«Надоело слышать голос отца предпочитаю твой приеду вечером два дня».
А однажды она прикатила без всякого предупреждения: вернувшись домой поздно вечером, я вошел в гостиную и увидел ее.
Порою нам бывало так хорошо, что у меня появлялась мысль — уж не полюбила ли она меня? На самом же деле она продолжала флиртовать то с одним, то с другим, всякий раз загораясь надеждой, что наконец-то встретила мужчину, который сумеет вызвать в ней ответную любовь. Мне приходилось выслушивать ее рассказы об этих похождениях, ибо, пользуясь своею властью надо мной, Шейла вынудила меня стать поверенным ее сердечных дел. Она открывала мне свои тайны, считая, что я пойму ее лучше других и смогу утешить. Порою мне удавалось разгладить морщинки на ее лбу и отогнать прочь сомнения. А она играла на моей ревности, ей нравилось слышать, с какою мукой я расспрашиваю ее, нравилось видеть, как я, словно настоящий мазохист, даю ей терзать себя.
Однажды утром, в феврале, я обнаружил на подносе, на котором хозяйка принесла мне завтрак, почтовую открытку. При виде знакомого почерка сердце у меня подпрыгнуло от радости. Но радость моя оказалась преждевременной. Открытка гласила: «Прошу тебя завтра (во вторник) пообедать со мной в „Марсе“. Возможно, будет один человек, с которым я хочу тебя познакомить».
И я пошел, словно у меня не было собственной воли.
Толкнув запотевшую от холода стеклянную дверь ресторана, я вошел и, еле сдерживая бешенство, осмотрелся. Шейла сидела одна. На бледном лице ее играла презрительная усмешка.
Не снимая ни шляпы, ни пальто, я подошел к ней.
— Где же он? — спросил я.
— Это совершенно никчемное существо! — вместо ответа сказала она.
За обедом разговор у нас не клеился. Но я не выдержал и задал ей несколько вопросов об ее новом поклоннике. Это был один из «несчастненьких». Сначала он показался ей глубокой и загадочной личностью, но на поверку выяснилось, что это пустышка. Шейла была чрезвычайно удручена. Я попытался утешить ее, но вскоре отступился и умолк.
После обеда мы пошли домой через Сохо-сквер.
— Почему ты не порвешь со мной? — внезапно спросила Шейла.
— Слишком поздно.
— А ты хотел бы порвать?
— Ты считаешь, что мне следовало бы это сделать? — вопросом на вопрос ответил я, чувствуя в душе крайнюю усталость.
Шейла сжала мне руку, и этим все было сказано.
Все эти месяцы я тщетно добивался настоящей работы, но я не мог поверить Шейле свои огорчения. Только с Чарльзом Марчем я снова и снова мог обсуждать проблемы, которые для кого угодно показались бы бесконечно нудными, но крайне волновали меня. Даст ли мне Перси положенное количество мелких дел с гонораром в одну-две гинеи? Освободит ли меня Гетлиф от последних взносов за стажировку? Сумел ли я уже завоевать его симпатию? Протянет ли он мне руку помощи, если это ничего не будет ему стоить, или же станет поперек дороги?
Шейла понятия не имела о моем повседневном существовании, складывавшемся из мелких маневров и уловок, незначительных побед и поражений. Ее беспокоило лишь отсутствие у меня денег, и она делала мне подарки, которые позволяли мне не трогать стажерского пособия. Это было необычайно великодушно с ее стороны, ибо мистер Найт, как и Гетлиф, не очень охотно расставался с деньгами, и Шейле приходилось не только отказывать себе в новых туалетах (что ее не очень удручало), но и обращаться к отцу за дополнительными суммами (что удручало ее бесконечно). А в мои опасения и в интриги, с которыми мне приходилось сталкиваться, она не желала вникать. Все равно я добьюсь своей цели — она не сомневалась в этом с первого дня нашего знакомства. Мои стычки с Гетлифом не имели значения. Ей и в голову не приходило, что я могу тревожиться из-за таких пустяков,
34. ДЕЛОВОЙ ДЕБЮТ ЧАРЛЬЗА
В первый год моего стажерства Перси не выказывал ко мне особой доброжелательности, но и не проявлял недоброжелательности. Он держался выжидательно, словно еще не решил, поддерживать меня или нет. Я получал от него положенное количество «мелких делишек», вроде, например, защиты шоферов, нарушивших правила уличного движения. Кроме того, Перси посоветовал мне бывать в полицейских судах, где я уже сам мог найти себе клиентов. Я провел там ряд дел, принесших мне от силы по гинее. Суды эти находились в каких-нибудь двух-трех милях от судов, где выступал Гетлиф, но в социальном отношении их разделяли сотни миль: в одних клиентура состояла из представительных бизнесменов, щеголявших шикарными машинами по пути с теннисного корта домой, а в других были глупые, запуганные проститутки-иностранки, сутенеры, хулиганы, уличные букмекеры и нечистоплотные домовладельцы из закоулков Пимлико.
В полицейских судах с октября 1927 года по июль 1928 года я заработал около двадцати пяти фунтов. Таков был доход, который принесла мне моя профессия за год. Однажды я обратил на это внимание Перси.
— Да, сэр, — невозмутимо признал он. — Приблизительно этого и следовало ожидать.
Ему нравилось слыть человеком, умеющим держать язык за зубами. Но в данном случае он отступил от своего правила и добавил, что многие — да, пожалуй, большинство начинающих адвокатов — зарабатывают еще меньше. Как бы мимоходом Перси заметил, что не советует мне браться за чтение лекций или за просмотр экзаменационных работ: у меня много энергии, но не надо ее растрачивать — она еще может мне пригодиться.
— Это ведь бег не на короткую, а на большую дистанцию, — заметил он.
Из этого разговора я понял, что Перси хладнокровно и бесстрастно изучает мою выносливость.
Я решил насесть на Гетлифа по поводу последнего взноса за стажировку. Ведь он обещал освободить меня от платы, если я оправдаю себя работой, а я не только оправдал себя, но и сэкономил ему несколько недель труда. Я решил показать ему, что не дам себя провести. Теперь я уже лучше знал его. Единственный способ заставить его следовать уговору, рассуждал я, это сыграть на его великодушии и одновременно припугнуть: отвечая экспансивностью на его экспансивность, сказать, что он прекрасный человек и, конечно, не способен нарушить свое слово, если же он это сделает, значит, он обманщик, не достойный доверия.
Беда заключалась в том, что по мере приближения срока уплаты взноса мне никак не удавалось хотя бы полчаса побыть с Гетлифом наедине. Он чуял опасность издалека, угадывал ее по тому, как человек входил к нему в кабинет, и начинал изображать безумную занятость. Когда однажды, не видя другой возможности поговорить с Гетлифом, я остановил его на лестнице, он с дружелюбной укоризной заметил:
— Для дел отведено определенное время, Эллис! Можно ведь подождать и до завтра!
В начале лета он решил съездить за границу. Узнал я об этом, лишь увидев его на пороге нашей комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
А однажды она прикатила без всякого предупреждения: вернувшись домой поздно вечером, я вошел в гостиную и увидел ее.
Порою нам бывало так хорошо, что у меня появлялась мысль — уж не полюбила ли она меня? На самом же деле она продолжала флиртовать то с одним, то с другим, всякий раз загораясь надеждой, что наконец-то встретила мужчину, который сумеет вызвать в ней ответную любовь. Мне приходилось выслушивать ее рассказы об этих похождениях, ибо, пользуясь своею властью надо мной, Шейла вынудила меня стать поверенным ее сердечных дел. Она открывала мне свои тайны, считая, что я пойму ее лучше других и смогу утешить. Порою мне удавалось разгладить морщинки на ее лбу и отогнать прочь сомнения. А она играла на моей ревности, ей нравилось слышать, с какою мукой я расспрашиваю ее, нравилось видеть, как я, словно настоящий мазохист, даю ей терзать себя.
Однажды утром, в феврале, я обнаружил на подносе, на котором хозяйка принесла мне завтрак, почтовую открытку. При виде знакомого почерка сердце у меня подпрыгнуло от радости. Но радость моя оказалась преждевременной. Открытка гласила: «Прошу тебя завтра (во вторник) пообедать со мной в „Марсе“. Возможно, будет один человек, с которым я хочу тебя познакомить».
И я пошел, словно у меня не было собственной воли.
Толкнув запотевшую от холода стеклянную дверь ресторана, я вошел и, еле сдерживая бешенство, осмотрелся. Шейла сидела одна. На бледном лице ее играла презрительная усмешка.
Не снимая ни шляпы, ни пальто, я подошел к ней.
— Где же он? — спросил я.
— Это совершенно никчемное существо! — вместо ответа сказала она.
За обедом разговор у нас не клеился. Но я не выдержал и задал ей несколько вопросов об ее новом поклоннике. Это был один из «несчастненьких». Сначала он показался ей глубокой и загадочной личностью, но на поверку выяснилось, что это пустышка. Шейла была чрезвычайно удручена. Я попытался утешить ее, но вскоре отступился и умолк.
После обеда мы пошли домой через Сохо-сквер.
— Почему ты не порвешь со мной? — внезапно спросила Шейла.
— Слишком поздно.
— А ты хотел бы порвать?
— Ты считаешь, что мне следовало бы это сделать? — вопросом на вопрос ответил я, чувствуя в душе крайнюю усталость.
Шейла сжала мне руку, и этим все было сказано.
Все эти месяцы я тщетно добивался настоящей работы, но я не мог поверить Шейле свои огорчения. Только с Чарльзом Марчем я снова и снова мог обсуждать проблемы, которые для кого угодно показались бы бесконечно нудными, но крайне волновали меня. Даст ли мне Перси положенное количество мелких дел с гонораром в одну-две гинеи? Освободит ли меня Гетлиф от последних взносов за стажировку? Сумел ли я уже завоевать его симпатию? Протянет ли он мне руку помощи, если это ничего не будет ему стоить, или же станет поперек дороги?
Шейла понятия не имела о моем повседневном существовании, складывавшемся из мелких маневров и уловок, незначительных побед и поражений. Ее беспокоило лишь отсутствие у меня денег, и она делала мне подарки, которые позволяли мне не трогать стажерского пособия. Это было необычайно великодушно с ее стороны, ибо мистер Найт, как и Гетлиф, не очень охотно расставался с деньгами, и Шейле приходилось не только отказывать себе в новых туалетах (что ее не очень удручало), но и обращаться к отцу за дополнительными суммами (что удручало ее бесконечно). А в мои опасения и в интриги, с которыми мне приходилось сталкиваться, она не желала вникать. Все равно я добьюсь своей цели — она не сомневалась в этом с первого дня нашего знакомства. Мои стычки с Гетлифом не имели значения. Ей и в голову не приходило, что я могу тревожиться из-за таких пустяков,
34. ДЕЛОВОЙ ДЕБЮТ ЧАРЛЬЗА
В первый год моего стажерства Перси не выказывал ко мне особой доброжелательности, но и не проявлял недоброжелательности. Он держался выжидательно, словно еще не решил, поддерживать меня или нет. Я получал от него положенное количество «мелких делишек», вроде, например, защиты шоферов, нарушивших правила уличного движения. Кроме того, Перси посоветовал мне бывать в полицейских судах, где я уже сам мог найти себе клиентов. Я провел там ряд дел, принесших мне от силы по гинее. Суды эти находились в каких-нибудь двух-трех милях от судов, где выступал Гетлиф, но в социальном отношении их разделяли сотни миль: в одних клиентура состояла из представительных бизнесменов, щеголявших шикарными машинами по пути с теннисного корта домой, а в других были глупые, запуганные проститутки-иностранки, сутенеры, хулиганы, уличные букмекеры и нечистоплотные домовладельцы из закоулков Пимлико.
В полицейских судах с октября 1927 года по июль 1928 года я заработал около двадцати пяти фунтов. Таков был доход, который принесла мне моя профессия за год. Однажды я обратил на это внимание Перси.
— Да, сэр, — невозмутимо признал он. — Приблизительно этого и следовало ожидать.
Ему нравилось слыть человеком, умеющим держать язык за зубами. Но в данном случае он отступил от своего правила и добавил, что многие — да, пожалуй, большинство начинающих адвокатов — зарабатывают еще меньше. Как бы мимоходом Перси заметил, что не советует мне браться за чтение лекций или за просмотр экзаменационных работ: у меня много энергии, но не надо ее растрачивать — она еще может мне пригодиться.
— Это ведь бег не на короткую, а на большую дистанцию, — заметил он.
Из этого разговора я понял, что Перси хладнокровно и бесстрастно изучает мою выносливость.
Я решил насесть на Гетлифа по поводу последнего взноса за стажировку. Ведь он обещал освободить меня от платы, если я оправдаю себя работой, а я не только оправдал себя, но и сэкономил ему несколько недель труда. Я решил показать ему, что не дам себя провести. Теперь я уже лучше знал его. Единственный способ заставить его следовать уговору, рассуждал я, это сыграть на его великодушии и одновременно припугнуть: отвечая экспансивностью на его экспансивность, сказать, что он прекрасный человек и, конечно, не способен нарушить свое слово, если же он это сделает, значит, он обманщик, не достойный доверия.
Беда заключалась в том, что по мере приближения срока уплаты взноса мне никак не удавалось хотя бы полчаса побыть с Гетлифом наедине. Он чуял опасность издалека, угадывал ее по тому, как человек входил к нему в кабинет, и начинал изображать безумную занятость. Когда однажды, не видя другой возможности поговорить с Гетлифом, я остановил его на лестнице, он с дружелюбной укоризной заметил:
— Для дел отведено определенное время, Эллис! Можно ведь подождать и до завтра!
В начале лета он решил съездить за границу. Узнал я об этом, лишь увидев его на пороге нашей комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116