А просветленный искатель не трогается с места. Ибо знает, что искомое тоже ищет его.
– Угу, – промычал я. – Но я ищу другой храм. Не знаете, в Токио есть еще храмы Бэнтэн? Или другие монахи Бэндзайтэн?
Священник слегка улыбнулся, покачал головой и прищурился на небо.
– Небывалая жара, да? – сказал он. Потом еще разок спокойно глянул на меня и пошел к берегу Синобадзу помочь своим товарищам. Каркнув в последний раз, ворона полетела через пруд. А под ней еле качались на воде лодки с фонариками.
24
РЕВНИВАЯ БОГИНЯ
Нацепив очки для чтения, профессор Кудзима вытащил из одного из шести потрепанных картонных ящиков за столом раздрызганную кипу страниц рукописи и начал лениво их перебирать. Его скучное лицо в предвкушении слегка оживилось, а в остальном атмосфера в «Ханране» была такой же, как всегда. Слишком много пыли, не хватает света, слишком много книжек и ни единого покупателя. Когда пару минут назад я вошел в дверь, Кудзима, по-моему, изумился, но он изумился бы кому угодно. Мне бы сейчас на другом конце города беседовать с семьей Китадзава, пока не выплыли наружу вести о смерти Накодо, но Кудзима знает Токио лучше всех, а мне позарез надо выяснить, есть ли смысл в этой чепухе насчет Храма Бэндзайтэн, или это просто вызванный шоком бред четвертого по древности старикана в районе Минато.
Кудзима раскопал страницы, которые искал, откашлялся и начал читать тихим мелодичным голосом, от которого наверное, его студенты раньше засыпали за партами.
– Город – это живая история, – начал Кудзима. – Коллективная память, воплощенная в бетоне, построенная из стекла и стали. Прошлое на самом деле никогда не уходит в прошлое, даже в Токио, городе будущего. Оно просачивается в настоящее и становится будущим. Оно – в зданиях, где мы живем, в дорогах, по которым ездим, в самом воздухе, которым дышим. Прошлое живет в том, как люди говорят, как они думают, как проводят свою жизнь. Как и личная память людей, наша коллективная память – наше прошлое, и, значит, наше будущее – непостоянна. Со временем она разрушается, ее предают забвению, ее ломают и уродуют травмы и трагедии. А что такое история, как не бесконечный парад травм и трагедий? За многие века Эдо видел свою долю ужасов, может, и больше своей доли; но здоровье нашего города, сила нашей нации зависят от воспоминаний. Мы не должны ни подавлять нашу коллективную память, ни пытаться отрицать место прошлого в нашем будущем. Ибо, отрицая свою историю, мы отрицаем самих себя, отрицаем саму землю под нашими ногами в этой чудесной живой истории, которую мы зовем Токио.
Бросив читать, профессор Кудзима аккуратно отложил страницы в сторону, намек на улыбку заиграл в уголках его гy6 и там же скончался.
– По-моему, здорово, – сказал я.
– Вы мне льстите.
– Вовсе нет.
– Думаю, проза слегка прилизанная. Похожа на речь на открытии какого-нибудь музея, – сказал Кудзима. Он снова напялил скучную мину, но я-то видел, что в глубине души ему приятно. Я сидел в потемках книжного магазина «Ханран», и эта его маленькая радость оттого, что он поделился своей работой, казалась мне какой-то болезненно-депрессивной. Столько лет сочинения и исследований, а вся публика – гайдзин, который уперся в тупик. Сдается мне, что сети не уткнешься в какой-нибудь тупик, то и в «Ханран» не забредешь, но я уже размышлял, не ошибся ли местом.
– Что касается вашего вопроса, – заговорил Кудзима. – Вообще-то в Токио есть еще один Храм Бэндзайтэн. Собственно, их много. Знаменитый – в парке Инокасира: может, вы слышали истории о том, что в этот парк юным парам нельзя ходить вместе. Ничего такого я не слыхал.
– Видите ли, Бэндзайтэн считается очень ревнивой богиней. Легенда гласит, что если парочка отправится в парк вместе, добром это не кончится. Осаму Дадзай, один из лучших японских послевоенных романистов, и его жена покончили с собой – утопились неподалеку в реке Тама, и кое-кто считает, это случилось из-за того, что Бэндзайтэн взъелась на жену писателя. Но я уверен, что Храм Бэндзайтэн, который вы ищете, в другой части города. Так сказать, на другом уровне. Большинство людей забыли о его существовании, из-за коллективной амнезии нашего общества относительно кое-каких аспектов истории. Ни в телефонном справочнике, ни на карте этот храм не найти. Храм Бэндзайтэн в Кёбаси существует на таком уровне города, который мы зовем прошлым.
– То есть его больше нет?
Резко вздохнув, Кудзима огорченно скривился:
– Уверен, вам знаком великий драматург, который однажды сказал: «Прошлое – это пролог ко всем человеческим делам».
– Тикамацу Мондзаэмон?
– Вообще-то Уильям Шекспир, – ответил Кудзима. – Гений театра, но, боюсь, не слишком дотошный историк. Слово «пролог» означает, что прошлое – это скорее нечто отдельное от человеческой драмы, а не неотъемлемая ее часть. Я считаю, что это упрощенчество. Я не из тщеславия прочел вам введение моей книги, а в надежде, что это не даст вам пасть жертвой такой ошибочной дихотомии. Может, первые абзацы надо отредактировать, но, если попросту, я думаю вот что: прошлое никуда не исчезает. Если история непрерывна, как можно считать, что вещи, которые стали нашим прошлым, больше не существуют?
Может, профессор Кудзима и знает всю подноготную Токио, но что, если он уже не совсем в ладах с реальностью? Наверное, глупо было ждать четкого «да» или «нет» на мой вопрос про Храм Бэндзайтэн, потому что от ученых такого ответа хрен добьешься. Спроси их, любят ли они хот-доги с горчицей, и получишь в ответ массу рассуждений про семиотические предпосылки термина «хот-дог».
– Ладно, спросим по-другому, – сказал я. – Если бы сегодня я хотел попасть в Храм Бэндзайтэн. мне нужна была бы машина времени или я обошелся бы простым такси?
Кудзима захихикал:
– Я историк, так что путешествия во времени – не моя специальность, разве что в общем метафорическом смысле. Как, позвольте спросить, вы разузнали про Храм Бэндзайтэн?
– Это длинная история.
– Все истории таковы в мире нескончаемого прошлого.
– Вкратце так, – начал я. – Пока у меня были судороги, бледный чувак в белом костюме впервые назвал имя Бэндзайтэн. Вообще-то он это имя не назвал, а выложил плитками из слоновой кости. А потом один старикан, который снова и снова бился об стенку на своем инвалидном кресле, сказал мне, что монахи Храма Бэндзайтэн отвечают за кое-что очень-очень плохое. Он еще поведал про змей и аэропланы, лошадей и сухари, так что я решил, что, может, у него крыша поехала. Хотя, может, и нет, если вспомнить эту неделю.
Кудзима наградил меня испепеляющим взглядом. Я расплылся в улыбке и пожал плечами. Он же историк, он должен понимать, что я правду говорю, ибо правда почти всегда неправдоподобна. Разумеется, я сказал не всю правду, но историк должен знать, что все так делают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Угу, – промычал я. – Но я ищу другой храм. Не знаете, в Токио есть еще храмы Бэнтэн? Или другие монахи Бэндзайтэн?
Священник слегка улыбнулся, покачал головой и прищурился на небо.
– Небывалая жара, да? – сказал он. Потом еще разок спокойно глянул на меня и пошел к берегу Синобадзу помочь своим товарищам. Каркнув в последний раз, ворона полетела через пруд. А под ней еле качались на воде лодки с фонариками.
24
РЕВНИВАЯ БОГИНЯ
Нацепив очки для чтения, профессор Кудзима вытащил из одного из шести потрепанных картонных ящиков за столом раздрызганную кипу страниц рукописи и начал лениво их перебирать. Его скучное лицо в предвкушении слегка оживилось, а в остальном атмосфера в «Ханране» была такой же, как всегда. Слишком много пыли, не хватает света, слишком много книжек и ни единого покупателя. Когда пару минут назад я вошел в дверь, Кудзима, по-моему, изумился, но он изумился бы кому угодно. Мне бы сейчас на другом конце города беседовать с семьей Китадзава, пока не выплыли наружу вести о смерти Накодо, но Кудзима знает Токио лучше всех, а мне позарез надо выяснить, есть ли смысл в этой чепухе насчет Храма Бэндзайтэн, или это просто вызванный шоком бред четвертого по древности старикана в районе Минато.
Кудзима раскопал страницы, которые искал, откашлялся и начал читать тихим мелодичным голосом, от которого наверное, его студенты раньше засыпали за партами.
– Город – это живая история, – начал Кудзима. – Коллективная память, воплощенная в бетоне, построенная из стекла и стали. Прошлое на самом деле никогда не уходит в прошлое, даже в Токио, городе будущего. Оно просачивается в настоящее и становится будущим. Оно – в зданиях, где мы живем, в дорогах, по которым ездим, в самом воздухе, которым дышим. Прошлое живет в том, как люди говорят, как они думают, как проводят свою жизнь. Как и личная память людей, наша коллективная память – наше прошлое, и, значит, наше будущее – непостоянна. Со временем она разрушается, ее предают забвению, ее ломают и уродуют травмы и трагедии. А что такое история, как не бесконечный парад травм и трагедий? За многие века Эдо видел свою долю ужасов, может, и больше своей доли; но здоровье нашего города, сила нашей нации зависят от воспоминаний. Мы не должны ни подавлять нашу коллективную память, ни пытаться отрицать место прошлого в нашем будущем. Ибо, отрицая свою историю, мы отрицаем самих себя, отрицаем саму землю под нашими ногами в этой чудесной живой истории, которую мы зовем Токио.
Бросив читать, профессор Кудзима аккуратно отложил страницы в сторону, намек на улыбку заиграл в уголках его гy6 и там же скончался.
– По-моему, здорово, – сказал я.
– Вы мне льстите.
– Вовсе нет.
– Думаю, проза слегка прилизанная. Похожа на речь на открытии какого-нибудь музея, – сказал Кудзима. Он снова напялил скучную мину, но я-то видел, что в глубине души ему приятно. Я сидел в потемках книжного магазина «Ханран», и эта его маленькая радость оттого, что он поделился своей работой, казалась мне какой-то болезненно-депрессивной. Столько лет сочинения и исследований, а вся публика – гайдзин, который уперся в тупик. Сдается мне, что сети не уткнешься в какой-нибудь тупик, то и в «Ханран» не забредешь, но я уже размышлял, не ошибся ли местом.
– Что касается вашего вопроса, – заговорил Кудзима. – Вообще-то в Токио есть еще один Храм Бэндзайтэн. Собственно, их много. Знаменитый – в парке Инокасира: может, вы слышали истории о том, что в этот парк юным парам нельзя ходить вместе. Ничего такого я не слыхал.
– Видите ли, Бэндзайтэн считается очень ревнивой богиней. Легенда гласит, что если парочка отправится в парк вместе, добром это не кончится. Осаму Дадзай, один из лучших японских послевоенных романистов, и его жена покончили с собой – утопились неподалеку в реке Тама, и кое-кто считает, это случилось из-за того, что Бэндзайтэн взъелась на жену писателя. Но я уверен, что Храм Бэндзайтэн, который вы ищете, в другой части города. Так сказать, на другом уровне. Большинство людей забыли о его существовании, из-за коллективной амнезии нашего общества относительно кое-каких аспектов истории. Ни в телефонном справочнике, ни на карте этот храм не найти. Храм Бэндзайтэн в Кёбаси существует на таком уровне города, который мы зовем прошлым.
– То есть его больше нет?
Резко вздохнув, Кудзима огорченно скривился:
– Уверен, вам знаком великий драматург, который однажды сказал: «Прошлое – это пролог ко всем человеческим делам».
– Тикамацу Мондзаэмон?
– Вообще-то Уильям Шекспир, – ответил Кудзима. – Гений театра, но, боюсь, не слишком дотошный историк. Слово «пролог» означает, что прошлое – это скорее нечто отдельное от человеческой драмы, а не неотъемлемая ее часть. Я считаю, что это упрощенчество. Я не из тщеславия прочел вам введение моей книги, а в надежде, что это не даст вам пасть жертвой такой ошибочной дихотомии. Может, первые абзацы надо отредактировать, но, если попросту, я думаю вот что: прошлое никуда не исчезает. Если история непрерывна, как можно считать, что вещи, которые стали нашим прошлым, больше не существуют?
Может, профессор Кудзима и знает всю подноготную Токио, но что, если он уже не совсем в ладах с реальностью? Наверное, глупо было ждать четкого «да» или «нет» на мой вопрос про Храм Бэндзайтэн, потому что от ученых такого ответа хрен добьешься. Спроси их, любят ли они хот-доги с горчицей, и получишь в ответ массу рассуждений про семиотические предпосылки термина «хот-дог».
– Ладно, спросим по-другому, – сказал я. – Если бы сегодня я хотел попасть в Храм Бэндзайтэн. мне нужна была бы машина времени или я обошелся бы простым такси?
Кудзима захихикал:
– Я историк, так что путешествия во времени – не моя специальность, разве что в общем метафорическом смысле. Как, позвольте спросить, вы разузнали про Храм Бэндзайтэн?
– Это длинная история.
– Все истории таковы в мире нескончаемого прошлого.
– Вкратце так, – начал я. – Пока у меня были судороги, бледный чувак в белом костюме впервые назвал имя Бэндзайтэн. Вообще-то он это имя не назвал, а выложил плитками из слоновой кости. А потом один старикан, который снова и снова бился об стенку на своем инвалидном кресле, сказал мне, что монахи Храма Бэндзайтэн отвечают за кое-что очень-очень плохое. Он еще поведал про змей и аэропланы, лошадей и сухари, так что я решил, что, может, у него крыша поехала. Хотя, может, и нет, если вспомнить эту неделю.
Кудзима наградил меня испепеляющим взглядом. Я расплылся в улыбке и пожал плечами. Он же историк, он должен понимать, что я правду говорю, ибо правда почти всегда неправдоподобна. Разумеется, я сказал не всю правду, но историк должен знать, что все так делают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72