– Только что позвонили с рынка…
– Что на этот раз?
– Там драка, кажется, погром.
– Что же они в разное время налетают, – в сердцах сказал Караев, – то татарва, то половцы. Вызывайте милицию.
Он поднялся и быстро покинул кабинет.
Толпа молодых бритоголовых людей в возрасте от четырнадцати до двадцати лет, вооруженных бейсбольными битами и кусками арматуры, избивала всех подряд, не разбирая торговцев и покупателей, переворачивала прилавки, била стекла ларьков. Один человек с разбитой головой лежал в луже крови. Застигнутые врасплох торговцы разрозненно пытались оказывать им сопротивление, у некоторых в руках уже тускло блестели ножи. Жавшиеся по углам испуганные посетители с изумлением увидели, как на одной из стен возникла свастика. Очертания ее, сначала слабо различимые, становились все ярче, и сама она росла, увеличиваясь в размерах. Появился Караев и, вырвав из рук одного из юнцов дубинку, бросился в гущу схватки.
Сопротивление торговцев усиливалось, и ряды их увеличивались, вскоре перевес оказался на их стороне, и они стали теснить погромщиков. Послышались милицейские свистки, их было много, они звучали в унисон и их трели стали складываться в аккорды «Оды к радости» Бетховена.
Люди стали разбегаться, в том числе и зеваки, потому что омоновцы начали бить и хватать всех подряд, без разбору. Рынок обезлюдел, лишь несколько человек остались лежать на земле. В милицейском автобусе-«воронке», куда затолкали всех арестованных, Караев оказался рядом с пожилым человеком интеллигентного вида, которого тоже задержали в общей кутерьме.
– А вы знаете, молодой человек, – грассируя, восторженно произнес мужчина, – что это первый не еврейский погром в России?
– Поздравляю, – тяжело дыша, отозвался Караев, – значит, вы действительно вышли в полуфинал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
На воле
Ислама продержали несколько дней в КПЗ, а затем без каких-либо объяснений вдруг выпустили. Произошло это рано утром. В этот раз его никто не встречал. Он даже немного постоял у ворот, жадно вдыхая холодный воздух, в раздумье, с ощущением неполноты происходящего – вдруг кто опаздывает?
«Что, уходить не хочется?» – дружелюбно спросил его затянутый в бронежилет и увешанный оружием, но изнывающий от безделья милиционер, охранявший ворота. Ислам взглянул на словоохотливого стража порядка, поднял воротник и, не отвечая, удалился. В его положении говорить с ментом было все равно что заигрывать с тюремщиком.
Он вышел на дорогу и поднял руку, чтобы остановить такси, но вовремя вспомнил, что в кармане нет ни гроша, – те несколько купюр, что были у него в момент ареста, ему не вернули, требовать деньги обратно Ислам не стал. Можно было рассчитаться дома, но уговаривать таксиста у него не было ни малейшего желания. Дошел до ближайшей остановки и сел в подкативший полупустой автобус. Приблизившемуся кондуктору объяснил свое положение, молодая женщина, украинка, проявила человеколюбие, понимающе кивнула и вернулась на свое место. Кроме него и кондуктора в автобусе было еще несколько человек. На заднем сиденье сидел смуглый худощавый мужчина лет пятидесяти, в котором Ислам безошибочно определил земляка. Все то время, пока они ехали, он расспрашивал соседку, вполне оформившуюся девочку лет пятнадцати, про какую-то улицу. Та вежливо отвечала на все новые и новые вопросы. На самом деле, мужчина к ней клеился, но девочка, в силу возраста, этого не понимала и терпеливо продолжала объяснять. На одной из остановок девочка поднялась и, выходя, сказала мужчине с улыбкой: «До свидания».
Ислам понял, что ошибался насчет ее неведенья: в улыбке было понимание ситуации, но приветливость не исчезла. Девочка была хорошо воспитана, и ее, видимо эта ситуация забавляла. Мужчина смотрел ей вслед. Исламу отчего-то стало грустно. Секретарь в офисе, увидев его, поднялась, радостно, сочувственно стала расспрашивать, рассказывать о том, что произошло за эти дни. Дела были в плачевном состоянии. После погрома рынок был закрыт и опечатан префектурой. Тем не менее, счет за аренду земли текущего месяца лежал на столе. Выслушав все, Ислам попросил чаю и прошел в свой кабинет. Весь день он проработал в кабинете – лишь отлучался ненадолго домой, для того чтобы переодеться, – разбирал счета, вел по телефону переговоры с поставщиками.
Сенин появился в конце дня. После осторожных расспросов, возмущенных, язвительных реплик в адрес милиции он вдруг сказал:
– Надо бы отметить твое освобождение. Ислам посмотрел на него.
– Ты не думай, я могу сбегать.
– Не надо бегать, в шкафу, вон, достань, и рюмки там же.
– А ты тоже будешь?
– Конечно, у меня традиция: я как «откинусь», обязательно должен выпить.
– А что же до сих пор трезвый?
– Тебя ждал.
– Ну, тогда давай выпьем за то, чтобы твоя традиция ограничивалась только выпивкой.
После того как выпили, Сенин сказал:
– Я знаю, что ты, как всегда, откажешься, но я все-таки предлагаю пойти в баню.
Но Ислам отказываться не стал.
– В баню, говоришь? – задумчиво переспросил он. – А что, пожалуй! Я в бане давно не был – как цыган, с прошлого года… правда, душ я принимаю регулярно. Но сейчас это будет как нельзя кстати – надо смыть с себя тюремную грязь.
– Вот это по-нашему, по-бразильски, – обрадовался Сенин, – а то сидишь здесь, киснешь со своими мыслями. А ведь русская баня не только для тела хороша – она и душу возвышает. Поехали!
Выпили на дорожку еще по одной и отправились в баню.
– А что, – спросил Сенин, когда они оказались на улице, – опять, как лягушонки, в коробчонке поедем?
– Больно ты привередлив, как я посмотрю. Но я, когда выпью, езжу только на этой машине. Менты ее в упор не видят.
– И-ех, – выдохнул Сенин, залезая в «тальбо», – никак не удается мне на иномарке прокатиться!
– Как это не удается? А ты в чем сидишь, в «жигулях», по-твоему?
– Это неизвестной породы зверь, конек-горбунок какой-то. Ладно, поехали, – милостиво разрешил Сенин.
– Куда поедем, Сусанин? Командуй!
– В Рогачевские, там сейчас народу мало, и пар там отличный. Это на «Спортивной».
Несмотря на то что была середина буднего дня, свободная кабинка нашлась не сразу. Заняв наконец освободившееся место, Сенин пошел к банщику за простынями. Ислам стал раздеваться, аккуратно складывая вещи на лавку. В бане он бывал редко, все больше по случаю. После каждой такой помывки он давал себе слово, что будет делать это регулярно, но все равно не делал.
По периметру раздевального помещения были устроены кабинки, на манер железнодорожных купе, только что без дверей. У центральной колонны, подпиравшей потолок, стояли медицинские весы, на всех свободных стенах висели большие зеркала – для того, чтобы обнаженные мужчины могли произвести реальную оценку своих телес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110