— спрашивал я себя. — Сегодня? Или завтра?» Я не мог успокоиться, терзаемый неотвязными воспоминаниями: тело Шейлы с прежней силой манило меня. Я стоял на улице, смотрел на ее окно, и чувственные картины, проносившиеся перед моими глазами, сводили меня с ума.
Было уже поздно. Моросил дождь, казавшийся тонкими серебряными нитями на фоне уличных фонарей. Время от времени я отходил от дома, но не далеко, чтобы не потерять из виду окно Шейлы. Там, между занавесями, виднелась полоска золотисто-оранжевого света, — самого нежного, самого теплого из всех окружающих тонов, ибо квадраты остальных окон были желтые. Дважды по тротуару прошел какой-то мужчина, и всякий раз, как он подходил к дому Шейлы, сердце у меня останавливалось. Но он шел дальше. Потом со мной заговорила жалкая, съежившаяся от холода проститутка. Один за другим гасли в окнах огни, но окно Шейлы продолжало светиться.
На улице не было ни души. Наконец — я как раз на минуту отвернулся — и комната Шейлы погрузилась в темноту. Я почувствовал огромное, невыразимое облегчение. И, сев в такси, даже вздремнул по дороге домой.
Но потом в конторе я целыми днями сходил с ума не меньше, чем тогда, на улице. Составляя заключение по какому-нибудь делу, я не мог сосредоточиться. На совещаниях у Гетлифа я слышал его голос, слышал вопросы клиентов, но никого не видел: перед моим взором стояла Шейла, я видел ее тело, и эти картины распаляли мое воображение и будоражили ревность, которая, точно сверло, впивалась мне в мозг. Долгими январскими вечерами я прохаживался по Вустер-стрит взад и вперед, загипнотизированный освещенным окном Шейлы. Это была одержимость, мания, но я не мог не приходить сюда.
Однажды вечером на станции метро у Гайд-парк-корнер мне показалось, что я увидел в толпе Шейлу. Впереди меня шла пара — худощавый молодой человек и молодая женщина, что-то напевавшая себе под нос. «Уж не Шейла ли это?» — мелькнуло у меня в голове. Подошел поезд, они быстро вошли в вагон, двери сомкнулись и скрыли их от моего взора.
Вскоре — не прошло и недели с тех пор, как Шейла сообщила мне новость, — домовладелица позвала меня к телефону. Я быстро сбежал по лестнице. Телефон стоял на столике в холле.
— Как ты себя чувствуешь? — услышал я голос Шейлы.
Я пробормотал что-то невнятное.
— Меня интересует твое физическое состояние, понимаешь?
В эти дни я едва ли думал о здоровье и работал так, словно не ведал усталости. Поэтому я ответил, что вполне здоров, и в свою очередь осведомился о самочувствии Шейлы.
— Я чувствую себя прекрасно ! — Голос ее звучал необычайно жизнерадостно. Помолчав немного, она спросила: — Когда мы увидимся?
— Когда хочешь.
— Заходи сегодня вечером. Если хочешь, можем куда-нибудь пойти.
— А ты будешь одна? — спросил я.
— Да.
Она отчетливо произнесла это слово; в тоне ее не было ни злорадства, ни сочувствия.
Когда я пришел к Шейле, она уже ждала меня в красном вечернем платье. С тех пор как я стал зарабатывать, я иногда приглашал ее пообедать в ресторане. Это была в сущности единственная перемена в моем образе жизни, ибо квартируя гак и не сменил и жил как на вокзале. Шейла не отказывалась от этих приглашений. Она знала мою поистине детскую склонность к бахвальству, знала, что мне приятно водить ее по таким ресторанам, по каким могли бы водить ее Марчи. Сама она предпочла бы ходить куда-нибудь в Сохо или на Чарлот-стрит, но, потакая моему тщеславию, она надевала вечернее платье и отправлялась со мной в фешенебельный ресторан. А сегодня она даже сама предложила это.
Шейла весело улыбалась, глаза ее блестели. Перед уходом она спокойно осведомилась:
— Почему ты спросил, буду ли я одна?
— Ты же знаешь почему.
— Ты боялся, что я выкину какую-нибудь штуку? — пристально глядя на меня, спросила она. — Как у Иденов с бедным Томом Девитом?
Я ничего не ответил.
— Этого я никогда больше себе не позволю, — сказала она. И, помолчав, добавила: — Я поступила тогда отвратительно. Можешь не говорить мне об этом — сама знаю!
Мы вошли в ресторан Беркли — она впереди, я немного сзади. Шейле только что исполнилось двадцать пять лет, и красота ее была в полном расцвете. Правда, для девушки ее возраста она держалась излишне оживленно, а лицо ее, уже прорезанное морщинками, казалось чересчур жестким. И я часто думал, пытаясь представить себе Шейлу в будущем, что годам к тридцати она уже поблекнет. Но сейчас она выглядела не намного старше своих лет. В тот вечер, когда она шла через ресторан, все взоры были устремлены на нее, и даже разговоры умолкли.
За столом Шейла развлекала меня болтовней. Каждое ее слово искрилось весельем, тон был капризный, она без конца сыпала сарказмами, так что я порой не мог удержаться от улыбки. В середине обеда она перегнулась через стол и, не сводя с меня взора, тихо и просто сказала:
— Ты можешь оказать мне большую услугу.
— Какую?
— А ты окажешь ее? — умоляюще спросила она.
Я молча смотрел на нее.
— Ты можешь сделать мне много добра, — продолжала Шейла.
— Чего же ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты поговорил с Хью, — сказала она.
— Не могу я! — еле сдерживая возмущение, воскликнул я.
— Ты очень помог бы мне.
Я продолжал в упор смотреть на нее.
— Ты реалистичнее смотришь на вещи, чем я, — настаивала Шейла. — Я хочу, чтобы ты сказал, как он относится ко мне. Ведь я не знаю, любит ли он меня.
— Да за кого ты меня принимаешь?! — воскликнул я, едва сдерживаясь, чтобы не сказать ей резкость.
— Я доверяю тебе, — сказала Шейла. — Ты единственный человек, которому я всегда доверяла.
Наступило молчание.
— Больше мне некого об этом просить, — продолжала Шейла. — К другим и обращаться не стоит.
— Хорошо, — устав сопротивляться, наконец сказал я. — Я повидаюсь с ним.
Она была в восторге и сразу стала такой тихой, покорной. Когда же я могу встретиться с Хью? Она условится с ним на любое удобное для меня время.
— Я всегда выполняю то, что хочет Хью, — призналась она, — но я заставлю его прийти, когда тебе будет удобно.
А что, если позвать его сегодня вечером? Она может позвонить и попросить его прийти к ней. Я не против?
— Какая разница, сегодня или в другой раз? — сказал я.
Шейла позвонила, и мы отправились обратно на Вустер-стрит. В такси я почти не разговаривал с ней и у нее в комнате, пока мы ждали Хью, сидел насупившийся и мрачный.
— Он очень нервный, — заметила Шейла. — Твое присутствие может взвинтить его.
С улицы донесся шум приближающейся машины, и я насторожился. Шейла отрицательно мотнула головой.
— Это не Хью, — сказала она. — Он приедет автобусом. — И затем спросила; — Завести патефон?
— Как хочешь.
Она состроила гримаску и стала рыться в пластинках. В это время в подъезде послышались чьи-то быстрые, легкие шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Было уже поздно. Моросил дождь, казавшийся тонкими серебряными нитями на фоне уличных фонарей. Время от времени я отходил от дома, но не далеко, чтобы не потерять из виду окно Шейлы. Там, между занавесями, виднелась полоска золотисто-оранжевого света, — самого нежного, самого теплого из всех окружающих тонов, ибо квадраты остальных окон были желтые. Дважды по тротуару прошел какой-то мужчина, и всякий раз, как он подходил к дому Шейлы, сердце у меня останавливалось. Но он шел дальше. Потом со мной заговорила жалкая, съежившаяся от холода проститутка. Один за другим гасли в окнах огни, но окно Шейлы продолжало светиться.
На улице не было ни души. Наконец — я как раз на минуту отвернулся — и комната Шейлы погрузилась в темноту. Я почувствовал огромное, невыразимое облегчение. И, сев в такси, даже вздремнул по дороге домой.
Но потом в конторе я целыми днями сходил с ума не меньше, чем тогда, на улице. Составляя заключение по какому-нибудь делу, я не мог сосредоточиться. На совещаниях у Гетлифа я слышал его голос, слышал вопросы клиентов, но никого не видел: перед моим взором стояла Шейла, я видел ее тело, и эти картины распаляли мое воображение и будоражили ревность, которая, точно сверло, впивалась мне в мозг. Долгими январскими вечерами я прохаживался по Вустер-стрит взад и вперед, загипнотизированный освещенным окном Шейлы. Это была одержимость, мания, но я не мог не приходить сюда.
Однажды вечером на станции метро у Гайд-парк-корнер мне показалось, что я увидел в толпе Шейлу. Впереди меня шла пара — худощавый молодой человек и молодая женщина, что-то напевавшая себе под нос. «Уж не Шейла ли это?» — мелькнуло у меня в голове. Подошел поезд, они быстро вошли в вагон, двери сомкнулись и скрыли их от моего взора.
Вскоре — не прошло и недели с тех пор, как Шейла сообщила мне новость, — домовладелица позвала меня к телефону. Я быстро сбежал по лестнице. Телефон стоял на столике в холле.
— Как ты себя чувствуешь? — услышал я голос Шейлы.
Я пробормотал что-то невнятное.
— Меня интересует твое физическое состояние, понимаешь?
В эти дни я едва ли думал о здоровье и работал так, словно не ведал усталости. Поэтому я ответил, что вполне здоров, и в свою очередь осведомился о самочувствии Шейлы.
— Я чувствую себя прекрасно ! — Голос ее звучал необычайно жизнерадостно. Помолчав немного, она спросила: — Когда мы увидимся?
— Когда хочешь.
— Заходи сегодня вечером. Если хочешь, можем куда-нибудь пойти.
— А ты будешь одна? — спросил я.
— Да.
Она отчетливо произнесла это слово; в тоне ее не было ни злорадства, ни сочувствия.
Когда я пришел к Шейле, она уже ждала меня в красном вечернем платье. С тех пор как я стал зарабатывать, я иногда приглашал ее пообедать в ресторане. Это была в сущности единственная перемена в моем образе жизни, ибо квартируя гак и не сменил и жил как на вокзале. Шейла не отказывалась от этих приглашений. Она знала мою поистине детскую склонность к бахвальству, знала, что мне приятно водить ее по таким ресторанам, по каким могли бы водить ее Марчи. Сама она предпочла бы ходить куда-нибудь в Сохо или на Чарлот-стрит, но, потакая моему тщеславию, она надевала вечернее платье и отправлялась со мной в фешенебельный ресторан. А сегодня она даже сама предложила это.
Шейла весело улыбалась, глаза ее блестели. Перед уходом она спокойно осведомилась:
— Почему ты спросил, буду ли я одна?
— Ты же знаешь почему.
— Ты боялся, что я выкину какую-нибудь штуку? — пристально глядя на меня, спросила она. — Как у Иденов с бедным Томом Девитом?
Я ничего не ответил.
— Этого я никогда больше себе не позволю, — сказала она. И, помолчав, добавила: — Я поступила тогда отвратительно. Можешь не говорить мне об этом — сама знаю!
Мы вошли в ресторан Беркли — она впереди, я немного сзади. Шейле только что исполнилось двадцать пять лет, и красота ее была в полном расцвете. Правда, для девушки ее возраста она держалась излишне оживленно, а лицо ее, уже прорезанное морщинками, казалось чересчур жестким. И я часто думал, пытаясь представить себе Шейлу в будущем, что годам к тридцати она уже поблекнет. Но сейчас она выглядела не намного старше своих лет. В тот вечер, когда она шла через ресторан, все взоры были устремлены на нее, и даже разговоры умолкли.
За столом Шейла развлекала меня болтовней. Каждое ее слово искрилось весельем, тон был капризный, она без конца сыпала сарказмами, так что я порой не мог удержаться от улыбки. В середине обеда она перегнулась через стол и, не сводя с меня взора, тихо и просто сказала:
— Ты можешь оказать мне большую услугу.
— Какую?
— А ты окажешь ее? — умоляюще спросила она.
Я молча смотрел на нее.
— Ты можешь сделать мне много добра, — продолжала Шейла.
— Чего же ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты поговорил с Хью, — сказала она.
— Не могу я! — еле сдерживая возмущение, воскликнул я.
— Ты очень помог бы мне.
Я продолжал в упор смотреть на нее.
— Ты реалистичнее смотришь на вещи, чем я, — настаивала Шейла. — Я хочу, чтобы ты сказал, как он относится ко мне. Ведь я не знаю, любит ли он меня.
— Да за кого ты меня принимаешь?! — воскликнул я, едва сдерживаясь, чтобы не сказать ей резкость.
— Я доверяю тебе, — сказала Шейла. — Ты единственный человек, которому я всегда доверяла.
Наступило молчание.
— Больше мне некого об этом просить, — продолжала Шейла. — К другим и обращаться не стоит.
— Хорошо, — устав сопротивляться, наконец сказал я. — Я повидаюсь с ним.
Она была в восторге и сразу стала такой тихой, покорной. Когда же я могу встретиться с Хью? Она условится с ним на любое удобное для меня время.
— Я всегда выполняю то, что хочет Хью, — призналась она, — но я заставлю его прийти, когда тебе будет удобно.
А что, если позвать его сегодня вечером? Она может позвонить и попросить его прийти к ней. Я не против?
— Какая разница, сегодня или в другой раз? — сказал я.
Шейла позвонила, и мы отправились обратно на Вустер-стрит. В такси я почти не разговаривал с ней и у нее в комнате, пока мы ждали Хью, сидел насупившийся и мрачный.
— Он очень нервный, — заметила Шейла. — Твое присутствие может взвинтить его.
С улицы донесся шум приближающейся машины, и я насторожился. Шейла отрицательно мотнула головой.
— Это не Хью, — сказала она. — Он приедет автобусом. — И затем спросила; — Завести патефон?
— Как хочешь.
Она состроила гримаску и стала рыться в пластинках. В это время в подъезде послышались чьи-то быстрые, легкие шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116