Если вы не повинуетесь добровольно, я прикажу принести бревно и высадить дверь.
– Где приказ? – резко спросил я. – Ведь утренний отменен самим королем.
– Только приостановлен, – ответил старшина. – Да! Он выдан мне снова сегодня вечером для немедленного исполнения. Оттого-то я нахожусь здесь и предлагаю вам повиноваться добровольно.
– От кого вы получили этот приказ?
– От Вилькье. Вот он! – отвечал старшина, показывая мне бумагу. – Итак, пожалуйста, сударь; не то вы только сами ухудшите свое положение. Отворите!
– Раньше, чем сделать это, я хотел бы знать, какую роль должен играть во всей этой истории мой друг, месье де Брюль, который стоит вон там, у лестницы!.. А, да тут и мой старый приятель, Френуа! Кроме того, старшина, я вижу здесь еще одного-двух своих знакомых. Но раньше, чем сдаться, я все-таки должен знать, что делает здесь де Брюль?
– Долг каждого верноподданного – исполнять веления своего короля, – уклончиво отвечал старшина. – Вам долг повелевает теперь сдаться мне, чтобы я отвел вас в замок. Но я не желаю подымать тревогу. Даю вам срок на размышление – пока не догорит этот факел. Если к тому времени вы не согласитесь добровольно, я прикажу выломать дверь.
– Вы обещаете подождать, пока факел не догорит до конца?
По получении от него утвердительного ответа, я поблагодарил его за снисходительность и запер решетку.
ГЛАВА VII
Условия сдачи
Не успел я отнять руки от решетки, как легкий удар по плечу заставил меня обернуться, предупреждая меня о новой неминуемой опасности. И действительно, на этот раз мне грозила такая беда, что, даже призвав на помощь всю свою решимость, мне трудно было совладать с нею. Рядом со мной стоял Генрих. Он снял свою маску, и уже одного взгляда на него для меня достаточно, чтобы убедиться, что случилось именно то, что я предчувствовал и чего так опасался. В глазах у него выражалось необычайное возбуждение; все лицо, темно-багрового цвета, мокрое от пота, обнаруживало чрезмерное волнение: стиснутые губы напоминали лицо мертвеца. Внезапность новой опасности, отсутствие кого-либо из приближенных или вообще знакомых лиц из свиты, без которых он не делал ни шагу, необычный час, убогая хижина, одинокое положение среди чужих людей – всего этого было слишком много для его нервной системы и без того надорванной его образом жизни. Несмотря на свое присутствие духа и смелость, не раз испытанные в боях, он не мог вынести нового потрясения. Хотя король и старался еще сохранить свое достоинство, для меня было очевидно, что он уже почти потерял способность владеть собой.
– Отворите! – пробормотал он сквозь зубы, указывая нетерпеливо на дверь. – Отворите же, сударь, говорю я вам!
Я поглядел на него, изумленный и смущенный.
– Но позвольте, ваше величество: вы забываете, что я еще…
– Отворите, повторяю вам! – повелительно повторил король. – Слышите, сударь? Я желаю, чтобы эта дверь была немедленно отворена!
Сухая, жилистая рука его тряслась, как в параличе: драгоценные перстни на пальцах сверкали и переливались разноцветными огнями. Я безнадежно переводил глаза с него на женщину и обратно, причем мне смутно представлялась вся опасность, которая возникла бы, если бы ее присутствие здесь было открыто, – опасность, которую я еще сам не мог себе хорошенько определить, но которая уже вполне ясно представлялась моему воображению. В то же время мне показалось, что я нашел средство избавиться от нее. Эта мысль настолько ободрила меня, что, продолжая еще держаться за решетку, я решился вступить в переговоры с королем.
– Простите, ваше величество! – начал я торопливо, но самым почтительным тоном. – Прежде всего я решаюсь просить вас дозволить мне рассказать вам, что я видел. Не считая Брюля, там шесть человек, которые, полагаю, составляют его свиту. Все это – негодяи, способные на любое преступление: умоляю ваше величество лучше согласиться на кратковременный арест…
Здесь я должен был умолкнуть, пораженный внезапным гневом, сверкнувшим в глазах короля: своими неудачными выражениями я только разжег его ярость, как бы дал ей толчок проявиться наружу. Предрасположенный к подозрению многочисленными изменами и обманами особенно за последнее время, он забыл обо всех опасностях, угрожавших ему извне, при мысли, что я сам хочу погубить его и для этой цели завлек его сюда. Он огляделся взором, полным злобы и страха, и еле слышно пролепетал дрожащими губами:
– Арест?..
К довершению несчастья, пустая случайность вовлекла его в еще большее смятение, доведя до полной невменяемости. Кто-то начал ломиться в дверь снаружи. Дама, услышав это, испустила громкий крик ужаса – и король окончательно потерял самообладание. Вскочив с места, он яростно закричал мне, чтобы я немедленно отворил дверь, у которой я все еще стоял. Но я все-таки решил подождать и простер к нему руки с умоляющим видом, как бы с последней просьбой. Генрих отступил на шаг, выхватил меч и приставил острие к моей груди. Я всегда был убежден, что он вообще неспособен нанести удар; но само прикосновение к рукояти меча пробуждало мужество, которым он, несомненно, обладал и которое не покидало его в самые опасные минуты. Однако на этот раз такого не случилось: пока лезвие его меча дрожало у самой моей груди, а я стоял неподвижно, употребляя нечеловеческие усилия, чтобы оставаться спокойным, мадемуазель бросилась к королю и с громким криком ухватила его сзади за локоть. Ошеломленный Генрих, не видя, кто схватил его, поднял руку и концом меча задел висячую лампу: она разлетелась вдребезги, и в комнате воцарилась полная темнота. Женские крики и сознание, что среди нас находится сумасшедший, наполняли мрак всякими ужасами.
Боясь прежде всего за мадемуазель, я собрался с духом и, добравшись кое-как дотлевших у очага угольев и не обращая внимания на неясно сверкавший меч короля, отыскал полуобожженную палку, на конце которой мне удалось раздуть огонь. При помощи этой палки я зажег свечу, замеченную мною раньше неподалеку от очага, и только тогда решился оглядеться. Мадемуазель стояла в углу, наполовину взбешенная, наполовину перепуганная. Лицо ее было багрово-красно. Одна рука ее была обернута носовым платком, запачканным кровью: очевидно король, в безумной ярости размахивая мечом, слегка поранил ее. Фаншетта стояла перед своей госпожой, с волосами взъерошенными, точно шерсть дикой кошки; квадратное лицо ее и вся фигура выражали недоверие и злобу. Неподалеку от них стояли, прислонясь к стене, госпожа Брюль и Симон. Король сидел на стуле с видом растерянности и изнеможения; острие его меча упиралось в пол, и он с трудом удерживал в дрожащей руке рукоятку. Я тотчас сообразил, что мне делать. Молча подойдя к королю, я положил на стул около него свой меч, свои пистолеты и кинжал, затем преклонил колени и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Где приказ? – резко спросил я. – Ведь утренний отменен самим королем.
– Только приостановлен, – ответил старшина. – Да! Он выдан мне снова сегодня вечером для немедленного исполнения. Оттого-то я нахожусь здесь и предлагаю вам повиноваться добровольно.
– От кого вы получили этот приказ?
– От Вилькье. Вот он! – отвечал старшина, показывая мне бумагу. – Итак, пожалуйста, сударь; не то вы только сами ухудшите свое положение. Отворите!
– Раньше, чем сделать это, я хотел бы знать, какую роль должен играть во всей этой истории мой друг, месье де Брюль, который стоит вон там, у лестницы!.. А, да тут и мой старый приятель, Френуа! Кроме того, старшина, я вижу здесь еще одного-двух своих знакомых. Но раньше, чем сдаться, я все-таки должен знать, что делает здесь де Брюль?
– Долг каждого верноподданного – исполнять веления своего короля, – уклончиво отвечал старшина. – Вам долг повелевает теперь сдаться мне, чтобы я отвел вас в замок. Но я не желаю подымать тревогу. Даю вам срок на размышление – пока не догорит этот факел. Если к тому времени вы не согласитесь добровольно, я прикажу выломать дверь.
– Вы обещаете подождать, пока факел не догорит до конца?
По получении от него утвердительного ответа, я поблагодарил его за снисходительность и запер решетку.
ГЛАВА VII
Условия сдачи
Не успел я отнять руки от решетки, как легкий удар по плечу заставил меня обернуться, предупреждая меня о новой неминуемой опасности. И действительно, на этот раз мне грозила такая беда, что, даже призвав на помощь всю свою решимость, мне трудно было совладать с нею. Рядом со мной стоял Генрих. Он снял свою маску, и уже одного взгляда на него для меня достаточно, чтобы убедиться, что случилось именно то, что я предчувствовал и чего так опасался. В глазах у него выражалось необычайное возбуждение; все лицо, темно-багрового цвета, мокрое от пота, обнаруживало чрезмерное волнение: стиснутые губы напоминали лицо мертвеца. Внезапность новой опасности, отсутствие кого-либо из приближенных или вообще знакомых лиц из свиты, без которых он не делал ни шагу, необычный час, убогая хижина, одинокое положение среди чужих людей – всего этого было слишком много для его нервной системы и без того надорванной его образом жизни. Несмотря на свое присутствие духа и смелость, не раз испытанные в боях, он не мог вынести нового потрясения. Хотя король и старался еще сохранить свое достоинство, для меня было очевидно, что он уже почти потерял способность владеть собой.
– Отворите! – пробормотал он сквозь зубы, указывая нетерпеливо на дверь. – Отворите же, сударь, говорю я вам!
Я поглядел на него, изумленный и смущенный.
– Но позвольте, ваше величество: вы забываете, что я еще…
– Отворите, повторяю вам! – повелительно повторил король. – Слышите, сударь? Я желаю, чтобы эта дверь была немедленно отворена!
Сухая, жилистая рука его тряслась, как в параличе: драгоценные перстни на пальцах сверкали и переливались разноцветными огнями. Я безнадежно переводил глаза с него на женщину и обратно, причем мне смутно представлялась вся опасность, которая возникла бы, если бы ее присутствие здесь было открыто, – опасность, которую я еще сам не мог себе хорошенько определить, но которая уже вполне ясно представлялась моему воображению. В то же время мне показалось, что я нашел средство избавиться от нее. Эта мысль настолько ободрила меня, что, продолжая еще держаться за решетку, я решился вступить в переговоры с королем.
– Простите, ваше величество! – начал я торопливо, но самым почтительным тоном. – Прежде всего я решаюсь просить вас дозволить мне рассказать вам, что я видел. Не считая Брюля, там шесть человек, которые, полагаю, составляют его свиту. Все это – негодяи, способные на любое преступление: умоляю ваше величество лучше согласиться на кратковременный арест…
Здесь я должен был умолкнуть, пораженный внезапным гневом, сверкнувшим в глазах короля: своими неудачными выражениями я только разжег его ярость, как бы дал ей толчок проявиться наружу. Предрасположенный к подозрению многочисленными изменами и обманами особенно за последнее время, он забыл обо всех опасностях, угрожавших ему извне, при мысли, что я сам хочу погубить его и для этой цели завлек его сюда. Он огляделся взором, полным злобы и страха, и еле слышно пролепетал дрожащими губами:
– Арест?..
К довершению несчастья, пустая случайность вовлекла его в еще большее смятение, доведя до полной невменяемости. Кто-то начал ломиться в дверь снаружи. Дама, услышав это, испустила громкий крик ужаса – и король окончательно потерял самообладание. Вскочив с места, он яростно закричал мне, чтобы я немедленно отворил дверь, у которой я все еще стоял. Но я все-таки решил подождать и простер к нему руки с умоляющим видом, как бы с последней просьбой. Генрих отступил на шаг, выхватил меч и приставил острие к моей груди. Я всегда был убежден, что он вообще неспособен нанести удар; но само прикосновение к рукояти меча пробуждало мужество, которым он, несомненно, обладал и которое не покидало его в самые опасные минуты. Однако на этот раз такого не случилось: пока лезвие его меча дрожало у самой моей груди, а я стоял неподвижно, употребляя нечеловеческие усилия, чтобы оставаться спокойным, мадемуазель бросилась к королю и с громким криком ухватила его сзади за локоть. Ошеломленный Генрих, не видя, кто схватил его, поднял руку и концом меча задел висячую лампу: она разлетелась вдребезги, и в комнате воцарилась полная темнота. Женские крики и сознание, что среди нас находится сумасшедший, наполняли мрак всякими ужасами.
Боясь прежде всего за мадемуазель, я собрался с духом и, добравшись кое-как дотлевших у очага угольев и не обращая внимания на неясно сверкавший меч короля, отыскал полуобожженную палку, на конце которой мне удалось раздуть огонь. При помощи этой палки я зажег свечу, замеченную мною раньше неподалеку от очага, и только тогда решился оглядеться. Мадемуазель стояла в углу, наполовину взбешенная, наполовину перепуганная. Лицо ее было багрово-красно. Одна рука ее была обернута носовым платком, запачканным кровью: очевидно король, в безумной ярости размахивая мечом, слегка поранил ее. Фаншетта стояла перед своей госпожой, с волосами взъерошенными, точно шерсть дикой кошки; квадратное лицо ее и вся фигура выражали недоверие и злобу. Неподалеку от них стояли, прислонясь к стене, госпожа Брюль и Симон. Король сидел на стуле с видом растерянности и изнеможения; острие его меча упиралось в пол, и он с трудом удерживал в дрожащей руке рукоятку. Я тотчас сообразил, что мне делать. Молча подойдя к королю, я положил на стул около него свой меч, свои пистолеты и кинжал, затем преклонил колени и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115