– Идем. Ты обнаружишь во мне много нового, что не может тебе не понравится!
Повернувшись, Хейла повела его по коридорам в свои покои. Сорген больше не сопротивлялся. Разгоревшийся было костер по-прежнему пылал, но теперь в нем бушевала только одна похоть. Рука сама скользнула за борт платья и сжала восхитительную грудь, выдавив из Хейлы нетерпеливый стон. Она надеялась на возрождение любви, а Сорген понял, что ему нужна женщина. Любая – раз ей хочет быть Хейла, пусть будет, но на большее, чем общая постель, ей вряд ли стоит рассчитывать. Не стоит ей об этом говорить, по крайней мере, пока.
Ее крики по-прежнему походили на рычание дикой кошки, а новое тело было по-старому ненасытным, но Хейла, с которой Дальвиг провел столько ночей, исчезла. Эта была скорее покорной, чем неистовой и повелительной. Будто пытающаяся сохранить расположение фаворитка, она старалась угодить, ласкалась и шептала о любви, о своем восхищении Соргеном.
Поздней ночью, когда Хейла уснула, разметав по подушке тяжелые черные локоны, Сорген осторожно встал, оделся и ушел к себе.
Хак спал на толстом ковре, постеленном недалеко от двери. Богатырский храп, от которого самому Соргену постоянно приходилось спасаться заклинаниями, сотрясал, казалось, весь дворец. Луратен сидел у окна с закрытыми глазами, будто статуя, высеченная из бело-желтого нефрита. Пордусу не требовался сон, но он сказал Соргену, что однажды все-таки уснет – и тогда уже больше не проснется никогда. Колдун осторожно заглянул в лицо искусственного человека: на нем застыла страдальческая улыбка. Тени от крыльев носа и в глазницах казались черными провалами и превращали физиономию в гротескную маску готового расплакаться чудовища. Луратен не пошевелился, не открыл глаз, и Сорген почел за лучшее оставить его в покое. Он прошел в отгороженный ширмой закуток, где стояла его кровать. Вода в тазу давно остыла, полотенце свалилось на пол, но колдун не собирался умываться. Нахмурившись, он поглядел на заглядывающий в оконце краешек луны. Облака, быстро плывущие по небу, казались ему мечущимися в агонии призраками, и он с трудом подавил в себе желание взлететь и присоединиться к ним. Застыв, Сорген задумался о превратностях судьбы. Хейла желает вернуться к нему, но чувства умерли. Он и сам рад бы снова отдаться страсти, пылать, ждать ее взглядов и прикосновения, говорить с ней, смотреть на нее, не отрываясь, как было раньше… Нет, все ушло. У него не было никакого желания остаться в спальне женщины, чтобы любоваться ею или ждать, когда она проснется и прильнет к нему губами вновь. Он был пуст внутри, пуст совершенно. Теперь это чувство стало определенным, четким и ясным. Ошибки быть не может. На самом деле, он превратился в какое-то чудовище, лишенное большинства обычных человеческих стремлений и желаний. Нет любви, нет даже жажды мести. Золото оставляет его равнодушным, женщины не возбуждают – он сходится с ними скорее по привычке, удовлетворяя требования тела, такие же далекие от разума, как жажда или голод. Но как же тогда остальные Черные? Сорген вдруг поймал себя на мысли, что в голову ему никогда не приходила эта мысль. Ведь не он один стал таким! Каждый орман купил свое положение в обществе ценой души, значит, все должны стать одинаково бездушными, холодными и пустотелыми. Что, в таком случае, заставляет Хейлу страстно искать его расположения? Шептать о любви, неистовствовать и кричать в постели? Неужели только уязвленная гордость, раздражение тем, что Сорген сам по себе ушел от нее… Желание вернуть и доказать самой себе собственную значимость? Но ведь это тоже чувства. Наверное, в ней просто осталось больше человеческого. Или же… Она отдалась Теракет Таце с меньшей яростью, меньшим желанием, чем это сделал шесть лет назад Дальвиг?? Он слишком желал мести, волшебных сил, могущества… Быть может, он на самом деле чересчур талантлив, чтобы оставаться человеком? Ответа на этот вопрос не даст никто – разве что Черные Старцы. Только Сорген не собирался их об этом спрашивать. Луна скрылась с того кусочка неба, что виднелось через окно; он потерял желание к размышлениям, сколь бесплодным, столь и горьким. Нет, что-то человеческое у него еще осталось! Иначе он не страдал бы так, разговаривая с Призраком. Какая ирония судьбы! Из многих чувств и желаний он оставил себе только способность мучиться?? Завидная судьба.
Улегшись в кровать, Сорген некоторое время не мог уснуть. Сначала он думал о том, что ждет его на севере, потом опять с жалостью вспомнил услужливую Хейлу с ее прекрасным новым телом. Потом – Призрака, ушедшего навсегда. И свою потерянную душу… Человек, лишившийся ноги, на всю жизнь становится инвалидом и проклинает злой рок до самой могилы. А ведь он, Сорген, тоже инвалид! Что с того, что его уродства не увидеть глазом? Он-то будет с ним до последнего часа. И даже потом! Он похолодел, представив, что будет чувствовать после смерти. Яростно повернувшись в кровати, уткнувшись носом в подушку, колдун изо всех сил постарался выбросить из головы страшные мысли. Как назойливые комары, они толклись рядом и не давали отмахнуться. В этой борьбе, превратившейся в кошмар, Сорген промаялся долгое время, пока наконец не заснул.
Сон продолжал раздумья реальности. Кто-то, прячущийся в глубокой тени, с голосом Хейлы, предложил Соргену воссоединиться с Призраком в обмен на обе руки. Он согласился: странный продавец выскочил из тени. Против ожидания, он оказался мужчиной, длинным и тощим, одетым в просторный плащ, изорванные полы которого волочились по земле. Напав на застывшего от изумления Соргена, незнакомец принялся избивать его толстой жердиной, втоптал в грязь и ушел, оглушительно хохоча. «Ты меня обманул!» – пытался крикнуть ему во след Сорген, но из горла вылетало только тоненькое шипение. Боли он не чувствовал, только жестокое разочарование и злость. Проснувшись, колдун обнаружил, что изорвал зубами подушку…
В окно сквозь светлые рассветные сумерки проглядывало голубое небо, нежное, приятное глазу. На узком подоконнике блестели капли росы, такие маленькие и беззащитные перед будущей яростью жаркого солнца. Вот яркий пример неотвратимости ужасной судьбы, – подумал Сорген, вытирая пот со лба. – Как и я, они не могут убежать или измениться…
Весь следующий день прошел для Соргена как в тумане. Он нехотя вышел к завтраку, не реагировал на настойчивые заигрывания Хейлы и веселую воинственность Рогеза. К счастью, сотрапезники вскоре отстали от него, теряясь в догадках о причинах столь мрачного настроения. Сославшись на мигрень, Сорген покинул обеденную залу, не закончив трапезы, и до самого обеда провалялся на кровати.
Уставившись в потолок, он думал о смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109