– Если это так, Ипу, тогда он должен немедленно соорудить для себя вечное жилище! Где оно должно быть? Поблизости от гробницы Эхнатона? Выбран ли для этой работы скульптор?
– И об этом, Тутмос, никто не знает. Во всяком случае, никто из нас не будет приглашен. Может быть, кто-нибудь из старой столицы?..
Тутмос молчал. Какой смысл задавать вопросы, если никто не может на них ответить?
Некоторое время он безмолвно стоял перед моделью головы царевича. Потом со сдержанной печалью в голосе сказал:
– Как бросается в глаза его близкое, кровное родство с Эхнатоном! Как схожи у них нос, рот и подбородок! Только в лице царевича не чувствуется силы, стремящейся свернуть мир с его прежнего пути. Нет, лицо его, скорее, выражает уныние человека, которого такие дела вряд ли привлекут и который чувствует себя усталым, еще не начав действовать, Тутмос отпустил последних своих помощников и теперь работал один в гробнице почившего царя. Его дом кое-как обслуживала старая служанка, и он переступал его порог только вечером, чтобы немного подкрепиться и лечь на свою постель. Если бы ему хватало воды – ее трудно было доставлять в пустыню сразу на несколько дней, – он, несомненно, значительно реже совершал бы этот тяжелый для него путь домой.
Дети Тутмоса, находившиеся под присмотром Бакет, были устроены хорошо. Сына своего он видел редко. Ипу был даже вынужден заставлять мальчика время от времени навещать отца. Хотя Тутмос никогда не был строг с сыном, мальчик как-то робел перед отцом, а порой даже и боялся его. Зато Иби всегда радовалась приходу отца. Стоило ей лишь увидеть его ссутулившуюся фигуру, устало шагавшую по улице, как она уже бежала ему навстречу и протягивала какое-нибудь лакомство, которое только что вынула изо рта. Иби помогала служанке поскорей наполнить светильник маслом, пекла даже лепешки на раскаленных камнях. Ведь ей уже было восемь лет. Она вытянулась и стала очень худенькой. На свою мать она нисколько не была похожа. И все же Тутмос видел перед собой Эсе – так она напоминала жену каждым своим движением. Ему казалось, что это единственная нить, связывающая его с жизнью.
Воспринимал ли он вообще то, что происходило вокруг него? Слышал ли он, что Сменхкара – лебедь, у которого опустились крылья еще до того, как он смог их расправить, – переселился в потусторонний мир? И что Тутанхатон – юноша, почти еще мальчик – вступил на престол Обеих Земель и вместе со своей юной супругой, Анхсенпаатон, сразу же покинул столицу? При этом уехал он не на короткое время, а навсегда. И знал ли Тутмос о том, что весь двор в городе Атона был распущен?
Вскоре после всех этих событий Ипу увиделся со своим другом.
– Больше нельзя оставаться в Ахетатоне! Скоро здесь вообще не останется никого, кто мог бы давать нам заказы. А прежняя столица возродилась, и там всегда найдется работа!
– Правда ли, что юная царственная чета изменила свои имена? Что Тутанхатон принял теперь имя Тутанхамон, а его супруга – Анхсенпаамон?
Эти вопросы свидетельствовали, что Тутмос еще не стал ко всему равнодушен. По пути к гробнице, он говорил то с одним, то с другим прохожим, и все эти разговоры оставляли след у него в душе.
– Меня мало волнует, о чем судачат люди… – сказал Ипу. – Гораздо больше беспокоит меня другое. Не распределили ли уже заказы на сооружение гробниц и не потребовал ли царь от своих художников отречения от новых, установившихся при Эхнатоне приемов изображения, не заставил ли вернуться к старым формам?
– Неужели… неужели только это волнует тебя? – удивленно спросил Тутмос.
Ипу не ответил. Подождав немного, Тутмос начал снова:
– Говорят, что царь велел восстановить храм Амона. Говорят даже, что опять будет справляться праздник Опет, что Мут и Хонсу, и все боги большой девятки будут почитаться вновь.
– А знаешь… – перебил его друг, – знаешь ли ты, кто шел за изображением Амона, когда его перевозили вниз по реке на барке? Эйе, «отец бога»! Тот самый Эйе, который велел высечь на скале в своем вечном жилище слова великого славословия! К нему нужно прибавить Нахтпаатона, высшего сановника Эхнатона, и Туту, его «главные уста», да и военачальника Паатонемхеба, который теперь стал называть себя Хоремхебом!
Если они, все они, внимавшие учению Эхнатона, бывшие его опахалоносцы, теперь отвернулись от него, то что же должен делать простой скульптор?
– Не считаешь ли ты, Ипу, что правде надежнее находиться в руках скульптора, чем царей и их приближенных? Не думаешь ли ты, что мы, скульпторы, должны сберечь эту правду, если сильные мира сего ее предали?
– Ты, значит, все еще веришь, Тутмос? Веришь в Эхнатона и его учение?
– Я боюсь, Ипу, что, если я и отвечу на твой вопрос, ты меня не поймешь.
Ипу хотел возразить, но тут же отказался от этого намерения.
– Никто из тех, для кого ты мог бы работать, здесь не останется, сказал он наконец, – только крестьяне, пастухи да формовщики кирпича. Кто будет давать тебе заказы?
– Меня не привлекают сейчас заказы придворных. Мне и так хватит работы на всю жизнь.
– Ну, а на что ты будешь жить?
– Сад дает фрукты, а река – рыбу. Ипу долго молчал. Наконец он снова заговорил, настойчиво, почти умоляюще:
– А что будет с Руи? Можешь ли ты остаться равнодушным, зная, что он вырастет, так и не научившись никакому ремеслу? А Иби? Неужели ты хочешь, чтобы после твоей смерти она жила, словно горная коза?
– Ну, вот что… Возьми моих детей с собой, Ипу! И сделай из моего сына хорошего скульптора.
Через два дня после того, как Тутмос попрощался со своими детьми и друзьями и под сводами его большого дома установилась полная тишина, он вдруг услышал шум у дверей той комнаты, в которой он когда-то разделял ложе с Эсе и где больше всего находился теперь. Он обернулся. В комнату ворвалась Иби. Волосы ее были мокры, одежда перепачкана глиной. Смеясь и плача, она бросилась к отцу.
Тутмос вывел ее из комнаты, принес воды, вымыл ее и высушил ей волосы. По жестам Иби он понял, что она воспользовалась моментом, когда ее никто не видел, бросилась с корабля в воду, доплыла до берега и, идя вниз по течению, нашла дорогу домой.
– Иби! – воскликнул Тутмос. – Иби! – И крепко прижал ее к сердцу.
9
Двенадцать лет спустя двое мужчин проделали тот же путь, по которому шла девочка, чтобы вернуться к своему отцу. Старший из них был Ипу. Его волосы уже начали седеть, но шагал он все еще бодро. Младший – Руи. Его едва можно узнать, так он вытянулся. Подбородок юноши уже покрылся легким пушком. Перед собой они гнали осла, навьюченного мешком с продовольствием.
– Ты думаешь, что мы уговорим наконец отца уйти с нами? – сказал Руи. – Дважды уже пробовал ты это сделать и дважды возвращался ни с чем.
– На этот раз дело обстоит иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65