«Стой!» и безжалостно указал на него пальцем. После этого мне уже незачем было говорить: история стала переходить из уст в уста, и взоры всех присутствующих обратились на Брюля, напрасно пытавшегося принять более спокойный вид. Госпожа Брюль, со свойственным женщинам умением владеть собой, первая пришла в себя, быстро села на свое место и с жалкой улыбкой смотрела теперь на мужа и на своих врагов.
Среди всеобщего любопытства и возбуждения все с минуту затаили дыхание. Наконец, король злобно рассмеялся.
– Послушайте, де Брюль! – крикнул он. – Не расскажете ли вы нам конец этой истории? – И он откинулся на спинку кресла с насмешливой улыбкой на губах.
– А почему бы не госпожа Брюль? – сказала герцогиня, склонив голову на одну сторону и сверкая глазами из-за веера. – Я уверена, что мадам рассказала бы ее так же хорошо.
Но мадам только покачала головой, улыбаясь тою же принужденной улыбкой. Что касается самого Брюля, смотревшего на всех присутствующих с видом разъяренного быка, то мне никогда не приходилось видеть человека до такой степени потерявшего способность владеть собой или поставленного в более безвыходное положение. Служа мишенью для всеобщих насмешек, он до такой степени растерялся, что даже присутствие короля не могло удержать его от буйства: отвернувшись от меня при словах короля, он теперь вновь взглянул на меня и забылся до того, что яростно поднял руку, пробормотав какое-то страшное проклятье.
– Остерегитесь, сударь! – гневно крикнул король.
Но Брюль, не обращая внимания на эти слова, растолкал стоявших рядом с ним придворных и бросился вон из комнаты.
– Клянусь Богом! – воскликнул король, когда он ушел. – Вежливое поведение! Не знаю, не послать ли мне за ним и не засадить ли его в такое место, где его горячая кровь немного остынет? Или…
Он вдруг остановился и взглянул на меня. По-видимому, он тут только вспомнил, что Брюль и я были поверенными Тюрена и Рони: эта мысль, быть может, вызвала в нем предположение, что я подставил врагу ловушку, в которую тот попался. Во всяком случае, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее.
– Да, вы преподнесли нам тут хорошее блюдо, сударь, – пробормотал он, наконец, мрачно взглянув на меня.
Внезапная перемена в его настроении поразила даже придворных. Лица, за минуту перед тем сиявшие улыбками, вновь вытянулись. Наименее влиятельные особы беспокойно посматривали друг на друга, косясь в то же время на меня.
– Не угодно ли вашему величеству выслушать конец этой истории в другой раз? – смиренно предложил я, всем сердцем желая взять назад все сказанное.
– Ш-ш… – ответил он, вставая; на лице его по-прежнему выражалось беспокойство. – Хорошо, ладно! Теперь можете уходить, сударь. Герцогиня, дайте мне Зизи и пойдемте ко мне в кабинет. Я хочу показать вам своих щенков. Рец, друг мой, идемте и вы также. Мне нужно поговорить с вами. Господа, вам нечего ждать. Я, вероятно, уже не выйду.
С этими словами он поспешно распустил общество.
ГЛАВА XVII
Якобинец
Если бы я нуждался в напоминании о непостоянстве двора или в уроке скромности, чтобы не возлагать преувеличенных надежд на мой новый успех, я мог бы найти его в поведении окружавших меня лиц. Общество стало в смущении расходиться, и я почувствовал себя мишенью взглядов сомнительного свойства: люди, которые первые выразили бы мне свое сочувствие, если б король удалился немного раньше, теперь держались по возможности дальше от меня. Правда, ко мне подошли двое-трое из наиболее осторожного десятка; но по их неискренним словам, я отнес их к самому ненавистному для меня классу людей, которые всегда стараются, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мне приятно было только убедиться, что на одного человека, притом на самого важного для меня после короля, случай со мной произвел совсем иное впечатление. Направляясь к двери, я почувствовал, что кто-то тронул меня за руку. Обернувшись, я увидел перед собой Рамбулье, во взгляде которого выражались удивление и уважение: он смотрел на меня теперь совсем иначе, чем прежде, когда я явился к нему. Он запросто положил руку мне на плечо и пошел рядом со мной. Мне сейчас же пришло в голову, что он был выше мелочей, которыми руководствовался двор вообще, так как слишком был уверен в расположении к себе короля.
– Ну, друг мой, – сказал он, – вы отличились! Я положительно не припомню, чтобы когда-либо даже хорошенькой женщине удалось произвести такое впечатление в один вечер. Но если вы благоразумны, то не пойдете теперь, ночью, один домой.
– У меня есть меч, господин маркиз, – с гордостью ответил я.
– Который не спасет вас от удара ножом в спину! – сухо ответил он. – Кто вас сопровождает?
– Мой конюший, Симон Флейкс, ждет меня на лестнице.
– Это хорошо, но недостаточно, – ответил он, выходя на лестницу. – Вам теперь лучше пойти со мной, а двое или трое из моих людей проводят вас затем на квартиру. Знаете что, мой друг? – продолжал он, внимательно глядя на меня. – Вы или очень умный, или совсем безумный человек.
– Боюсь, что вы ошибаетесь в первом, но надеюсь, что и во втором, – скромно ответил я.
– Да, вы поставили свое дело или очень хорошо, или очень плохо. Вы дали знать врагу, чего ему ждать. Предупреждаю вас, враг этот таков, что им не следует пренебрегать. Но поступили ли вы очень умно или очень глупо, объявив открыто войну, – это еще вопрос.
– Это будет видно через неделю, – ответил я. Он обернулся и взглянул на меня.
– Вы относитесь к этому хладнокровно?
– Я живу на свете 40 лет, маркиз.
Он пробормотал что-то о Рони, относительно его знания людей и остановился, чтобы поправить свой плащ. Мы вышли на улицу. Взяв меня за руку, он попросил своих придворных обнажить мечи. Сопровождаемые десятком вооруженных слуг с пиками и факелами, мы представляли собой грозное общество. Нам нечего было опасаться: собравшееся в этот вечер при дворе большое общество расходилось быстрее обыкновенного; вблизи замка заметно было большое движение; прилегавшие к нему улицы блестели огнями и звучали смехом многих групп. У дверей квартиры маркиза я, выразив ему свою благодарность, хотел распрощаться, но он попросил меня подняться к нему и разделить с ним легкую закуску, которая всегда подавалась ему перед сном. Он пригласил к столу и двух из своих придворных. Так как нам прислуживал лакей, пользовавшийся его полным доверием, то мы весело посмеялись над историей, рассказанной в высочайшем присутствии. Я узнал, что Брюль далеко не пользовался расположением двора; но, обладая известным влиянием на короля и пользуясь славой человека смелого и искусно владеющего мечом, он в последнее время играл значительную роль и приобрел себе, особенно после смерти Гиза, значительное число последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Среди всеобщего любопытства и возбуждения все с минуту затаили дыхание. Наконец, король злобно рассмеялся.
– Послушайте, де Брюль! – крикнул он. – Не расскажете ли вы нам конец этой истории? – И он откинулся на спинку кресла с насмешливой улыбкой на губах.
– А почему бы не госпожа Брюль? – сказала герцогиня, склонив голову на одну сторону и сверкая глазами из-за веера. – Я уверена, что мадам рассказала бы ее так же хорошо.
Но мадам только покачала головой, улыбаясь тою же принужденной улыбкой. Что касается самого Брюля, смотревшего на всех присутствующих с видом разъяренного быка, то мне никогда не приходилось видеть человека до такой степени потерявшего способность владеть собой или поставленного в более безвыходное положение. Служа мишенью для всеобщих насмешек, он до такой степени растерялся, что даже присутствие короля не могло удержать его от буйства: отвернувшись от меня при словах короля, он теперь вновь взглянул на меня и забылся до того, что яростно поднял руку, пробормотав какое-то страшное проклятье.
– Остерегитесь, сударь! – гневно крикнул король.
Но Брюль, не обращая внимания на эти слова, растолкал стоявших рядом с ним придворных и бросился вон из комнаты.
– Клянусь Богом! – воскликнул король, когда он ушел. – Вежливое поведение! Не знаю, не послать ли мне за ним и не засадить ли его в такое место, где его горячая кровь немного остынет? Или…
Он вдруг остановился и взглянул на меня. По-видимому, он тут только вспомнил, что Брюль и я были поверенными Тюрена и Рони: эта мысль, быть может, вызвала в нем предположение, что я подставил врагу ловушку, в которую тот попался. Во всяком случае, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее.
– Да, вы преподнесли нам тут хорошее блюдо, сударь, – пробормотал он, наконец, мрачно взглянув на меня.
Внезапная перемена в его настроении поразила даже придворных. Лица, за минуту перед тем сиявшие улыбками, вновь вытянулись. Наименее влиятельные особы беспокойно посматривали друг на друга, косясь в то же время на меня.
– Не угодно ли вашему величеству выслушать конец этой истории в другой раз? – смиренно предложил я, всем сердцем желая взять назад все сказанное.
– Ш-ш… – ответил он, вставая; на лице его по-прежнему выражалось беспокойство. – Хорошо, ладно! Теперь можете уходить, сударь. Герцогиня, дайте мне Зизи и пойдемте ко мне в кабинет. Я хочу показать вам своих щенков. Рец, друг мой, идемте и вы также. Мне нужно поговорить с вами. Господа, вам нечего ждать. Я, вероятно, уже не выйду.
С этими словами он поспешно распустил общество.
ГЛАВА XVII
Якобинец
Если бы я нуждался в напоминании о непостоянстве двора или в уроке скромности, чтобы не возлагать преувеличенных надежд на мой новый успех, я мог бы найти его в поведении окружавших меня лиц. Общество стало в смущении расходиться, и я почувствовал себя мишенью взглядов сомнительного свойства: люди, которые первые выразили бы мне свое сочувствие, если б король удалился немного раньше, теперь держались по возможности дальше от меня. Правда, ко мне подошли двое-трое из наиболее осторожного десятка; но по их неискренним словам, я отнес их к самому ненавистному для меня классу людей, которые всегда стараются, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мне приятно было только убедиться, что на одного человека, притом на самого важного для меня после короля, случай со мной произвел совсем иное впечатление. Направляясь к двери, я почувствовал, что кто-то тронул меня за руку. Обернувшись, я увидел перед собой Рамбулье, во взгляде которого выражались удивление и уважение: он смотрел на меня теперь совсем иначе, чем прежде, когда я явился к нему. Он запросто положил руку мне на плечо и пошел рядом со мной. Мне сейчас же пришло в голову, что он был выше мелочей, которыми руководствовался двор вообще, так как слишком был уверен в расположении к себе короля.
– Ну, друг мой, – сказал он, – вы отличились! Я положительно не припомню, чтобы когда-либо даже хорошенькой женщине удалось произвести такое впечатление в один вечер. Но если вы благоразумны, то не пойдете теперь, ночью, один домой.
– У меня есть меч, господин маркиз, – с гордостью ответил я.
– Который не спасет вас от удара ножом в спину! – сухо ответил он. – Кто вас сопровождает?
– Мой конюший, Симон Флейкс, ждет меня на лестнице.
– Это хорошо, но недостаточно, – ответил он, выходя на лестницу. – Вам теперь лучше пойти со мной, а двое или трое из моих людей проводят вас затем на квартиру. Знаете что, мой друг? – продолжал он, внимательно глядя на меня. – Вы или очень умный, или совсем безумный человек.
– Боюсь, что вы ошибаетесь в первом, но надеюсь, что и во втором, – скромно ответил я.
– Да, вы поставили свое дело или очень хорошо, или очень плохо. Вы дали знать врагу, чего ему ждать. Предупреждаю вас, враг этот таков, что им не следует пренебрегать. Но поступили ли вы очень умно или очень глупо, объявив открыто войну, – это еще вопрос.
– Это будет видно через неделю, – ответил я. Он обернулся и взглянул на меня.
– Вы относитесь к этому хладнокровно?
– Я живу на свете 40 лет, маркиз.
Он пробормотал что-то о Рони, относительно его знания людей и остановился, чтобы поправить свой плащ. Мы вышли на улицу. Взяв меня за руку, он попросил своих придворных обнажить мечи. Сопровождаемые десятком вооруженных слуг с пиками и факелами, мы представляли собой грозное общество. Нам нечего было опасаться: собравшееся в этот вечер при дворе большое общество расходилось быстрее обыкновенного; вблизи замка заметно было большое движение; прилегавшие к нему улицы блестели огнями и звучали смехом многих групп. У дверей квартиры маркиза я, выразив ему свою благодарность, хотел распрощаться, но он попросил меня подняться к нему и разделить с ним легкую закуску, которая всегда подавалась ему перед сном. Он пригласил к столу и двух из своих придворных. Так как нам прислуживал лакей, пользовавшийся его полным доверием, то мы весело посмеялись над историей, рассказанной в высочайшем присутствии. Я узнал, что Брюль далеко не пользовался расположением двора; но, обладая известным влиянием на короля и пользуясь славой человека смелого и искусно владеющего мечом, он в последнее время играл значительную роль и приобрел себе, особенно после смерти Гиза, значительное число последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115