи? – голос Небвера зазвучал как-то странно. – Значит, твою мать зовут Тени?
– Да, Тени.
– И своего отца ты потерял после суда, когда против него возбудили дело жрецы Амона?
– Ты знал его?
– Это был мой брат.
Редко выпадает в жизни случай, когда совершенно чужой человек внезапно оказывается близким родственником! Само собой разумеется, Небвер немедленно отправился вместе с Тутмосом. Тому не терпелось как можно скорее познакомить своего дядю с женой и сыном и отвести его к матери, которая, конечно же, страшно обрадуется неожиданной встрече со своим деверем.
Эсе сначала удивилась, но вскоре в ее глазах засветилась радость. До чего же все-таки она любила, когда вокруг нее были люди! Никакие хлопоты, связанные с приемом и угощением гостей, не были ей в тягость. До чего однообразна и скучна жизнь, если до слуха не доходит ни один голос и никто не расскажет, что происходит за четырьмя стенами их дома, в городе и во всей стране.
Маленький Руи очень испугался незнакомого человека и спрятал свою головку в складках материнской одежды.
– Похож он на своего деда, имя которого носит? – спросил Тутмос. – Моя мать находит у них много общего.
– Женщины всегда находят тысячи общих черт, – ответил, улыбаясь, Небвер, но потом уже вполне серьезно добавил: – Получил бы он в жизни больше счастья, чем досталось моему брату.
Последним, кто вышел приветствовать гостя, была Тени.
– Знаешь ли ты, кто я? – спросил Небвер.
Но глаза старой женщины ровно ничего не выражали.
– С ней надо говорить громче, – сказал Тутмос Небверу. – Она ведь почти глухая.
– Я – Небвер! – закричал гость своей невестке прямо в ухо. – Брат твоего мужа!
Наконец Тени поняла все. Но, к безграничному удивлению Тутмоса, в глазах ее так и не засветилось никакой радости.
– Мир тебе, Небвер! – сказала она безразлично и даже не задала гостю ни единого вопроса.
Небвер, пожав плечами, отвернулся, не вслушиваясь более в бормотание глухой старухи.
Эсе распорядилась зарезать утку, испечь свежих лепешек, поставить на стол вино и фрукты. Она деловито сновала взад и вперед. Вызывало удивление, как легко и грациозно она двигается. Тутмос с нежностью смотрел на ее нескладную теперь фигуру. В таком положении другие женщины становятся неповоротливыми и зачастую угрюмыми, а Эсе сохранила уверенность в движениях и жизнерадостность.
И речи не могло быть о том, чтобы Тутмос отпустил гостя, не накормив его как следует. В конце концов Небверу предложили вообще остановиться в их доме. Все вместе они смогли бы хорошо отметить приезд царицы-матери. Для них этот праздник, отмечаемый всем Ахетатоном, был бы праздником их семьи.
– Я должен подумать, – сказал дядя. – В доме Ани, где меня поселили, я так сердечно принят, что переездом к вам боюсь обидеть хозяина, которого знаю очень давно, еще с тех времен, когда был мальчиком и Ани посвящал нас в искусство письма. Тогда царствовал четвертый Тутмос, дед нашего нынешнего царя, и Ани был еще молод. Но и тогда он не делал нам никаких поблажек. «Уши юноши находятся на его спине, – говорил Ани, – и он слушает, когда его бьют».
Небвер погрузился в мысли о далеком прошлом. Немного помолчав, он заметил:
– Не часто человек, перед которым ты раньше дрожал, оказывается потом почти на одной ступеньке с тобой. Он шутит, он болтает, и ты замечаешь, что сделан он из такого же мяса и в жилах у него течет та же кровь, что и в твоих. Возраст смягчил характер Ани. При нынешнем дворе он последний из тех, кто служил еще четвертому Тутмосу. Это один из немногих старых царедворцев, кто не отказался сопровождать молодого царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Пока Ити любезно беседовал с ним, Тутмос имел возможность внимательно рассмотреть его. «Прекрасная голова, – думает он, – только немного великовата для такого тщедушного тела».
– Нет! По дереву я пробовал работать всего лишь несколько раз, ответил Тутмос. – Меня больше привлекает камень. Для каждой работы всегда можно найти подходящую породу. Для нагого тела лучше использовать красно-коричневый мелкозернистый песчаник, контрастирующий со светлым известняком, который хорош для одеяния. Крупнозернистый с шероховатой поверхностью гранит годится для очень больших статуй, а мягкий алебастр, который допускает предельно тонкую отделку, – для изящных статуэток.
– Но и дерево бывает разное, – возражает Ити, – и по цвету, и по твердости, и по узору. Что скажешь ты, например, об этом?
Он идет к ларцу, достает из него головку размером не больше кулака мужчины и показывает ее Тутмосу.
Какая вещь! Она мала и в то же время так значительна! Как рассудителен и умен этот оценивающий взгляд! Как скорбен этот полуоткрытый рот с опущенными уголками губ!
Тутмос долго и молча рассматривает изображение.
– Царица-мать? – спрашивает он.
Ити утвердительно кивает головой.
Тутмос взял головку, закрыл руками несоразмерно большой, украшенный голубыми камнями парик и золотой обруч на лбу и стал внимательно рассматривать лицо. Наконец он сказал:
– Другое лицо было бы подавлено таким головным убором, это же преодолело мертвое дерево и стало еще более выразительным.
– Это тис, – скромно заметил Ити, никак не реагируя на похвалу, хотя и знал, каким знатоком был Тутмос. – Брови и веки инкрустированы черным деревом. Глазные яблоки выложены белой, а зрачки черной массой…
«Какой состав этой массы?» – подумал Тутмос, но не успел спросить шум у двери заставил его обернуться.
Вошел мужчина, рослый и сухопарый. Хотя на нем и было одеяние должностного лица, но голова не покрыта париком, как это полагалось, и редеющие тонкие волосы спускались до самых плеч.
– Мир тебе, Ити! – сказал незнакомец. – Я разыскивал тебя! Царица-мать хочет тебя видеть. Она намерена поставить в своей «Сени солнца» статую младшей дочери Бакетатон.
– Извини меня, Тутмос! – сказал Ити. – Завтра перед обедом я зайду к тебе. Это Небвер, – указал он на вошедшего, – писец казначейства нашей госпожи. А это Тутмос, старший скульптор царя.
Он поклонился и оставил обоих мужчин вдвоем. Наступило неловкое молчание, которое обычно возникает, когда два человека, до того времени не знавшие друг друга, оказываются наедине.
– Откуда ты родом? – спросил наконец Небвер только для того, чтобы прервать молчание.
– Из Она. – Ответ Тутмоса был так же лаконичен, как и вопрос.
– Из Северного?
– Нет, из Южного!
Небвер удивленно поднял глаза.
– Оттуда родом и я, – сказал он. – Однако уже с незапамятных времен я не был дома, и теперь у меня там никого больше нет.
– И я был еще очень молод, когда уехал оттуда. Мой отец рано умер, и мать я взял к себе.
– Как звали твоего отца?
– Руи.
– Руи? – голос Небвера зазвучал как-то странно. – Значит, твою мать зовут Тени?
– Да, Тени.
– И своего отца ты потерял после суда, когда против него возбудили дело жрецы Амона?
– Ты знал его?
– Это был мой брат.
Редко выпадает в жизни случай, когда совершенно чужой человек внезапно оказывается близким родственником! Само собой разумеется, Небвер немедленно отправился вместе с Тутмосом. Тому не терпелось как можно скорее познакомить своего дядю с женой и сыном и отвести его к матери, которая, конечно же, страшно обрадуется неожиданной встрече со своим деверем.
Эсе сначала удивилась, но вскоре в ее глазах засветилась радость. До чего же все-таки она любила, когда вокруг нее были люди! Никакие хлопоты, связанные с приемом и угощением гостей, не были ей в тягость. До чего однообразна и скучна жизнь, если до слуха не доходит ни один голос и никто не расскажет, что происходит за четырьмя стенами их дома, в городе и во всей стране.
Маленький Руи очень испугался незнакомого человека и спрятал свою головку в складках материнской одежды.
– Похож он на своего деда, имя которого носит? – спросил Тутмос. – Моя мать находит у них много общего.
– Женщины всегда находят тысячи общих черт, – ответил, улыбаясь, Небвер, но потом уже вполне серьезно добавил: – Получил бы он в жизни больше счастья, чем досталось моему брату.
Последним, кто вышел приветствовать гостя, была Тени.
– Знаешь ли ты, кто я? – спросил Небвер.
Но глаза старой женщины ровно ничего не выражали.
– С ней надо говорить громче, – сказал Тутмос Небверу. – Она ведь почти глухая.
– Я – Небвер! – закричал гость своей невестке прямо в ухо. – Брат твоего мужа!
Наконец Тени поняла все. Но, к безграничному удивлению Тутмоса, в глазах ее так и не засветилось никакой радости.
– Мир тебе, Небвер! – сказала она безразлично и даже не задала гостю ни единого вопроса.
Небвер, пожав плечами, отвернулся, не вслушиваясь более в бормотание глухой старухи.
Эсе распорядилась зарезать утку, испечь свежих лепешек, поставить на стол вино и фрукты. Она деловито сновала взад и вперед. Вызывало удивление, как легко и грациозно она двигается. Тутмос с нежностью смотрел на ее нескладную теперь фигуру. В таком положении другие женщины становятся неповоротливыми и зачастую угрюмыми, а Эсе сохранила уверенность в движениях и жизнерадостность.
И речи не могло быть о том, чтобы Тутмос отпустил гостя, не накормив его как следует. В конце концов Небверу предложили вообще остановиться в их доме. Все вместе они смогли бы хорошо отметить приезд царицы-матери. Для них этот праздник, отмечаемый всем Ахетатоном, был бы праздником их семьи.
– Я должен подумать, – сказал дядя. – В доме Ани, где меня поселили, я так сердечно принят, что переездом к вам боюсь обидеть хозяина, которого знаю очень давно, еще с тех времен, когда был мальчиком и Ани посвящал нас в искусство письма. Тогда царствовал четвертый Тутмос, дед нашего нынешнего царя, и Ани был еще молод. Но и тогда он не делал нам никаких поблажек. «Уши юноши находятся на его спине, – говорил Ани, – и он слушает, когда его бьют».
Небвер погрузился в мысли о далеком прошлом. Немного помолчав, он заметил:
– Не часто человек, перед которым ты раньше дрожал, оказывается потом почти на одной ступеньке с тобой. Он шутит, он болтает, и ты замечаешь, что сделан он из такого же мяса и в жилах у него течет та же кровь, что и в твоих. Возраст смягчил характер Ани. При нынешнем дворе он последний из тех, кто служил еще четвертому Тутмосу. Это один из немногих старых царедворцев, кто не отказался сопровождать молодого царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65