Более пятнадцати сотен врагов осталось лежать на улицах города, в грязи и крови; примерно в два раза меньше смогли сбежать, но многие утонули в реке.
На другом берегу все пираты уже были либо истреблены, либо взяты в плен. Однако, тамошние командиры, устрашенные появлением незнакомой армии и смертью колдунов, поспешили закрепиться в захваченной половине города и не думали о новой атаке. Зурахатский генерал Хорделиан оказался человеком достаточно смелым и гордым, чтобы не поддаться панике и не отступить прочь, как советовали ему помощники и младшие командиры. Он даже отдал приказ о новом сражении: ранним утром его войска должны были маршировать на север, где через реку был наведен временный мост, перейти на правый берег и обрушиться на врага. Хорделиан послал гонцов в лагерь кочевников, которые боялись подходить к Делделену из-за колдунов. Он взывал к их гордости, призывая присоединиться к оставшимся у него трем тысячам воинов и сломить врага.
К несчастью генерала, поздней ночью в одной из комнат большого дома Колокольчика очнулся Сорген. Он призвал к себе Рогеза, единственного из их тройки, оставшегося на ногах.
– Накрась себе брови сурьмой… Подведи глаза красным, нарисуй краской Лим рожу посвирепее. Отправляйся в лагерь кочевников и устрой там переполох. Необязательно их убивать, главное напугать как следует, чтобы они не решились нас атаковать снова. Постарайся быть грозным и страшным… а потом предложи союз.
Рогез кивал, тряся посеревшими толстыми щеками. Сражаться он умел как следует, и недавно, возглавив атаку южан в тыл зурахатцам, истребил немало врагов, однако, говорить и устрашать ему не очень хотелось. Сидевший в темном углу, на неудобном стуле Гуннир сухо рассмеялся и встал на ноги.
– Задача непосильна, князь? – вкрадчиво спросил Мясник, заставив Рогеза вздрогнуть и метнуть на него быстрый взгляд, возмущенный и испуганный одновременно. – Это дело для старика Гуннира. Я займусь, Великий Сорген, и будь спокоен. К утру кочевники будут ползать у наших ног с мольбой.
– Я мог бы справиться! – возразил Рогез, но без особой уверенности и с явно слышимым в голосе облегчением.
– Никто не сомневался в этом, – усмехнулся Гуннир, издевательски поклонившись князю. Затем он вышел и немедленно принялся за дело. Сначала он превратил в монстра Термеза: наградил его клыками в палец толщиной, покрасил зеленым лицо и украсил многочисленными жуткими шрамами. Утробно рычать, с такой злобой, что у слушателей становились дыбом волосы, наемник умел и без всякого волшебства. В грязном мешке Термез волок отсеченную голову старого волшебника и превратившееся в мятую рваную тряпку платье зеленоглазой девушки. В кошеле у Гуннира лежала гарда Дневной Звезды (лезвие рассыпалось в прах сразу после смерти Орзариса).
Они постарались на славу. Некстати оказавшиеся в лагере вместе с ними послы Хорделиана были жестоко выпотрошены и повешены на деревья, будто охотничьи трофеи. Рядом с ними вскоре оказался один строптивый молодой вождь, а Термез тыкал остальных в рожи отрубленной головой и старательно рычал. После недолгой беседы с Гунниром вожди лейденцев упали на колени перед могучим черным колдуном и поклялись ему в вечной верности. Мясник выслушал их, пряча улыбку в складках наброшенного на голову балахона. Цена клятвам кочевников – пригоршня грязи, но от них многого и не требовалось. Для напоминания о себе Гуннир оставил кочевникам мертвую голову, которую они обещали водрузить в центре лагеря, на шесте.
Ранним утром лейденцы, как ни в чем ни бывало, прибыли в левобережную часть Делделена под приветственные крики зурахатских воинов. Впрочем, очень скоро они превратились в вопли страха и боли, когда бывшие союзники внезапно напали на ничего не подозревавших солдат, даже не одевших еще доспехи. За короткое время почти все они были безжалостно вырезаны – лишь немногие смогли сбежать и скрыться в холмах. Хорделиана схватили и в полдень привязали к горизонтальному бревну, установленному на окраине города. Двадцать тысяч кочевников с ревом наблюдали, как его оскопили, выпотрошили, изжарили и скормили священным собакам. До следующего утра лейденцы танцевали у костров, пили кислое вино и объедались мясом, захваченным в Делделене.
… Сорген весь день провел в постели. Хейла исцелила сама себя уже к утру и ближе к полдню, как раз когда кочевники потрошили Хорделиана, занялась Соргеном. Сначала она срастила ему кости при помощи сломанных веточек ивы, затем перемазала с ног до головы лечебной мазью. Гримал привел пленного зурахатца, у которого Хейла вырезала селезенку. Прижав кровоточащий комок к боку Соргена, она прочитала заклинание: селезенка сморщилась и почернела, отдавая свое здоровье селезенке покалеченного колдуна.
Несмотря на лечение, Сорген чувствовал себя еще очень плохо. Его тошнило и до сих пор трясло; пальцы правой руки не могли толком ухватить даже ложки. С утра и в обед его кормила та самая девушка с толстой задницей, что приносила на крышу чашку с ухой. Однако Хейла, закончив лечение, закрыла дверь комнаты, разделась сама и раздела Соргена. Сначала она отмывала кровь, но потом мытье постепенно стало превращаться в недвусмысленные ласки.
– Ты сошла с ума! – застонал Сорген. – Я вот-вот подохну, у меня все болит…
– Все? – хитро усмехнулась Хейла.
– Прекрати шутить.
– Никаких шуток, все очень серьезно. Тебе не придется двигаться и страдать, мой милый! Это просто еще одна разновидность лечения… к тому же, мне это так хочется!
Она не отстала до тех пор, пока не получила своего. Сорген на самом деле вдруг почувствовал себя немного лучше – может быть, просто от облегчения, что все закончилось? Хейла вновь накрыла его одеялом и запечатлела на губах долгий страстный поцелуй.
– Ах… я ведь думала, что ты умер, мой зайчик… Тогда, когда ты исчез в шторме.
– И какие же чувства это в тебе пробудило? – недовольно пробормотал Сорген, пытаясь с помощью минимума движений найти для себя самую удобную позу.
– Чувства? Я выла и драла себя ногтями, как бешеная кошка. Говорят, надавала кому-то по роже и полночи бродила по пляжу, но я сама это помню смутно, потому что была тогда еще не в себе. Это тяжелое, изматывающее заклятие, потом сражение, твоя пропажа. Ты не отзывался на зов дудочек, а ведь это много значило!
– Очевидно, я как раз валялся без сознания на песке. Но почему вы не вызвали меня еще раз, потом?
– Говорю же, я была не в себе. Рогез тоже после сражения еле стоял на ногах. Один Гуннир, кажется, ничуть не устал. По-моему, он говорил, что пробовал вызвать тебя еще и еще, но ты по-прежнему не отвечал.
– Значит, он врал.
– Зачем это ему? Разве он твой враг?
– Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
На другом берегу все пираты уже были либо истреблены, либо взяты в плен. Однако, тамошние командиры, устрашенные появлением незнакомой армии и смертью колдунов, поспешили закрепиться в захваченной половине города и не думали о новой атаке. Зурахатский генерал Хорделиан оказался человеком достаточно смелым и гордым, чтобы не поддаться панике и не отступить прочь, как советовали ему помощники и младшие командиры. Он даже отдал приказ о новом сражении: ранним утром его войска должны были маршировать на север, где через реку был наведен временный мост, перейти на правый берег и обрушиться на врага. Хорделиан послал гонцов в лагерь кочевников, которые боялись подходить к Делделену из-за колдунов. Он взывал к их гордости, призывая присоединиться к оставшимся у него трем тысячам воинов и сломить врага.
К несчастью генерала, поздней ночью в одной из комнат большого дома Колокольчика очнулся Сорген. Он призвал к себе Рогеза, единственного из их тройки, оставшегося на ногах.
– Накрась себе брови сурьмой… Подведи глаза красным, нарисуй краской Лим рожу посвирепее. Отправляйся в лагерь кочевников и устрой там переполох. Необязательно их убивать, главное напугать как следует, чтобы они не решились нас атаковать снова. Постарайся быть грозным и страшным… а потом предложи союз.
Рогез кивал, тряся посеревшими толстыми щеками. Сражаться он умел как следует, и недавно, возглавив атаку южан в тыл зурахатцам, истребил немало врагов, однако, говорить и устрашать ему не очень хотелось. Сидевший в темном углу, на неудобном стуле Гуннир сухо рассмеялся и встал на ноги.
– Задача непосильна, князь? – вкрадчиво спросил Мясник, заставив Рогеза вздрогнуть и метнуть на него быстрый взгляд, возмущенный и испуганный одновременно. – Это дело для старика Гуннира. Я займусь, Великий Сорген, и будь спокоен. К утру кочевники будут ползать у наших ног с мольбой.
– Я мог бы справиться! – возразил Рогез, но без особой уверенности и с явно слышимым в голосе облегчением.
– Никто не сомневался в этом, – усмехнулся Гуннир, издевательски поклонившись князю. Затем он вышел и немедленно принялся за дело. Сначала он превратил в монстра Термеза: наградил его клыками в палец толщиной, покрасил зеленым лицо и украсил многочисленными жуткими шрамами. Утробно рычать, с такой злобой, что у слушателей становились дыбом волосы, наемник умел и без всякого волшебства. В грязном мешке Термез волок отсеченную голову старого волшебника и превратившееся в мятую рваную тряпку платье зеленоглазой девушки. В кошеле у Гуннира лежала гарда Дневной Звезды (лезвие рассыпалось в прах сразу после смерти Орзариса).
Они постарались на славу. Некстати оказавшиеся в лагере вместе с ними послы Хорделиана были жестоко выпотрошены и повешены на деревья, будто охотничьи трофеи. Рядом с ними вскоре оказался один строптивый молодой вождь, а Термез тыкал остальных в рожи отрубленной головой и старательно рычал. После недолгой беседы с Гунниром вожди лейденцев упали на колени перед могучим черным колдуном и поклялись ему в вечной верности. Мясник выслушал их, пряча улыбку в складках наброшенного на голову балахона. Цена клятвам кочевников – пригоршня грязи, но от них многого и не требовалось. Для напоминания о себе Гуннир оставил кочевникам мертвую голову, которую они обещали водрузить в центре лагеря, на шесте.
Ранним утром лейденцы, как ни в чем ни бывало, прибыли в левобережную часть Делделена под приветственные крики зурахатских воинов. Впрочем, очень скоро они превратились в вопли страха и боли, когда бывшие союзники внезапно напали на ничего не подозревавших солдат, даже не одевших еще доспехи. За короткое время почти все они были безжалостно вырезаны – лишь немногие смогли сбежать и скрыться в холмах. Хорделиана схватили и в полдень привязали к горизонтальному бревну, установленному на окраине города. Двадцать тысяч кочевников с ревом наблюдали, как его оскопили, выпотрошили, изжарили и скормили священным собакам. До следующего утра лейденцы танцевали у костров, пили кислое вино и объедались мясом, захваченным в Делделене.
… Сорген весь день провел в постели. Хейла исцелила сама себя уже к утру и ближе к полдню, как раз когда кочевники потрошили Хорделиана, занялась Соргеном. Сначала она срастила ему кости при помощи сломанных веточек ивы, затем перемазала с ног до головы лечебной мазью. Гримал привел пленного зурахатца, у которого Хейла вырезала селезенку. Прижав кровоточащий комок к боку Соргена, она прочитала заклинание: селезенка сморщилась и почернела, отдавая свое здоровье селезенке покалеченного колдуна.
Несмотря на лечение, Сорген чувствовал себя еще очень плохо. Его тошнило и до сих пор трясло; пальцы правой руки не могли толком ухватить даже ложки. С утра и в обед его кормила та самая девушка с толстой задницей, что приносила на крышу чашку с ухой. Однако Хейла, закончив лечение, закрыла дверь комнаты, разделась сама и раздела Соргена. Сначала она отмывала кровь, но потом мытье постепенно стало превращаться в недвусмысленные ласки.
– Ты сошла с ума! – застонал Сорген. – Я вот-вот подохну, у меня все болит…
– Все? – хитро усмехнулась Хейла.
– Прекрати шутить.
– Никаких шуток, все очень серьезно. Тебе не придется двигаться и страдать, мой милый! Это просто еще одна разновидность лечения… к тому же, мне это так хочется!
Она не отстала до тех пор, пока не получила своего. Сорген на самом деле вдруг почувствовал себя немного лучше – может быть, просто от облегчения, что все закончилось? Хейла вновь накрыла его одеялом и запечатлела на губах долгий страстный поцелуй.
– Ах… я ведь думала, что ты умер, мой зайчик… Тогда, когда ты исчез в шторме.
– И какие же чувства это в тебе пробудило? – недовольно пробормотал Сорген, пытаясь с помощью минимума движений найти для себя самую удобную позу.
– Чувства? Я выла и драла себя ногтями, как бешеная кошка. Говорят, надавала кому-то по роже и полночи бродила по пляжу, но я сама это помню смутно, потому что была тогда еще не в себе. Это тяжелое, изматывающее заклятие, потом сражение, твоя пропажа. Ты не отзывался на зов дудочек, а ведь это много значило!
– Очевидно, я как раз валялся без сознания на песке. Но почему вы не вызвали меня еще раз, потом?
– Говорю же, я была не в себе. Рогез тоже после сражения еле стоял на ногах. Один Гуннир, кажется, ничуть не устал. По-моему, он говорил, что пробовал вызвать тебя еще и еще, но ты по-прежнему не отвечал.
– Значит, он врал.
– Зачем это ему? Разве он твой враг?
– Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109