В один миг я был опять у кучи хвороста и, выхватив пистолет, готовился встретить нападение одного из неприятелей, который вскочил и уже бросился с обнаженным мечом к хворосту, которого мы навалили в рост человека. Я выстрелил – и он упал, пораженный пулей прямо в сердце. Это остановило его товарищей: они отступили. К несчастью, я был принужден остановиться на минуту, чтобы достать меч, спрятанный в хворосте. Этим воспользовался ближайший из разбойников. Он бросился с ножом и наверно заколол бы меня, если б я не успел схватить его за руку; однако ему все-таки удалось повалить меня. Я подумал, что все кончено, и уже видел над собою злобные лица разбойников, но Фаншетта, схватив тяжелую дубину, бросилась на первого из нападавших и ударила его по голове с такой силой, что он упал на кучу хвороста. Ажан, со своей стороны, бросился к калитке и застрелил первого, попавшегося ему навстречу; идя далее к моей двери, он с невероятной яростью и храбростью в мгновение ока проложил себе мечом путь. Видя все происходившее, мой противник с силой отчаяния вырвался от меня и, бросившись к наружной калитке, хотел бежать, но был сбит с ног моими людьми, которые примчались во весь опор и спешились среди хаоса и криков.
В один миг все они столпились около нас, и, как только мне удалось достать свой меч, я повел их, надеясь, что нам удастся проникнуть в дальнюю башню, где засел неприятель. Но враги уже подняли тревогу, и не на шутку. Двор был пуст. Мы только видели, как последний из людей Брюля взбежал по наружной лестнице, которая вела в первый этаж, и исчез, захлопнув за собой тяжелую дверь. Я бросился за ним по пятам, в надежде найти дверь незащищенной; но выстрел сквозь щель, едва не задевший меня, и другой, сразивший одного из моих людей, заставили меня остановиться. Сознавая всю выгоду положения Брюля, пока он мог стрелять в нас из засады, я скомандовал отступление. В наших руках оставалась передняя башня, у них – внутренняя, более укрепленная; между нами – узкий двор, одинаково опасный для обеих сторон. Двое из неприятелей бежали, двое лежали мертвыми; мы же потеряли только одного, да Фаншетта, получившая в схватке удар в голову, лежала в изнеможении у стены, где мы и нашли ее при отступлении. Меня удивило, что не видно было Брюля, хотя бой продолжался еще 2–3 минуты после первой тревоги и произвел достаточно шуму. Френуа я тоже видел только мельком. Это показалось мне до того странным, что я невольно начинал видеть в этом дурное предзнаменование, хотя был в отличном настроении; все мои опасения исчезли было после одного открытия, сделанного Мэньяном. Из верхнего окна нам махали белым платком. Окно это, вроде щели, было так узко и прорезано так высоко, что нельзя было рассмотреть, кто давал этот знак; но зная хладнокровие и сообразительность барышни, я мог быть спокоен на этот счет. У меня опять явилась надежда: я воспрянул духом и, распорядившись, чтобы были приняты все меры предосторожности, приказал Мэньяну выбрать двух человек и объехать вокруг холма, чтобы удостовериться, что у неприятеля нет свободного пути к отступлению.
ГЛАВА XI
Чума и голод
Пока Мэньян был занят своим делом, я послал двух человек привести наших лошадей, бегавших на свободе в долине, а коней Брюля отвести в надежное место, подальше от замка. Я также велел заложить ворота во двор и поставить у них четырех человек, чтобы нас не захватили врасплох, чего, впрочем, я менее всего боялся с тех пор, как наших врагов осталось только 8 и они могли бежать только через эту дверь. Я все еще был занят своими распоряжениями, когда ко мне подошел Ажан. Сознавая услугу, которую он оказал лично мне, я обратился к нему с похвалами его храбрости. Вся сдержанность молодого человека исчезла в бою: лицо его пылало гордостью. Слушая меня, он мало-помалу успокаивался, и когда я кончил, смотрел на меня по-прежнему холодно и недружелюбно.
– Я очень благодарен вам, – сказал он, кланяясь. – Но осмелюсь спросить, что же будет дальше, месье де Марсак?
– У нас выбора нет: мы можем взять их только измором.
– Но что будет с дамами? – опять спросил он, слегка вздрагивая.
– Им придется страдать меньше, чем мужчинам. Поверьте, мужчинам долго не вытерпеть голода.
– Хорошо, но пока они сдадутся, какие думаете вы принять меры, чтобы оградить женщин от насилия?
– Это мы увидим, когда вернется Мэньян, – ответил я довольно самоуверенно.
Как раз в эту минуту явился и наш конюший с известием, что выбраться с противоположной стороны крепости было немыслимо. Я все-таки распорядился, чтобы один из солдат постоянно ездил дозором вокруг холма, дабы предупредить нас о всякой попытке нападения извне. Едва я успел отдать это приказание, как явился оставленный на часах у ворот и сказал, что Френуа желал бы переговорить со мной насчет Брюля.
– Где же он?
– Там, у внутренних ворот. Он пришел с переговорным значком.
– Передай ему, что я не намерен вести переговоры ни с кем, кроме самого Брюля. Кроме того, скажи ему, что если хоть один волос упадет с головы тех двух дам, которые вверены его попечению, я перевешаю их всех до единого, начиная с самого Брюля, кончая последним лакеем. Так и передай ему, слышишь? Да прибавь, чтобы он помнил это: не то, клянусь Богом, я исполню свое обещание!
Солдат молча поклонился и вышел. Мы с Ажаном и Мэньяном остались за воротами, уныло глядя на расстилавшуюся перед нами долину и мрачную даль леса, через который мы проезжали утром. Я больше не смотрел по направлению леса, Мэньян – упорно вглядывался в зеленеющую поверхность долины, будто ища там чего-то. Без сомнения, в эту минуту каждый из нас был занят своими мыслями. Так по крайней мере было со мной. Погруженный в радостные размышления об успехе нападения, я сначала вовсе не обратил внимания на мрачность нашего конюшего, когда же заметил его тревогу, тотчас спросил, в чем дело.
– Мне вот это очень не нравится, ваше сиятельство, – ответил он, указывая рукой на долину.
– Да что же там такого?
– Вот этот голубоватый туман, – пробормотал он с легкой дрожью в голосе. – Вот уж с полчаса, как я наблюдаю за ним. Он очень быстро охватывает всю местность.
Я сердито закричал на него, обругав полоумным и трусом; Ажан тоже горячо выбранился. Однако я сам невольно содрогнулся, вглядевшись пристальнее: по всей долине стлался такой же голубоватый туман, какой был вчера целый день и из которого нам удалось выбраться лишь при наступлении ночи. Невольно мы оба начали следить, как он постепенно охватывал все большее и большее пространство, окутывая сначала мелкие кустарники и деревца, затем верхушки деревьев, наконец, застилал воздух от солнечных лучей. При виде этой картины я, сознаюсь, и сам содрогнулся: вообще чувство оторопи передается, когда видишь, как крепкий, храбрый человек дрожит, словно последний трус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115