На сей раз я не потрудился обуться в шлепанцы и ощупью пробрался по холлу в гостиную. Когда я наконец туда вошел, глаза уже привыкли к темноте, но не к тому, что открылось мне в комнате.
На полу валялись опрокинутые статуи бронзовых львов. Все картины сорваны со стен и раскиданы вокруг. Вазы ощерились сколотыми керамическими зубами, а витрина, в которой вазы раньше стояли, превратилась в кучку расщепленного дерева и раскоканного стекла. Так и тянет сказать, что в комнате словно бомба рванула, но бомбы не столь методичны. Полный разгром, отвратительный в своей тщательности.
Озирая кавардак, я услышал шум в соседней комнате. Глухой ритмичный стук. Без раздумий я схватил с пола осколок стекла. Дюймов в девять, он лег в руку, будто нож. Я прошел по коридору в кабинет. По дороге чуть не наступил на потрет Миюки. Как и все прочие, огромная картина была сорвана со стены, и теперь с пола мне ухмылялись пять розово-голубых Миюки.
Только это была не Миюки.
Не знаю, почему я не допетрил раньше, хотя Человек в Белом и показал мне старую фотографию. Женщина на фотографии очень смахивала на Миюки, но это лишь одна точка зрения. Теперь у меня была и другая:
Миюки очень смахивала на женщину на фотографии.
То есть ее заставили выглядеть как женщина на фотографии и на картине под моими ногами. Боджанглз об этом позаботился. КАКОЙ-ТО ВРЕМЯ НАЗАД ЖЕНЩИНА С ФОТОГРАФИИ ПРИСОЕДИНИЛАСЬ К НАМ. Боджанглз платил Миюки, чтобы та отращивала волосы, до тех пор пока не стала в точности похожа на умершую жену Накодо. Ту самую, которая давным-давно утонула – несчастный случай на реке Сумида.
МУЖЧИНА НА ФОТОГРАФИИ СКОРО ПРИСОЕДИНИТСЯ К НАМ.
Интересно, насколько скоро?
Чем ближе подходил я к двери в кабинет, тем громче стучало. Бум, ежик, бум. Я покрепче сжал осколок, впившийся мне в ладонь, и распахнул дверь.
То загоралась, то гасла опрокинутая настольная лампа, освещая кабинет стробоскопическими вспышками. Письменный стол красного дерева перевернут, а содержимое ящиков расшвыряно по комнате. На стенах не осталось ни одной фотографии. Кожаное кресло порвано в клочья, а его набивка свежевыпавшим снегом осела на полу.
Бум, ежик, бум.
Я обернулся на звук. В дальнем углу бухалось в стену инвалидное кресло. Стукнувшись, оно отъезжало на пару футов и снова въезжало в стену. В кресле торчал старикан, и при каждом ударе голова его подпрыгивала.
– Все в порядке? – окликнул я.
Нет ответа, да и вопрос тупой. Чтобы взглянуть поближе, я пересек комнату, размышляя, мертв ли старик Накодо. Кресло блокировала отломанная ножка письменного стола. Колеса секунду боролись с преградой, глохли и снова крутились вперед. Бум, ежик, бум. Подобравшись ближе, я понял, что старикан и вправду жив. Жив и вроде Цел. Он был закутан в то же черно-золотистое кимоно, и по-прежнему над морем ткани плавала лишь крошечная голова. В уголках рта запеклись белые крапинки.
– Что стряслось? – спросил я.
– Бэндзайтэн.
Вот и Человек в Белом называл то же имя.
– Бэндзайтэн, год Змеи, – изрек он хрипло, точно проклятие, и опять въехал в стену. Я щелкнул выключателем на кресле, и оно остановилось. Тут до меня дошло, что я так и сжимаю осколок, и я бросил его на пол, чтобы не пугать старика. Потом наклонился и откинул с дороги ножку стола. Старик Накодо глянул на меня снизу вверх, но. по-моему, он меня не видел. Взгляд его устремлялся в неизмеримую даль.
– Где ваш сын?
– Видел самолеты в голубом утреннем небе?
– Самолеты?
Он потряс головой и невнятно взмахнул рукой.
– Кто все это натворил? – спросил я.
– Каждую субботу мы обязаны проходить санитарную проверку.
– Что?
– Мы так страдаем от разных проверок. Каждый десятый день – расчетный. Не хватает даже на сухари.
– Слушайте, вы сейчас что-то про Бэндзайтэн сказали?
– Бэндзайтэн, – повторил он, кивая, словно до него наконец дошло. – Это всё монахи Храма Бэндзайтэн. Не мог я их остановить. А сейчас Бэндзайтэн исчезла, навсегда потеряна. И Храм с нею.
– Не понимаю.
– Лучшая работа – у командира, – согласился он. – Всегда верхом, туда или обратно.
– Здесь был Человек в Белом? Это все Боджанглз учинил?
– Встретимся у Ясукуни.
Вдруг из кимоно появилась его хрупкая левая рука, и кресло рывком двинулось. Снимки господина Накодо, раньше висевшие на стене, захрустели под колесами, когда старик умчался из комнаты, а следом за ним взметнулись облака рассыпавшейся набивки и клочки бумаги.
Я постоял еще секунду, размышляя, что же делать, и решил, что не хочу тусоваться здесь в тот момент, когда заявится Накодо и обнаружит, что его дом разнесли вдребезги. Пробираясь наружу, я, должно быть, в одном из темных коридоров свернул не туда, потому что в итоге очутился на заднем дворе. Несясь сломя голову по вымощенной тропинке к фасаду, я был так ослеплен солнцем, что заметил Накодо, лишь когда споткнулся о его вытянутую ногу.
Накодо лежал вниз лицом в мелком пруду: руки плавают на поверхности, голова и плечи в воде. Рядом с телом всплыл здоровенный белый карп с красными отметинами, махнул хвостом и скрылся в темных глубинах. Течение вяло шевелило волосы Накодо. Его прикид остался тем же: серый костюм, даже в субботу. Бюрократический эквивалент смерти во всеоружии, не иначе. Нагнувшись, я покрепче ухватился за костюм и потянул. Мертвый груз – и еще какой, но мне удалось вытянуть труп из пруда с карпами и перекатить на бок.
Из синих резиновых губ полилась вода. Лицо превратилось в бесформенный шмат серого теста, раздутого и блеклого, а кожа будто вот-вот соскользнет, чуть ее тронь. Искать пульс бесполезно, и так понятно, что чувак уже давно откинулся. На поверхности пруда танцевал солнечный свет, отражаясь в каплях воды на лице Накодо.
Стараясь не глядеть ему в лицо, я перевернул его и сунул туловище обратно в воду, точно как его обнаружил. На пиджаке, как раз между лопатками, я засек красное пятно, увидел, что оно коснулось воды и разошлось бледно-розовыми завитками. Я сообразил, что это моя кровь на пиджаке, и заметил трехдюймовый порез на ладони. Наверное, в доме слишком крепко ухватился за осколок.
Я вымыл руки в пруду, и к поверхности робко всплыли еще несколько красно-белых карпов – наверное, решили, что пришло время кормежки. Уверившись, что я не корм, они медленно уплыли, исчезнув на дальней стороне пруда. Я вытер руки о траву и снова вошел в дом.
Можно было бы вызвать копов по мобильному, который дала мне Афуро, но звонок засекут, а я не хотел впутывать нас в это дело. Мне потребовалась секунда, чтобы опять привыкнуть к темноте, но в этот раз я нашел кабинет, не особенно плутая. Старика Накодо на горизонте не было, и я прислушался, не шумит ли его инвалидное кресло, но так ничего и не услышал. Наконец я обнаружил телефон – он валялся на полу рядом с лампой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
На полу валялись опрокинутые статуи бронзовых львов. Все картины сорваны со стен и раскиданы вокруг. Вазы ощерились сколотыми керамическими зубами, а витрина, в которой вазы раньше стояли, превратилась в кучку расщепленного дерева и раскоканного стекла. Так и тянет сказать, что в комнате словно бомба рванула, но бомбы не столь методичны. Полный разгром, отвратительный в своей тщательности.
Озирая кавардак, я услышал шум в соседней комнате. Глухой ритмичный стук. Без раздумий я схватил с пола осколок стекла. Дюймов в девять, он лег в руку, будто нож. Я прошел по коридору в кабинет. По дороге чуть не наступил на потрет Миюки. Как и все прочие, огромная картина была сорвана со стены, и теперь с пола мне ухмылялись пять розово-голубых Миюки.
Только это была не Миюки.
Не знаю, почему я не допетрил раньше, хотя Человек в Белом и показал мне старую фотографию. Женщина на фотографии очень смахивала на Миюки, но это лишь одна точка зрения. Теперь у меня была и другая:
Миюки очень смахивала на женщину на фотографии.
То есть ее заставили выглядеть как женщина на фотографии и на картине под моими ногами. Боджанглз об этом позаботился. КАКОЙ-ТО ВРЕМЯ НАЗАД ЖЕНЩИНА С ФОТОГРАФИИ ПРИСОЕДИНИЛАСЬ К НАМ. Боджанглз платил Миюки, чтобы та отращивала волосы, до тех пор пока не стала в точности похожа на умершую жену Накодо. Ту самую, которая давным-давно утонула – несчастный случай на реке Сумида.
МУЖЧИНА НА ФОТОГРАФИИ СКОРО ПРИСОЕДИНИТСЯ К НАМ.
Интересно, насколько скоро?
Чем ближе подходил я к двери в кабинет, тем громче стучало. Бум, ежик, бум. Я покрепче сжал осколок, впившийся мне в ладонь, и распахнул дверь.
То загоралась, то гасла опрокинутая настольная лампа, освещая кабинет стробоскопическими вспышками. Письменный стол красного дерева перевернут, а содержимое ящиков расшвыряно по комнате. На стенах не осталось ни одной фотографии. Кожаное кресло порвано в клочья, а его набивка свежевыпавшим снегом осела на полу.
Бум, ежик, бум.
Я обернулся на звук. В дальнем углу бухалось в стену инвалидное кресло. Стукнувшись, оно отъезжало на пару футов и снова въезжало в стену. В кресле торчал старикан, и при каждом ударе голова его подпрыгивала.
– Все в порядке? – окликнул я.
Нет ответа, да и вопрос тупой. Чтобы взглянуть поближе, я пересек комнату, размышляя, мертв ли старик Накодо. Кресло блокировала отломанная ножка письменного стола. Колеса секунду боролись с преградой, глохли и снова крутились вперед. Бум, ежик, бум. Подобравшись ближе, я понял, что старикан и вправду жив. Жив и вроде Цел. Он был закутан в то же черно-золотистое кимоно, и по-прежнему над морем ткани плавала лишь крошечная голова. В уголках рта запеклись белые крапинки.
– Что стряслось? – спросил я.
– Бэндзайтэн.
Вот и Человек в Белом называл то же имя.
– Бэндзайтэн, год Змеи, – изрек он хрипло, точно проклятие, и опять въехал в стену. Я щелкнул выключателем на кресле, и оно остановилось. Тут до меня дошло, что я так и сжимаю осколок, и я бросил его на пол, чтобы не пугать старика. Потом наклонился и откинул с дороги ножку стола. Старик Накодо глянул на меня снизу вверх, но. по-моему, он меня не видел. Взгляд его устремлялся в неизмеримую даль.
– Где ваш сын?
– Видел самолеты в голубом утреннем небе?
– Самолеты?
Он потряс головой и невнятно взмахнул рукой.
– Кто все это натворил? – спросил я.
– Каждую субботу мы обязаны проходить санитарную проверку.
– Что?
– Мы так страдаем от разных проверок. Каждый десятый день – расчетный. Не хватает даже на сухари.
– Слушайте, вы сейчас что-то про Бэндзайтэн сказали?
– Бэндзайтэн, – повторил он, кивая, словно до него наконец дошло. – Это всё монахи Храма Бэндзайтэн. Не мог я их остановить. А сейчас Бэндзайтэн исчезла, навсегда потеряна. И Храм с нею.
– Не понимаю.
– Лучшая работа – у командира, – согласился он. – Всегда верхом, туда или обратно.
– Здесь был Человек в Белом? Это все Боджанглз учинил?
– Встретимся у Ясукуни.
Вдруг из кимоно появилась его хрупкая левая рука, и кресло рывком двинулось. Снимки господина Накодо, раньше висевшие на стене, захрустели под колесами, когда старик умчался из комнаты, а следом за ним взметнулись облака рассыпавшейся набивки и клочки бумаги.
Я постоял еще секунду, размышляя, что же делать, и решил, что не хочу тусоваться здесь в тот момент, когда заявится Накодо и обнаружит, что его дом разнесли вдребезги. Пробираясь наружу, я, должно быть, в одном из темных коридоров свернул не туда, потому что в итоге очутился на заднем дворе. Несясь сломя голову по вымощенной тропинке к фасаду, я был так ослеплен солнцем, что заметил Накодо, лишь когда споткнулся о его вытянутую ногу.
Накодо лежал вниз лицом в мелком пруду: руки плавают на поверхности, голова и плечи в воде. Рядом с телом всплыл здоровенный белый карп с красными отметинами, махнул хвостом и скрылся в темных глубинах. Течение вяло шевелило волосы Накодо. Его прикид остался тем же: серый костюм, даже в субботу. Бюрократический эквивалент смерти во всеоружии, не иначе. Нагнувшись, я покрепче ухватился за костюм и потянул. Мертвый груз – и еще какой, но мне удалось вытянуть труп из пруда с карпами и перекатить на бок.
Из синих резиновых губ полилась вода. Лицо превратилось в бесформенный шмат серого теста, раздутого и блеклого, а кожа будто вот-вот соскользнет, чуть ее тронь. Искать пульс бесполезно, и так понятно, что чувак уже давно откинулся. На поверхности пруда танцевал солнечный свет, отражаясь в каплях воды на лице Накодо.
Стараясь не глядеть ему в лицо, я перевернул его и сунул туловище обратно в воду, точно как его обнаружил. На пиджаке, как раз между лопатками, я засек красное пятно, увидел, что оно коснулось воды и разошлось бледно-розовыми завитками. Я сообразил, что это моя кровь на пиджаке, и заметил трехдюймовый порез на ладони. Наверное, в доме слишком крепко ухватился за осколок.
Я вымыл руки в пруду, и к поверхности робко всплыли еще несколько красно-белых карпов – наверное, решили, что пришло время кормежки. Уверившись, что я не корм, они медленно уплыли, исчезнув на дальней стороне пруда. Я вытер руки о траву и снова вошел в дом.
Можно было бы вызвать копов по мобильному, который дала мне Афуро, но звонок засекут, а я не хотел впутывать нас в это дело. Мне потребовалась секунда, чтобы опять привыкнуть к темноте, но в этот раз я нашел кабинет, не особенно плутая. Старика Накодо на горизонте не было, и я прислушался, не шумит ли его инвалидное кресло, но так ничего и не услышал. Наконец я обнаружил телефон – он валялся на полу рядом с лампой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72